Страница 5 из 15
— Все не выливай.
Пока Марина врачевалась, я осмотрел ботинок. На пятке топорщился кусок коричневой кожи.
С помощью заточки я выправил ботинок и повесил его на ветку рядом с автоматами.
Снял куртку, протянул Марине.
— Обмотай-ка ногу.
— Не надо.
— Завтра не сможешь идти.
Она капризно изогнула губы и, взяв куртку, обмотала вокруг ноги, связав рукава. Ну вот. Теперь нога не будет мерзнуть, а к утру мозоль должна затвердеть.
Пора устраиваться на ночлег. Мне уже приходилось спать на деревьях, и я давно усвоил, что главное — не свалиться спросонья. Достал из внутреннего кармана веревку — только бы ее длины хватило на двоих.
Держа один конец в правой руке, другой перекинул через ствол дерева и схватился за него левой рукой.
— Лезь сюда.
Марина полезла ко мне сквозь ветви.
— Осторожно, — крикнул я, когда она покачнулась, едва не сорвавшись с дерева.
Прямо у ствола ветви толстые, удобные для спанья.
— Обмотайся веревкой.
Марина послушалась.
Я связал оба конца веревки суровым узлом.
Несмотря на впивающуюся в спину кору, затекающие руки-ноги, Марина скоро уснула, свесив голову на грудь. Рыжие пряди из-под шлема закрыли ее лицо, и я не мог видеть, как она дышит.
Я посмотрел вверх. За ветками чернело небо. Денек выдался суетливый, но удачный. Я жив, и это несмотря на то, что много раз плюнул в лицо Джунглей. Вернее, жив благодаря тому, что плюнул.
Джунгли полны одиночек…
Я еще раз посмотрел на спящую девушку («девушка» — надо же, вспомнил это слово!) и прикрыл глаза.
2
УТРО НА СВЕТЛОЙ ТЕРРАСЕ
— Андрюша, сахар класть?
Посреди террасы — солнечная лужа. На столе — широком, самодельном — небольшая круглая ваза с печеньем, пара бумажных салфеток, и больше ничего.
— Конечно, клади. Когда ты, наконец, изучишь привычки моего сына?
Женщина в застиранном синем платье вышла из дому на террасу, неся в руках дымящуюся чашку.
— Я уже изучила, Марина Львовна, — сказала она, ставя чашку на стол.
Старуха в инвалидном кресле, стоящем в тени акации, нервно повела плечами, накрытыми красным пледом, и промолчала, не повернув головы.
Женщина взяла из вазочки печенье и, надкусив, положила на стол. Стала смотреть в сад, подперев голову костлявой веснушчатой рукой. На вид ей можно было дать тридцать лет, можно и все сорок. Карие, с зеленоватыми крапинками глаза смотрели тускло; светлые волосы, собранные на затылке в тугой пучок, казалось, прикрывали глубокие залысины. Она постоянно вздрагивала, будто опасаясь чего-то.
— Андрей, кофе стынет, — неуверенно сказала женщина, повернув голову в сторону двери, ведущей с террасы в дом.
— Что он там делает? — глухо произнесла старуха.
— Бреется.
Женщина поднялась и, подойдя к краю террасы, оперлась на деревянную перегородку. Сразу перед домом располагался сливовый сад — деревца слабые, с большим количеством отмерших веток и лишайниками на стволах. Сад перерезала тропинка, ведущая к калитке. За калиткой стелилась пыльная дорога.
Старуха покосилась на женщину. У нее были маленькие, глубоко посаженные глаза. На щеки накинуты красные сеточки капилляров. Она казалась грузной, даже толстой, но ноги в приспущенных вязаных чулках, торчащие из-под махрового халата, были тонкие и синеватые.
— Хоть бы сад в порядок привела, — кашлянув, заговорила старуха. — Перед людьми стыдно.
Плечи женщины дрогнули, но она промолчала.
— Ничего по дому не делаешь, все на Андрюшку спихнула.
— Мама.
Худощавый высокий мужчина с полотенцем на плече вышел на террасу. Он только что побрился, но кожа на лице не посвежела, осталась землистой.
Андрей присел к столу, взял чашку, сделал глоток. Поморщился.
— Возьми печенье.
Женщина вернулась к столу.
— Ты что, порезался?
Дотронулась до щеки Андрея.
— Пустяк, — тот отстранился. — Почему печенье в нашем магазине всегда краской пахнет?
