Страница 89 из 123
— Выключи!
— Вот далось! — рассердился я. — Да не знаю, где тут выключается.
— Дай!
Я подвинул рацию к раненому вплотную. Он с усилием поднял руку, тронул какой-то рычажок на панели, и зеленый огонек погас.
— «Нитку» снова зажми! — напомнил я. Раненый послушно потянулся к проводу, но нащупать его не смог. Как и в первый раз, я вложил провод в его пальцы, крепко сжал их:
— Не выпускай! — и побежал вдоль провода, на ощупь бегло перебирая его.
Несколько раз упал, споткнувшись на неровностях почвы или зацепив сапогом за спутанную траву. Вскакивал, хватался за «нитку» и снова бежал, бежал… Мне казалось, бегу целую вечность. А кругом все темнота и безлюдное поле, и шелест неутихающего дождя. Когда же, скоро ли провод приведет меня на КП батальона?
Но вот меня окликнули:
— Стой! Кто идет!
— Свои! — я назвал себя. Оказалось, наконец-то, я уже на КП батальона.
— Товарищ старший лейтенант! — услышал я голос Гастева. — А я вас давно жду…
— Потом, потом поговорим, — отмахнув дверной полог, я влетел в землянку комбата. Он спал.
— Санитаров! — прокричал я ему. — Товарищ капитан, срочно санитаров!
Через пять-шесть минут я с двумя солдатами, один из которых нес свернутые носилки, и с батальонным фельдшером Заборовым, моим приятелем еще с тех дней, когда я служил в батальоне, бежал обратно, снова ориентируясь по нитке. Капли дождя падали на наши разгоряченные лица.
Вот мы и добежали. Радист лежал возле провода, но не держась за него.
— Скорее, Миша! — торопил я Заборова. Он опустился возле раненого, смахнув с бедра толстую, набитую бинтами сумку, склонился, что-то делая обеими руками.
— Пульса нет! — Заборов поднялся. — Напрасно спешили…
«Это я виноват, я! — жестко сказал я себе. — Долго провозился! И на то, чтобы принести рацию, потратил какие-то минуты. Может быть, этих самых минут и не хватило…»
И только теперь я заметил, что зеленый огонек рации снова светит. Значит, в самые последние мгновения радист снова включил ее? Зачем?
Я смотрел на зеленый огонек, еле теплящийся в черной темнотище пасмурной ночи. А вокруг по измятой за день траве затихшего бранного поля бесстрастно, равнодушно шелестел, шелестел дождь.
Прошло много лет, а я все помню того радиста. Человека, которого я не сумел спасти…
Поздно ночью вернулся на полковой КП. Все, кто мог спать, уже спали бодрствовали только наблюдатели и телефонисты. Да в землянке, в той самой, в которой днем я допрашивал пленных, за столом, на котором мерцала трофейная плошка, сидел Карзов, склонившись над какой-то тетрадью.
— Что сочиняешь? — спросил я его. — Дневник?
— Вроде того, — оторвался Карзов от тетради. — Делаю запись за сегодняшний день в журнал боевых действий полка. На передовой уже побывал, уточнил рубежи, донесение отправил, теперь вот фиксирую для истории. Ты знаешь, сколько раз сегодня немцы переходили в контратаки? Восемь раз! Танками и пехотой. Перед передним краем полка десять сожженных немецких танков красуются…
— За каждый день в журнал записываешь?
— За каждый! С самого начала войны. Про все дела… Когда я еще командиром роты был, на Северо-Западном, и про меня запись сделали.
— О чем?
— О том, как я со своей ротой, в сорок втором дело было, полтора месяца в лесу, у фрицев в тылу, им всякие неприятности чинил. По дорогам они ездить опасались…
— О! Значит, ты в историю попадешь.
— Все мы, брат, в историю попадем. Если возьмем Тросну.
Глава 5
ТРОСНА
Двадцатого июля. — Шопен. — Ночные призраки. — Нас атакуют танки. — Цель близка. — Что отмечено приказом. — В Тросне. — Почти легенда.
