Страница 104 из 123
— Так что вы тут ходите? — наседая на незнакомого лейтенанта, спрашивал Байгазиев, его смуглое ширококостное лицо, казалось, еще более потемнело.
— Я же сказал — ищу свою часть! — неторопливо, но, чувствовалось, сдерживая взволнованность, ответил лейтенант.
— Какую часть?
Лейтенант назвал номер какого-то полка, но Байгазиев тут же резко бросил:
— Нет здесь такого полка!
— Да откуда вы знаете? — улыбнулся незнакомец. — Может быть, и есть. Сейчас идет передислокация…
— А вы откуда идете?
— Из госпиталя…
— Документы спросите! — посоветовал Байгазиеву подошедший почти одновременно со мной командир комендантского взвода лейтенант Андросов — вида очень внушительного, благодаря комплекции, отпущенной ему природой к его сорока годам не менее чем в полуторном размере.
Подошли и остановились два солдата-связиста с катушкой. Подошел еще кто-то из находившихся на КП.
— Документы! — потребовал Байгазиев.
— Да пожалуйста! — снисходительно улыбнулся незнакомый лейтенант. — Вот предписание, справка о ранении… И даже продаттестат, если вас интересует! — Он расстегнул карман гимнастерки и передал Байгазиеву документы, тот стал их внимательно изучать. Вдруг я заметил, что незнакомый лейтенант, держа руки опущенными вниз, чуть ниже пояса, медленно делает ими что-то, кажется, крутит какой-то небольшой, спрятанный в ладонях предмет. Я не успел рассмотреть что — к незнакомцу рванулся лейтенант-связист, схватил того за руки, закричал:
— Держите его! Держите! А то…
Мы все бросились к странному офицеру. Короткая свалка — и вот его уже крепко держат несколько рук. А лейтенант-связист дрожащими пальцами сжимает яйцевидную голубоватую немецкую гранату, его губы трясутся, едва выговаривают:
— Еще б секунда… Не успел выкрутить!
— К особисту его! К Печенкину!
Задержанного повели. Он не сопротивлялся, — наверное, сразу понял, что бесполезно.
В тот же день от капитана Печенкина нам стало известно: «искавший свою часть» лейтенант завербован немцами после того, как попал в плен, его послали служить в так называемую «русскую освободительную армию» предателя Власова, а затем уже здесь, на нашем участке фронта, переодетого в советскую форму, переправили на нашу сторону с заданием разведать, где что находится. А когда он понял, что попался, то хотел, незаметно выдернув запальный шнурок — есть такой у немецких гранат, — отскочить, бросить гранату в нас и скрыться. Да не удалось.
От этого шпиона стало известно, что на наш участок фронта, в возмещение понесенных в последних боях потерь, посылаются батальоны власовцев. И уже через день ко мне приехал Миллер с новым текстом для передачи — на этот раз на русском языке. Он сказал: пусть пока рупористы разучат тексты, а о времени начала передачи будет особое указание, пока что напротив нас стоят только немцы. Потом окажется, что власовцев против нас немецкое командование так и не выставит.
Кажется, нашему если не спокойному, то стабильному житью приходит конец. Справа занимает позиции вновь пришедшая часть. А мы уже знаем: если прибавляется соседей и уплотняются боевые порядки — значит, будь готов наступать. Как только появляются эти новые соседи, Берестов сразу же посылает меня узнать у них, где будет находиться их левый фланг, соседствующий с нашим правым. Ну что ж, пойду. Не впервые мне уточнять стыки.
Командный пункт соседей находится в деревушке, которая отстоит от нашего КП не более чем в полукилометре, за ответвлением нашего оврага.
Иду по оврагу, потом выбираюсь из него, с трудом преодолевая крутой подъем. Весь я в глине… Очищаюсь, насколько это возможно. И вдруг слышу резкие хлопки разрывов. Опять, окаянный, бьет минами! Вкрадчиво-хищный свист — мина! Сваливаюсь в какую-то яму. Вихрем летит на меня вздыбленная пыль, смешанная с песком, он повсюду — за воротом, на спине, в рукавах…
Когда налет прекращается я, прежде чем продолжить путь, долго отряхиваюсь. Но все равно на коже остается много песка и пыли, все тело зудит, но это проходит постепенно, пока иду.
