Жопа

— Да подожди ты со своими трусиками! — воскликнул Сталкер. — Садись. Водку пьёшь?

— Немного, — ответила Ника. Володя с хрустом отвинтил крышку, разлил «Смирновскую» по стаканам и, никого не дожидаясь, осушил свой стакан. Требовалось успокоиться. Не так часто случалось ему совершенно не понимать, что с ним творится. Один голос внутри него ликовал: «Есть! Есть! То, что нужно! Если эту роль не сыграет она, её не сыграет никто!» Но кто-то другой, из тьмы подсознания, умолял: «Откажись! Откажись, пока не поздно! Посади её на мотор, скажи — девушка, мы рассмотрим вашу кандидатуру и позвоним, — и забудь записать номер телефона».

«Наверное, я слишком много пью, и это — предвестники белой горячки», — подумал Сталкер и по причине, как видно, вечной человеческой непоследовательности, налил себе ещё.

— Что это ты так целенаправленно надираешься? — поинтересовался Федя. — В зобу дыханье спёрло?

— Да нет. Слушай, девочка, тебе этот тип хоть что-нибудь объяснил?

Она кивнула.

— А ты что-нибудь поняла из его объяснений? Это ж не просто фильм — это порно!

Ника кивнула снова.

— Да, я знаю. На съёмках я должна буду делать вид, что трахаюсь с тем злобным педиком, а после съёмок — трахаться с кем-то из вас.

«Это бред», — решил Сталкер. «Алкогольное размягчение мозга. Откуда она может знать, что именно Мишка будет её партнёром?» Голос из подсознания вопил: «Отговори её! Или скажи, что она не подходит — например, по возрасту». Но первый голос не соглашался: «Кретин! Ты пропустишь свой единственный шанс! Да по всему она более чем подходит! Она рождена для этой роли!».

«Рождена?» — удивился Сталкер. И вспомнил вдруг собственные слова: «Это нельзя сыграть — это должно быть в ней!»

«Рождена? Должно? Быть? Бред, это просто какой-то бред!»

Внезапно тот внутри Сталкера, который был против, громко и отчётливо спросил Володиным голосом:

— Ника, а годков тебе сколько? Семнадцать-то хоть будет?

— Восемнадцать. Через три месяца, — сказала она равнодушно.

— Родители есть? — не унимался Тот, Который Против. — А вдруг они увидят тебя в этом фильме?

— Ну, отцу я сама отошлю кассету — пусть подрочит.

— Володька, ты с этой пьянкой совсем долбанулся! — зашипел ему в ухо Федя. — Ты её что — отговариваешь?

У Того, Кто Был «За», появился союзник.

— Не знаю, — Сталкер потер лоб. — Не знаю. Наверное, я отупел.

— Вот уж точно — тупее некуда! Я её искал по всему городу, последние деньги спустил на взятки гаишникам, а этот мудила нажрался и давай морали читать!

— Да, Федя, ты прав. Это просто припадок прекраснодушия вперемешку с идиотизмом.

Тот, Который Был Против, уходил обратно в чёрную глубь, на ходу заметая следы.

— Федя, сходи, пожалуйста, за закуской, — попросил Сталкер. — А мы пока побеседуем.

И, едва за Федей закрылась дверь, скомандовал чужим, странным голосом:

— Снимай трусы.

А после швырнул её на «траходром» и взял с исступлённой, животной яростью изголодавшегося самца. И, кончая, увидел бездонную пропасть в её голубых, словно небо, глазах. И понял, что в этот момент колесо получило огромнейшей силы толчок, и его уже не остановить.

5

Прошла неделя, длинная, скучная и скупая на решающие события. «Солдатскую любовь» заклинило — после того, как Сталкер самоустранился, заявив, что лучше будет терпеть материальный, чем моральный ущерб, фильм стал превращаться в этакий «порнодолгострой», обещая по своему завершению в далёком будущем явить миру редкостную скучищу. Юрке удалось-таки со скрипом организовать съёмку двух с половиной сцен, но Мишка со Светкой опротивели друг другу настолько, что это было заметно как невооруженному взгляду, так и бесстрастному оку камеры. Гриша сначала бесился, потом впал в депрессию, а после — в своего рода моральный коллапс и в этом состоянии встретил рождённый под пером Сталкера сценарий без воодушевления, но и без негатива. И даже достал столь нужный для съёмок настоящий «макаров». Основным аргументом послужила фраза, которую ему хором проорали Федя и Сталкер — один в правое ухо, другой в левое — «мы что, дырки от пуль в двери дрелью сверлить будем?» Аргумент оказался неотразимым, ибо дрель пришлось бы покупать в магазине, а «Макаров» можно было за флакон арендовать у Федорчука.

