Страница 50 из 123
Но самыми первыми вытащили из колодца пленных: их жизнь и здоровье разведчики оберегали больше, чем свои.
Захваченных «языков» привели на командный пункт к генералу, всю ночь ожидавшему возвращения разведчиков. Майор и обер-лейтенант все еще не могли прийти в себя. Когда майору кто-то «для поднятия духа» предложил сигарету, тот не смог взять ее, так у него дрожали руки. Немного придя в себя, майор заявил: «Я расскажу все. Но сначала дайте вымыться и переодеться». А обер-лейтенант, прося о том же, не переставал удивляться: «Неужели я вышел живым из ада? Нет, это хуже ада. В преисподней наверняка чище».
До предела уставшие, грязные, в изодранной одежде возвращались разведчики на свою квартиру. Там их с нетерпением ожидали товарищи. Кипела вода в баках на жарко пылавшей плите. Стояли наготове две огромные бутыли с одеколоном, добытые где-то на складе аптекарских товаров. Сразу же было сброшено насквозь пропитавшееся зловонной жидкостью обмундирование. Началось усиленное мытье.
А тем временем в штабе допрашивали двух приведенных разведчиками «языков». Майор и обер-лейтенант указали на карте, где и как на Крепостной горе расставлена артиллерия, где находятся командные пункты, укрытия, помогли уточнить, как проходит передний край, рассказали, какими силами в Будапеште располагает германское командование, сообщили о плане прорыва из окружения.
И когда наступил день решающего штурма Крепостной горы — последнего оплота гитлеровцев в окруженном Будапеште, советские пушки ударили точно по тем целям на Крепостной горе, которые приметили моряки-разведчики и указали взятые ими «языки».
В это время Калганов уже вновь находился в госпитале. Надо было долечивать раненую руку, разболевшуюся после лазания по трубам. Кроме того, он успел получить еще одно ранение: в самые последние дни боев в Будапеште осколок вражеской авиабомбы угодил ему в ногу.
Разведчики каждый день навещали своего командира.
13 февраля, в день, когда враг в Будапеште был окончательно разгромлен, к Калганову явились несколько матросов его отряда. Они внесло в палату какой-то большой тюк и торжественно положили его возле постели командира.
— Что это? — сначала не понял старший лейтенант.
— Это от нас! — услышал он в ответ.
— Барахло? — сдвинул брови изумленный Калганов и сердито повел бородой. В отряде самым строгим образом пресекалась погоня за трофеями. Среди матросов за все время не было ни одного «тряпичника» и вдруг — вот! Притащили какое-то тряпье, да еще ему!
— Кто посмел? — строго спросил Калганов.
— Так ведь ради уважения…
— Ради уважения? Что здесь?
— Постель из королевского дворца! Из апартаментов Хорти! Неужто вы, наш командир, раненный, не заслужили, чтобы на хорошей перине лежать? Ведь к дворцу мы с вами самые первые из всех наших вышли!
Настолько от души все это было сказано, что Калганов засмеялся.
— Ладно, показывайте.
Матросы проворно развернули тюк. В нем действительно лежала какие-то роскошные перины, подушки, простыни и наволочки с вышитыми на них затейливыми вензелями и коронами. Хотя в Венгрии с давних времен не было короля, но она все же считалась королевством, и в будапештских дворцах сохранялись все соответствующие атрибуты.
— Ну зачем мне такая роскошь? — пренебрежительно посмотрел на королевские постельные принадлежности Калганов. — У меня все госпитальное.
Однако матросы настаивали:
— Что госпитальное? Тюфяк у вас вон какой жесткий! С больной-то ногой лежать?
В конце концов Калганову пришлось согласиться, и ему постелили все «королевское», предварительно продезинфицированное по его требованию.
Матросы ушли удовлетворенные.
Лежать на королевской перине и на роскошных простынях было действительно очень удобно. Но уже на следующий день Калганов потребовал дать ему обыкновенные, как у всех в госпитале, тюфяк и простыни. Ему надоели многочисленные посетители. Прослышав, что Борода, командир разведчиков, лежит на королевской постели, многие, благо в Будапеште уже кончились бои, приходили посмотреть.
Лечиться Калганову пришлось дольше, чем он рассчитывал… Наступила весна. Вовсю шло наше наступление, врага теснили к его последним рубежам. А он все еще вынужден был оставаться в госпитальной палате. Нет, никак не предполагал он, что разведка в трубе будет для него последней. Дальше разведчикам пришлось идти уже без своего командира…
ТОВАРИЩИ МАДЬЯРЫ
Шли самые последние дни существования окруженных в Будапеште фашистских войск. Со всех сторон зажатые на небольшом пространстве в Буде, вокруг Крепостной горы, гитлеровцы еще не теряли надежды на спасение. Чем хуже становилось их положение, тем все более яростные атаки предпринимали они, чтобы нащупать слабые звенья в сжимавшем их кольце.
За два дня до окончательного разгрома врага в Будапеште Чхеидзе, Глоба и Никулин, назначенный старшим, были посланы на разведку в Буду с задачей взять «языка»: командованию важно было знать, где враг готовит новые атаки.
Около десяти часов вечера три разведчика пришли на передовую, чтобы выбрать место, где лучше в темноте зимней ночи пробраться на вражескую сторону.
Передний край проходил по одному из кварталов северной части Буды, где она смыкается с самой древней частью города, Обудой. Тесно стоят старинные, крепкой кладки здания, среди которых кое-где втиснуты дома более новой постройки. Узкие улицы, небольшие площади…
Здесь наши передовые позиции соприкасались с позициями противника почти вплотную, во многих местах их разделял лишь двор или узенький переулок. Там, где разведчики решили перейти передний край, наши бойцы занимали позиции в большом многоэтажном доме. Позади дома на перекрестке стояли на огневых позициях две наши гаубицы.
Опытным разведчикам не составило особого труда подобраться к вражеским позициям, тем более что стояла темная зимняя ночь, а огонь с немецкой стороны утих.
Примерно через час после того как разведчики ушли за передний край, пехотинцы, занимавшие позиции у окон дома, услышали торопливые шаги. В подбегающих к дому людях солдаты узнали моряков, недавно уходивших на ту сторону.
— Полундра, пехота! Фрицы атаку начинают! — крикнули матросы, вбегая в дом. Солдаты едва успели изготовиться, как в прилегающем к дому дворе замелькали темные пригнувшиеся фигуры гитлеровцев.
Гулко застучали автоматы из окон дома, защелкали винтовочные выстрелы.
Никулин хотел сказать Глобе и Чхеидзе: «Пошли обратно в отряд, теперь тут не наша работа», — но немцы атаковали так напористо, что разведчикам пришлось тоже взяться за оружие: уходить было поздно.
Этих гитлеровцев — их было много — разведчики обнаружили возле соседнего здания уже готовящимися начать атаку. Поэтому Никулин дал команду немедленно отходить, чтобы успеть предупредить пехотинцев.
…Положение осложнялось с каждой секундой. Гитлеровцы остервенело рвались к дому. Их не останавливали потери. Вот уже на верхних этажах трещат выстрелы, гулко рвутся гранаты — через один из входов враги проникли в дом. Из окна нижнего этажа, разгоняя ночную тьму, метнулось косматое багровое пламя — это немцы бросили внутрь здания несколько бутылок с горючей жидкостью…
Враг, пользуясь большим численным превосходством, выбил пехотинцев из дома. С последними из бойцов, отстреливаясь, покинули дом Никулин, Глоба и Чхеидзе.
Когда три разведчика выбежали из дома, они увидели, что враг прорвался уже в тыл, к перекрестку, на котором стояли две гаубицы. В отсветах пламени, вырывающегося из окон только что покинутого бойцами дома, можно было разглядеть, что многие артиллеристы уже убиты, а те, что уцелели, отстреливаются, прячась за свои орудия.
Нет, никак не могли разведчики и теперь выйти из боя. Не могли не помочь товарищам-армейцам. Ведь и те помогали им всегда.
Никулин первым подбежал к перекрестку и, прислонясь к стене углового здания, метнул гранату в немцев, которые, строча из автоматов, бежали к орудиям.