Вот и деревушка. Гладко, чуть ли не до стеклянистой тверди укатанная дорога — видно, много прошло по ней всяких армейских колес. Спрашиваю встречных солдат: где КП их полка?
— А вон там, — показывает один из них, — прямо на улицу погреб выходит. Так в том самом погребе. Да увидите — на пороге погреба телефон стоит.
Быстро нахожу нужное место. Действительно, добротный кирпичный погреб, расположенный рядом с домом, выходит дверью прямо на улицу, дверь открыта, на пороге сидит старший лейтенант и разговаривает по стоящему рядом полевому телефону в щеголеватом, коричневой кожи футляре. Это — вместо второго фронта, американский. У нас в полку таких телефонов нет.
Представляюсь, рассказываю о своей задаче.
— Ладненько! — приветливо говорит старший лейтенант, оказавшийся первым помощником начальника штаба полка. — Давайте вашу карту, а я свою возьму, нанесем, взаимно, наши фланги, и вы доложите своему командованию…
Садимся рядом, достаем карты, берем карандаши…
А через несколько минут я спешу обратно к себе на КП. Выслушав меня и посмотрев на обозначения, сделанные на карте, Берестов, поразмышляв, говорит:
— Из батальонов звонят — противник зашевелился. Всего жди… Надо было бы заодно узнать, какие у соседей на стыке с нами противотанковые средства?
— Но вы мне ничего не сказали, когда я уходил!
— Самому сообразить надо было, — обычным своим добродушно-ворчливым тоном говорит Берестов. — Понимаешь, лощина для немецких танков очень соблазнительная. Если соседи там пушки или ПТР поставят или уже поставили — тогда мы свои не там, в другом месте поставим.
— Разве мы собираемся обороняться, а не наступать?
— Хорошее наступление начинается с хорошо организованной обороны, — наставительно подымает палец Берестов. — Вот здесь, на нашем фронте, почему немца так здорово поперли? Одно из условий — от хорошей печки мы танцевали, от отличной обороны. Вперед наука. Немец сейчас бит, зол, отыграться хочет, всего от него можно ожидать… Давай к соседям!
И вот я снова спешу знакомым путем по оврагу к деревне. Слышу, как где-то недалеко грохает несколько разрывов. Но это не останавливает меня: еще неизвестно, залетит ли в овраг.
Вот и улица деревни. Она странно безлюдна: когда я был здесь первый раз, здесь можно было встретить кого-нибудь из военных. Куда все подевались?
Вот и дом, и нужный мне погреб. Но что за странная штука торчит напротив дома, на укатанной до блеска дороге? Словно большой, высотой примерно в полметра, цветок — цилиндрический, белого металла стебель толщиной почти в человеческую голову, поверху он разорван продольно на неровные ленты, они раскинуты по сторонам, их верхние края слегка закручены — лепестки с рваными, поблескивающими на солнце краями.
Догадываюсь: в дорогу ударила крупнокалиберная немецкая мина, может быть — реактивный снаряд, вроде тех, на какие мы со связным набрели в один из первых дней боев, когда искали соседнюю дивизию.
Но мне надо к погребу… Спешу туда. И вижу издали: старший лейтенант все так же сидит на пороге погреба, прислонившись спиной к дверному косяку, в его руке телефонная трубка, только почему-то он держит ее не возле уха, а на коленях. Подхожу ближе, хочу окликнуть. И только теперь замечаю, что глаза его закрыты, а из-под пилотки сползает на висок темная струйка. Если бы я добежал сюда минутой-другой раньше, Берестов, наверняка, не дождался бы меня с ответом.
В ту минуту мне, насколько помню, вначале не стало страшно. Страх в таких случаях на фронте приходит потом, когда осмыслишь происшедшее и представишь, что пришел и твой час. А пока занят делом — и осмыслять некогда: дело-то прежде всего. Поэтому первой мыслью, когда я увидел убитого, было: а с кем мне теперь надо встретиться вместо погибшего, чтобы выполнить данное мне поручение?
Да, приди я к погребу несколькими минутами раньше… Весьма возможно, тогда не было бы этих моих воспоминаний.