Ника поселилась в студии, поскольку, как выяснилось, никакого намека на жильё у неё в городе не было, и она уже год жила, где придётся. Благодаря чему количество постоянных подвальных жителей выросло ещё на одну человеко-единицу. Остальными человеко-единицами были Сталкер и Витька, Сталкер — по необходимости, а Витька — из лени и экономии. Он жил в получасе езды, но тяжкая и зеленая жаба давила его тратиться на транспорт. Равно как и на жратву — в этом плане он регулярно «падал на хвост» то Сталкеру, то Грише, то Юрке.

Всю неделю подвальная троица, поименованная Федей «детьми подземелья», а Гришей — «заместителями крыс», проводила время, углубившись каждый в свои занятия. Сталкер творил, Витька просиживал штаны и кресло в «офисе», а Ника бродила по студии или часами сидела, уткнувшись взором в одну точку — не то медитировала, не то наблюдала за ходом неких, ею одной видимых событий. Впрочем, иногда её неожиданно «прибивало» заняться какой-нибудь деятельностью — прибираться или помогать Дяде Васе распутывать кабели. Но любое дело Ника быстро бросала, возвращаясь в свою привычную отрешенность.

— Федя, ты где её откопал? — спросил как-то Сталкер.

— В ментовке, где ещё, — ответил тот, — когда снимал репортаж про блядей.

— Она что — проститутка?

— Да, вроде бы, нет — её за беспаспортность загребли.

О «юбилейном» вечере ни Сталкер, ни Ника не вспоминали. Сталкер, вероятно, потому, что ушел с головой в писанину и, кроме того, активно потреблял препарат под названием «циклодол», повышающий, как известно, умственную активность и снижающий половое влечение. Так или иначе, всё шло своим чередом, и, казалось, этой тягомотине дней не будет конца.

Но, рано или поздно, всему приходит конец — и тягомотине, и циклодолу, и даже Фединым странствиям в поисках сенсаций.

— Хорош дурака валять! — решительно сказал он, грохая об стол свой «Панасоник». — Завтра снимаем первое убийство. Павильон я забираю на весь день и, чего бы там не вопил Юрка, реквизирую Мишку.

Как не удивительно, назавтра вся съёмочная группа оказалась на месте, и — совсем уж редкий случай! — никто не опоздал, что было сочтено хорошим предзнаменованием. Припёрся даже Юрка, хотя ему-то на съёмках делать было совершенно нечего.

— Пускай с декорациями помогает, — распорядился Федя. — Зеваки мне на хрен не нужны!

Дядя Вася размотал свои кабели и, кряхтя, приволок тяжеленную дверь, ту самую, которой суждено было быть расстрелянной в упор.

— В неё ты и будешь целиться, — втолковывал Федя Нике. — Только, ради бога, осторожнее! Промахнуться здесь, конечно, невозможно, но стрелять тебе придётся, лёжа на спине под Мишкой. Да, кстати, ты когда-нибудь стреляла из пистолета?

— Один раз, — ответила Ника. — Мусор знакомый пострелять давал.

— Тогда пойдём в подвал, потренируешься.

Вскоре в глубине подвала загрохотали выстрелы, усиленные эхом и Федиными воплями: «Держи крепче! Так, чуть выше! Молодец!» Если бы не звукоизоляция, минут через десять на студию ворвался бы ОМОН.

— Не девка, а потенциальный снайпер! — восхищённо сказал Федя, когда они вернулись на съёмочную площадку. — По местам! Актёры, раздевайтесь! Гриша, проконтролируй, пожалуйста, чтобы возле двери не оказалось никакого идиота. Ну что, Дядь Вася, Сталкер — готовы? Камера, мотор!

Никто не понял, как это случилось. Только все увидели, что Мишка, выгнувшийся в позе величайшего наслаждения, внезапно рухнул на Нику, и сталкеровский объектив забрызгало чем-то красным.

Дядя Вася выронил камеру, даже не успев сказать своё коронное: «Хреновина!», Юрка подавился хотдогом, а Гриша пробормотал: