Притяжение

В кухне суетилась Кельда, готовившая последний ланч.

— Готово, — сообщила она, появляясь на пороге. — Пойдем, Линда.

На столе стояли две тарелки с копченым лососем, миска салата и два стакана.

Кельда достала из буфета початую бутылку бренди.

— Я и не знала, что ты такая запасливая, — пошутила Линда.

— Еще от Гарри осталась, — ответила служанка. — Он всегда пил только «Хеннесси».

— Верно.

— Что же с ним теперь будет?

Линда пожала плечами.

— Ничего. Почти все долги возвращены, осталось что-то около трехсот тысяч. Он уже работает над новым проектом, так что не пропадет.

Кельда разлила бренди по стаканам.

— А как же ты?

— А что я? Руки-ноги целы, голова на плечах — как-нибудь проживу.

Они чокнулись. Маслянистая янтарная жидкость огненной струйкой прокатилась по пищеводу, и Линда невольно открыла рот.

— А знаешь, мне твоя новая квартира понравилась. — Кельда опрокинула стакан и шумно вздохнула. — Светлая, чистая и район хороший.

— Согласна. Мне она и самой нравится. — Линда нисколько не кривила душой. Купленная после продажи дома скромная трехкомнатная квартира в многоэтажке, расположенной неподалеку от Юнион-стейшн, действительно пришлась ей по душе. В ней было все необходимое для жизни. А без джакузи, заднего дворика и подземного гаража можно как-нибудь обойтись.

Хуже было другое: ей так и не удалось найти работу. Она уже давно отказалась от услуг Клиффа Ричардсона и сама обошла едва ли не все киностудии, обзвонила друзей и знакомых, но так и получила ни одного стоящего предложения. Одни отделывались туманными обещаниями. Другие ссылались на временные трудности с ролями для актрис ее возраста. Третьи просто прятались.

— А как ты? Уже подыскала новое место?

Кельда задумчиво посмотрела в пустой стакан.

— Хочу пару недель отдохнуть. Осмотреться. Планы есть, но пока ничего определенного.

— Мой новый телефон записала?

— А то как же. — Кельда заглянула в сумочку. — Хм... а где же он? Я же его на стол положила. — Она поднялась, потерла лоб, пожала плечами и открыла шкафчик. — Вот он. И... Ой, а это что такое?

— Что?

— Какое-то письмо. Нераспечатанное. Тебе. Из Монтаны.

— Вот черт, — пробормотала Линда. — Это я его туда засунула и забыла.

— Важное? — поинтересовалась Кельда, разливая остатки бренди.

— От бабушки. Пришло месяца два назад. Надо бы ей позвонить. — Линда покачала головой. — Да, старость еще только в дверь стучится, а склероз уже за столом сидит.

— Бывает, — философски заметила служанка. — Я недавно книги перебирала, так в «Последнем магнате» сто долларов нашла. Представляешь?

— Мне Фицджеральд всегда нравился. Уверена, Хемингуэй пропил бы все до последнего цента, — пошутила Линда, и они обе рассмеялись.

Захватив пакет с отобранными бумагами и сунув в сумочку письмо из Монтаны, Линда вышла в холл. Кельда осталась, чтобы передать ключи новому хозяину, который должен был приехать через полчаса.

— Ну, наверное, все.

— Да, пожалуй.

Они постояли перед открытой дверью, глядя друг на друга, может быть, в последний раз.

— Мне будет тебя не хватать, — прошептала Линда, сдерживая подступившие вдруг к глазам слезы.

— А мне тебя.

Они обнялись и еще долго стояли так, всхлипывая и шмыгая носами, как будто расставались навсегда.

Уже перед сном, лежа в постели и глядя на незнакомый потолок, Линда вспомнила о письме из Монтаны. Она отложила книжку, откинула одеяло и, не обнаружив у кровати тапочек, босиком прошлепала по голому паркету в прихожую, где оставила сумочку.

Сейчас прочитаю письмо и сразу же позвоню, решила она. Впрочем, нет, у них сейчас уже ночь, так что придется отложить до утра.