— На рынке надо брать, — подала голос старуха.
Андрей допил кофе и поставил чашку на стол.
— Все, побежал.
Он исчез в доме и через пару минут вернулся, одетый в похожую на пальто светлую куртку, в левой руке — кожаный портфель.
— Возвращайся поскорей.
В глазах женщины промелькнула тоска.
Андрей кивнул и, спустившись по ступенькам с террасы, зашагал по тропе к калитке. Приподнявшись, женщина следила, как он, ссутулившись, прошел по дороге и исчез за поворотом.
Через некоторое время в воздухе раздался шум электрички, замер, потом раздался вновь.
— Все, поехал Андрюшка, — проговорила старуха и закашляла: в горле у нее захрипело и забулькало. Откашлявшись, вытерла рот подолом халата.
— Галя. Слышишь, Галя.
— Что? — встрепенулась женщина.
— В туалет…
Галя поднялась из-за стола, подошла к старухе и, взявшись за ручки на инвалидной коляске, принялась толкать ее к двери.
— Ну, Марина Львовна, помогайте же, помогайте. Крутите руками.
Старуха пыталась вертеть колеса, но руки плохо слушались ее.
Кое-как Галя завезла коляску в дом и закрыла двери. На террасе не осталось никого, а к двум надкусанным печеньям через деревянную пустыню стола стал подбираться отряд муравьев.
3
МАРИНА
И Марина Львовна, и Галя были мне смутно знакомы. А этот Андрюшка, так похожий на меня, но без шрамов и ожогов на лице? Кто все эти люди, почему я вижу их?
Кусочек странной, чужой жизни высветился ненадолго передо мной, и эта жизнь мне не понравилась.
Марина пошевелилась, открыла глаза. На ее бровях, ресницах, волосах лежали снежинки. Мгновение смотрела на меня, словно не понимая, кто я такой и где она находится.
— Брр, холодно. Уже утро?
— Да, надо идти.
Марина закашляла — надрывно, со всхлипами.
Я смотал и спрятал веревку.
— По пути устроим привал, нагреем кипятку…
— А куда мы идем? — спросила Марина.
Этот вопрос удивил меня.
— Не знаю, — пожал плечами, снимая с веток автоматы. — Игроки об этом не задумываются.
— Мы уже не игроки.
Марина протянула мне куртку.
— Почему не игроки?
— Потому что «мы». Разве тебе доводилось видеть в Джунглях игроков, действующих заодно?
— Как твоя мозоль?
Марина улыбнулась.
— Вроде ничего…
Она повернула ступню так, чтоб я мог увидеть мозоль.
Так: автоматы, рюкзаки, одежда, веревка… Вроде все? Почему-то всегда грустно покидать убежище, даже такое ненадежное и холодное, как это дерево. Но что поделаешь: мы в Джунглях.
Я спустился на землю, помог Марине.
Белизна резала глаза. За ночь выросли сугробы. Ветви деревьев, еще не успевшие сбросить листья, стонали под навалившейся на них тяжестью.
На поляне лежало несколько трупов тварей. Это большая удача, новый козырь.
Я вытащил заточку и опустился на колени у ближайшего трупа.
— Что ты делаешь? — удивилась Марина. — Прекрати.
Я вспомнил, с каким отвращением она глядела, как я ел крысу на крыше Поезда.
— Без мяса нам не выжить.
— Прекрати.
— Не будешь ты — я буду, — отрезав перламутровый кусок, положил в рюкзак; по зеленой ткани расплылось багровое пятно. — Ведь я же не заставляю тебя…
Марина повела плечом, подкинув лямку автомата, и пошла вперед, проваливаясь в снег на каждом шагу. Я последовал за ней.
Железнодорожная насыпь за ночь превратилась в белый курган, но по шпалам идти гораздо легче, чем по лесу.
— Почему ты не ешь мяса?
Марина обернулась, поджидая, пока я догоню ее.
— Я не ем крыс и тварей, а мясо ем.
Я засмеялся.
— Что смешного?
— В Джунглях нет другого мяса.
— Ты плохо знаешь Джунгли.
Я умолк. Марина задумчиво смотрела на теряющуюся вдали дорогу.
— Еще километр — и устроим привал, — сказал я, увидев, что Марина опять захромала.
Снежинки кружились перед глазами, норовя проникнуть в нос, рот. Слева с треском сломалось и рухнуло дерево.