Страница 45 из 123
— Пришли?! — воскликнул Веретеник.
— А где остальные? — спросил Чхеидзе.
Вместо ответа Веретеник взмахнул рукой, показывая вверх на лестницу.
В здании банка все изменилось с того мгновения, как после разрывов двух матросских гранат в вестибюль вбежали Глоба, Чхеидзе и бойцы-пехотинцы. Атакующие гитлеровцы теперь стали обороняющимися. Те из них, которые только что теснили пятерых разведчиков снизу, были уничтожены гранатами и автоматными очередями, а те, что уцелели, разбегались. Немцам же, ранее пробравшимся на верхние этажи по наружной пожарной лестнице, путь вниз был теперь отрезан.
Обгоняя взбегающих по лестнице пехотинцев, Веретеник, Глоба и Чхеидзе спешили на помощь товарищам. А те, ободренные подоспевшей помощью, с удвоенной яростью бросились на еще недавно напористого, а ныне дрогнувшего врага.
Теперь уже не обороняясь, а преследуя, Калганов, забыв о боли в раненой руке, первым взбежал по крутой железной лесенке, ведущей с самой верхней площадки на чердак, дал веером очередь в его полутьму.
В ответ — ни выстрела. Над головой Калганова глуховато прогромыхала железная кровля: по ней пробежали.
«Вот вы где!» Поставив на боевой взвод гранату, последнюю, что осталась, он устремился к смутно светившемуся в конце чердака отверстию, которое оказалось полураскрытой дверцей. Толкнув дверцу ладонью, Калганов выглянул на покрытую свежим снегом чуть покатую крышу. К ее краю, над которым торчали закругленные поручни пожарной лестницы, что есть духу бежали несколько гитлеровцев, оставляя за собой на снегу темные пятна следов. Изо всей силы размахнувшись, Калганов бросил вслед им свою гранату и, охнув от боли в растревоженной руке, отшатнулся назад, в тьму чердака. Мимо него к выходу на крышу рванулся с автоматом наперевес Веретеник, за ним кто-то из матросов… В полутьме чердака Калганов разглядел: Глоба и Чхеидзе! Значит, это они привели помощь?
С тех пор как Глоба и Чхеидзе вместе с пехотинцами ворвались в банк, не прошло и десяти минут. За это время исход схватки был решен. В здании не осталось ни одного немца. Только трупы их валялись в вестибюле, на лестнице, в коридорах, на чердаке и на крыше. Калганов велел разведчикам побыстрее собрать документы и награды убитых. Ему передали четыре Железных креста и несколько солдатских книжек. Старший лейтенант на миг развернул одну из них. Это была не обычная солдатская книжка, а эсэсовская, с портретом Гитлера на внутренней стороне обложки. Вот с каким врагом, оказывается, пришлось схватиться!
Нельзя было терять ни минуты. Противник, встревоженный тем, что за его передний край прорвалось целое подразделение русских, открыл по зданию банка сильный огонь из пулеметов и автоматов. За окнами соседних домов, во дворах, за заборами показались перебегающие гитлеровцы. С каждой секундой их становилось все больше… Капитан — командир роты, командовавший пехотинцами, сказал Калганову:
— Отрезают нас. Надо отходить, пока не поздно. Вы все ранены, отходите первыми.
Пехотинцы и моряки покидали здание, прикрывая друг друга огнем. Враг, подтянувший новые силы, наседал уже с нескольких сторон.
Раненым помогали идти товарищи. Чхеидзе поддерживал Никулина, Глоба — потерявшего немало крови Максименко. Малахова вытащил на себе Веретеник. Он вообще в течение всего боя, а особенно после того как Малахов был ранен, старался быть поближе к нему, всячески оберегая товарища.
Тащить Малахова одному было нелегко, Веретеник отстал. Противник вел огонь не только по зданию банка, но и по перекрестку улиц возле него, стараясь отрезать разведчикам этот единственный путь отхода. Надо было как можно быстрее пересечь открытое, все более простреливаемое пространство.
— Брось меня! — сказал Малахов Веретенику, — а то оба пропадем. Останусь, потом меня вытащите.
Но как оставить под огнем друга?
Неизвестно, какая судьба постигла бы двух неразлучных друзей, если бы не подоспела помощь — девушка-санинструктор и два венгра, жители ближних домов, добровольно вызвавшиеся ей помочь. Малахова положили на носилки и вчетвером, с помощью Веретеника, бегом понесли с обстреливаемого перекрестка. По счастью, никого не задело.