Если возьмем Тросну…
Поначалу я как-то не очень задумывался по поводу брошенных Карзовым слов о том, что, взяв ее, мы можем попасть в историю. Эти слова я счел просто случайной, походя брошенной шуткой, которой, наверное, и сам Карзов не придал значения. Мало ли за какие населенные пункты сражаются в каждой войне — в историю же входят немногие. А что, если не иметь в виду большие города, войдет в историю из этой войны? Брест, Перемышль, Ельня? Собственно, они и вошли, хотя бои за них мало чем повлияли не только на весь ход войны, но даже и на положение на том или ином участке фронта.
А чем могла войти в историю Тросна?
Признаться, тогда как-то и не думалось об этом. Известно, каждый солдат должен понимать свой маневр. И мы свой маневр понимали: взять Тросну — значит, освободить еще одно село, дать возможность жителям его вернуться в свои дома, а главное — пробить еще одну брешь в обороне противника.
Но почему именно к Тросне было стянуто так много сил и нами и противником? Почему он так настойчиво шел в контратаки, пытаясь отбросить нас от села, каких на Орловщине и Курщине много? Почему для него так важно было сохранить Тросну в своих руках?
Ответ на этот вопрос может дать карта с обозначением линии фронта Курской дуги. Тросна лежит на шоссе, идущем с севера на юг через Орел, находившийся в руках немцев, и Курск, на который они нацеливали свой удар с трех сторон, в том числе и с севера, от Орла. А мы хотели не только отстоять Курск, но и освободить Орел. Таким образом, шоссе Орел — Курск явилось единой осью наступления и для нас и для противника, и эта ось проходила через Тросну. По кратчайшему расстоянию между двумя городами. Тросна представляла собою как бы ворота, одновременно подпираемые с противоположных сторон: у какой из противоборствующих сил найдется больше возможностей проломить или, наоборот, удержать их под натиском, та сторона и выиграет.
Все это осмыслится позже. А тогда мы задумывались только над главным: как выполнить поставленную нам задачу — взять Тросну?
…Взять Тросну. До нее нам осталось лишь километра два, а от передовых позиций правофлангового первого батальона — и того меньше. Если просто пойти двадцать минут хода. Но на пути — траншеи с немецкой пехотой, пулеметные гнезда, поле, пристрелянное вражеской артиллерией, затаившиеся где-то поблизости для броска танки: ночью слышался гул их моторов.
Всю ночь с девятнадцатого на двадцатое шла тихая, можно сказать невидимая подготовка к завтрашнему бою. На ощупь, с незажженными фарами, грузовики доставляли снаряды на огневые позиции поддерживающих нас артиллеристов. Повозки полкового обоза, прикрываясь темнотой, добирались как можно ближе к позициям стрелков и минометчиков с «хлебом» войны — минами, гранатами, патронами. Уже вскоре после полуночи повара начали разжигать огонь в походных кухнях, чтобы завтрак поспел к рассвету, до выхода в атаку. Под самым носом у противника бесшумно, как ночные тени, пробирались разведчики, уточняя, где и как расположены его силы. Не отрывая от уха телефонной трубки, неусыпно дежурили телефонисты, держа под контролем исправность линий связи рот с батальонами, батальонов — с командным пунктом полка, полка — с дивизией. Направляя всю эту работу, бодрствовал штаб полка. Не спалось ни командиру, ни начальнику штаба — еще и еще раз хотелось выверить расстановку сил, порядок действий в завтрашнем наступлении, по возможности предусмотреть, что предпримет в ответ на наши действия враг.
Ночная тишь и темь, лежавшие над утомленной вчерашним боем землей, были обманчивы: множество людей, занятых подготовкой к продолжению наступления, не спали. Спали только в окопах, на своих боевых позициях солдаты стрелковых рот, которым утром идти в атаку. Да и то не все: не у каждого сон оказался сильнее тревожных дум.
…Розовый рассветный час. Вот он и наступил, второй день боя. У нас на КП полка настороженная и вместе с тем спокойная тишина: все готово. Смотрим на часы. Минутная стрелка бесстрастно, размеренно движется по кругу, отсчитывая последние секунды…
Время!
Все словно содрогается окрест. Наполненный громоподобными ударами воздух упруго ударяет в уши, по нему гигантскими бичами хлещут орудийные выстрелы.