Старушка, как обычно, подробно писала о себе, сообщая заодно все городские новости: их давний сосед, Питер О'Мелли ушел из дому, спутавшись с молоденькой учительницей; Дик Сатклофф, учившийся с Линдой в одном классе, недавно женился; Карен Шольц, подруга Саманты, умерла на следующий день после того, как местная газета сообщила об аресте ее внука...

Неторопливое повествование, растянувшееся на несколько исписанных убористым почерком листов, странным образом успокаивало, снимало напряжение, переводя мысли в спокойное русло тихой провинциальной жизни. Закрыв глаза, Линда видела перед собой двухэтажный домик, в котором прошло казавшееся таким далеким детство, сад за окном и встающие вдалеке величественные горы.

— Я обязательно приеду, бабушка, — прошептала она и вернулась к строчкам постскриптума.

Написаны они были как будто другой рукой, слабой и неуверенной. Саманта сообщала, что немного приболела и в ближайшее время ложится в больницу, а потому просила внучку не беспокоиться, если от нее некоторое время не будет вестей.

Черт! Линда попыталась вспомнить, не звонила ли Саманта после письма. Нет, кажется, не звонила. А если бы звонила в ее отсутствие, Кельда обязательно сообщила бы. В крайнем случае позвонил бы кто-то из родственников. Разумеется, все в порядке — бабушка просто ждет от нее ответа и наверняка волнуется.

Еще раз пообещав себе позвонить в Анаконду первым же делом утром, она положила письмо как знак напоминания на прикроватную тумбочку и попыталась уснуть.

Однако червяк беспокойства уже пробрался внутрь и теперь все настойчивее напоминал о себе тревожными мыслями.

Как можно быть такой невнимательной, такой черствой!

Как можно винить в равнодушии чужих, посторонних людей, если ты сама забыла о самом близком!

Как можно быть такой эгоистичной, такой зацикленной на своих проблемах, когда в далеком городке живет старая женщина, нуждающаяся в твоем внимании и заботе!

Проворочавшись еще с полчаса, Линда наконец уснула, но и во сне не нашла покоя.

Ей снился отец. В последний перед смертью месяц он сильно ослабел и почти не вставал, но во сне Майкл Моррисон шел с ней по цветущему саду, с гордостью показывая новый сорт роз. У обложенного камнями небольшого пруда, посредине которого возвышался искусственный островок с пинией, он остановился и, повернувшись к Линде сказал:

— Это дерево посадил твой прадед. Четыре поколения Моррисонов заботились о нем, дочка. Теперь пришел твой черед. Не дай ему умереть.

Телефон Саманты Стоукросс не отвечал. После нескольких попыток Линда положила трубку и задумалась. Она уже не сомневалась — что-то случилось, но упрямо отгоняла нехорошие, темные мысли. Лучший способ развеяться — пройтись по магазинам, и Линда отправилась на Центральный рынок.

Рынок представлял собой громадный конгломерат продуктовых ларьков, торгующих мелкими поделками киосков и мясных лавок. Здесь продавали дешевые побрякушки и сладости из Мексики. И хотя двери только что открылись и продавцов было пока еще больше, чем покупателей, в воздухе уже плыл тяжелый, всепобеждающий запах масла и жареной пищи. Пробираясь между рядами, Линда ловила обрывки испанской речи, долетающие скорострельными очередями. Какой-то мясник аккуратно раскладывал на выложенном льдом подносе освежеванные козьи головы; рядом уже лежали готовые к продаже бычьи хвосты. В дальнем углу за раскладными столиками сидели старики, неспешно потягивая густой черный кофе и перекусывая мексиканскими пирожками.

Погуляв минут сорок между рядами, Линда почувствовала себя лучше, как будто вставила новые батарейки.

Проехав по бульвару Вентура, она повернула на запад, к Шерман-оукс. Был субботний день, и город жил обычной жизнью. Здесь, на главной улице Долины, бары и кафе были полны желающими расслабиться и повеселиться. У входа в «Пино бистро» сновала обслуга в красных ливреях. Возле других модных ресторанов то и дело останавливались дорогие машины, из которых выходили веселые, хорошо одетые люди. Мимо проносились шикарные спортивные автомобили с открытым верхом, за рулем которых сидели совсем еще молодые парни. Никому из них не было никакого дела до тридцатишестилетней актрисы, расстававшейся с фабрикой несбыточных грез.