Через несколько минут Малахов и все, кто нес его, были в безопасности.
Так закончился 17 января 1945 года поиск, длившийся почти три дня. Уходя в госпиталь, Калганов передал в штаб две карты, оплаченные его кровью и кровью бывших с ним матросов: лоцию Дуная и карту с обозначением вражеской обороны в районе моста Эржебет.
ПОД ЗЕМЛЕЙ БУДАПЕШТА
Калганов вдавил подбородок в сухой колючий снег. С противным визгом над головой неслись пули. Где-то впереди, совсем близко, стучал немецкий пулемет, и казалось, не будет конца его надоедливому, злому татаканью.
Снег, набившийся в его не по возрасту солидную бороду, холодил кожу. Но лежать приходилось неподвижно: пулемет бил и бил. «На всю ленту запустил, что ли? — досадовал Калганов. — Этак бородой к земле примерзнешь, пока кончит…» Осторожно повернув голову, он посмотрел по сторонам. В нескольких шагах от него на снегу, который ночью кажется голубовато-серым, лежат, тоже распластавшись, матросы — Глоба и Чхеидзе. Впереди, шагах в ста, чернеет скелет двухэтажного, дотла выгоревшего дома, тянется полуразбитая снарядами каменная ограда. Из этих развалин и бьет пулемет.
«Придется возвращаться!.. Как только кончится очередь…»
Стук пулемета оборвался.
— Назад по одному! — негромко крикнул Калганов.
Вот, оттолкнувшись обеими руками от заснеженной земли, быстро вскакивает рослый Глоба. Пригнувшись, он пробегает мимо Калганова. И тотчас же от сгоревшего дома снова торопливо, взахлеб, словно спохватившись, стучит пулемет.
Обеспокоенный Калганов, повернув голову, смотрит вслед Глобе: успел ли? Кажется, успел. Глоба должен ждать там, где чернеет на краю сквера силуэт давно подбитого немецкого танка. За танком место сбора всех.
Пулемет опять замолкает.
И сразу срывается с места легкий на ногу Алексей Чхеидзе. Его невысокая, ловкая мальчишеская фигура в туго подпоясанном бушлате вихрем проносится к танку. Пулемет бьет ему вслед. Но Калганов уверен: Алексей успеет.
«Пора и мне…»
Калганову удается пробежать немного. Из-за своего высокого роста он, наверное, приметнее других — пулеметная очередь взвихривает снег рядом. Калганов падает, потом, едва смолкает пулемет, вскакивает. Бежит к подбитому танку. Снова очередь. Но он уже забежал за танк и вдруг ногой провалился куда-то, больно ударившись коленом обо что-то твердое. Слышно, как наверху, по броне танка, с сухим звоном выбивают частую дробь пули. Пусть! За танком уже безопасно.
«Куда это я провалился? — присматривается Калганов. — А, в канализационный люк!» Он вытаскивает ногу из щели между сдвинутой набок круглой крышкой и краем люка. Подползает к матросам, укрывшимся за громадой танка — черного, сверху чуть присыпанного снегом.
К пулемету, все еще бьющему по танку, присоединяются другие. Видно, враг переполошился не на шутку. Вот за танком колыхнулось белое быстро расширяющееся сияние — немцы бросили осветительную ракету.
Ракета гаснет. Смолкает пулемет. Успокоился враг.
Разведчики выжидающе смотрят на своего командира. А он молчит. Мнет в пальцах обмерзшую бороду, освобождая ее от набившегося снега.
Старший лейтенант еще не решил, повторить ли попытку где-нибудь в другом месте. Сколько земли исползали они за последние четыре ночи здесь, в южной части Будапешта, в Будафоке, пытаясь проникнуть за вражеский передний край! Все тщетно… Сейчас осуществить это труднее, чем когда-либо раньше. Окруженные гитлеровцы, теснимые со всех сторон, выбитые уже почти из всех районов города, еще держатся на левом берегу, в Буде. Их позиции тянутся вокруг крутой Крепостной горы, огражденной высокой каменной стеной. За этой стеной на горе огромный королевский дворец и много других старинных зданий прочной постройки.
К Крепостной горе, где находится ставка командующего окруженной группировкой генерала Пфеффер-Вильденбруха, стянуты все оставшиеся в Будапеште силы противника. Круг его обороны сократился, но от этого она стала еще плотнее. Каждый метр пространства у переднего края днем и ночью просматривается множеством вражеских глаз, взят под прицельный огонь.