Заяц, жаренный по-берлински

- Слушай… Кто-то мне говорил, что у кошек мясо того… От заячьего не отличишь, - директор понизил голос. - Тут у нас в ресторане котов полно. Жирные! Может, мы их послу… Вместо зайцев?

Ломов, отшатнувшись в сторону, посмотрел на Феофанова, как на сумасшедшего.

- Ну, Вы даете! – Ломов возмущенно потряс головой. - Чтобы посол да не отличил? Да ежели он поймет, что ему принесли не зайца… Тогда не просто осрамимся. Скандал получится. Международный.

Едва не плача, Феофанов в отчаянье всплеснул руками.

- Что же делать-то? Что?

В глазах Синдяшкина мелькнуло созревшее решение. Он подскочил к стойке и решительно облокотился об нее.

- В зоопарк надо ехать. Вот что.

- В какой зоопарк?

- В московский. Тут недалеко. На машине смотаетесь мигом. Уж там-то зайцы должны быть откормленные!

- Точно! Надо в зоопарк, - сказал Ломов.

- А дадут они зайцев? – засомневался Феофанов.

- Ха! Куда они денутся! Вы же сами сказали: дело крайней политической важности.

Феофанов со злостью швырнул тощие заячьи тушки прямо на пол, повернулся к Метрдотелю и решительно махнул рукой.

- Поехали!

***

По вольеру зоопарка, обнесенному клеткой, бегало несколько жирных зайцев. У клетки стоял, заслонив своим телом дверь в вольер и широко раскинув в стороны руки, убеленный сединой профессор Самарский в очках, съехавших на самый кончик носа. Прижавшись к двери спиной, он с ненавистью смотрит на молодого директора зоопарка Валуева, Феофанова и метрдотеля, которые замерли напротив профессора полукругом. Повернувшись к Феофанову и Метрдотелю, директор зоопарка сердито кивнул на Самарского.

- Ну, и зам по науке мне достался! До чего ж непонятливый! До чего упрямый!

Валуев снова повернулся к Самарскому.

- Аристарх Венедиктович, прекратите ломать комедию! Отойдите от клетки! Я же при Вас звонил в горком партии. Спросил – дать в «Метрополь» зайцев? Сказали – дать! Дело крайней политической важности. Сами слышали!

Самарский прижался к двери вольера еще сильнее.

- Слышал! Но не отойду! Так скоро весь зоопарк сожрут! И медведей – если медвежатинки захочется… И лосей! И черепах на черепаший суп пустят! 

Директор поморщился.

- Ну, не надо преувеличивать!

Теряя терпение, Феофанов крикнул Валуеву: 

- Да кто здесь, в конце концов, директор – Вы или он?!

- Я, я, - устало сказал Валуев и простер руки к Самарскому. - Отойдите, профессор! Добром прошу! Все равно заберем.

Вцепившись пальцами в прутья клетки, Самарский выставил вперед впалую грудь.

- Только через мой труп!

Директор зоопарка тяжело вздохнул.

- Через труп не будем. Но силу применить придется. Уж не обессудьте…

Он обернулся к двум здоровенным подсобным рабочим в спецовках, стоящим у него за спиной. Молча махнул головой в сторону Самарского. Рабочие, засучив рукава и выставив перед собой руки с широко расставленными пальцами, обошли с двух сторон директора зоопарка, Феофанова и метрдотеля, а затем начали грозно надвигаться на Самарского. Самарский, вцепившись в прутья клетки еще сильнее, с ужасом наблюдал за их приближением. Когда рабочие подошли к нему вплотную, Самарский истошно завопил:

- Варвары!!!

***

В отдельном кабинете ресторана «Метрополь» за празднично накрытым столом восседали граф Вернер фон Шуленбург, его супруга, а также около десяти их гостей.

Дверь кабинета распахнулась. В него вошел метрдотель. Хорошо поставленным голосом он произнес по-немецки:

- Гебратене хазэ ауф берлин! (Заяц, жаренный по-берлински)

Шуленбург, его супруга и гости оживились.

Метрдотель отступил в сторону. В кабинет вплыл, как большой корабль, Ломов с подносом в высоко поднятой руке. Следом за ним вошел Синдяшкин еще с одним подносом. На подносах красовалось заказанное послом блюдо.

Шуленбург и гости восторженно захлопали в ладоши.

***

Недалеко от кинотеатра, утонувшего в вечерних сумерках, стоял Ваня. Озираясь вокруг и немного нервничая, он поглядывал на наручные часы. Увидев кого-то вдалеке, Ваня облегченно вздохнул и заулыбался.

К нему, тоже улыбаясь, подошла Варя - стройная, светловолосая ровесница Вани.

- Привет! – бросила Варя.

- Привет!

Оба смотрели друг на друга влюбленными глазами. Ваня потянулся губами к ее щеке, чтобы поцеловать, но Варя, отстранившись, стрельнула глазами по сторонам.

- Перестань. Люди же…

Ваня с сожалением вздохнул. Кивнул на здание кинотеатра.

- Ну что, пойдем?

Варя тряхнула челкой.

- Пошли!

Взявшись за руки, они направились к кинотеатру.

- На какой ряд билеты? – спросила Варя.

Ваня хитро улыбнулся.

- Будто не знаешь… Как всегда – на последний!

***

В полупустой пивной, за окнами которой было уже темно,  устроились за круглым столиком усталые Ломов и Синдяшкин. Перед ними возвышались две кружки пива, а на аккуратно расстеленной газетке серебрилась чешуей сушеная вобла.

Синдяшкин взял кружку, поднес ее к губам и сделал большой глоток.

- Егорыч, может, пора о наших детках поговорить? Серьезно?

Ломов пожал плечами.

- Давай. У нас с тобой все серьезные разговоры - под пиво.

Синдяшкин поставил кружку на стол.

- Варя медучилище заканчивает, Ваня твой тоже на ногах стоит крепко. Встречаются третий год… Раз любят друг друга - давай их поженим! Он давно мылится. И она не против.

Ломов удивленно крякнул.

- Ванька что, ей уже предложение сделал?

- Да сделает! Оба только и ждут, когда им отцы отмашку дадут.

- Да, у обоих только отцы. Твоя бывшая, небось, уже и забыла, что у нее дочка есть. Как укатила со своим геологом… Семь лет назад…, - Ломов грустно улыбнулся. - Так больше носу и не казала. Даже не написала ни разу.

- Да Бог с ней! Не о ней сейчас разговор, - Синдяшкин пристально посмотрел на друга. - Ну, так что? Насчет Вани и Вари?

Ломов решительно махнул рукой.

- Ладно, раз такое дело… Осенью играем свадьбу!

***

Ломов с черпаком в руке и Синдяшкин замерли у плиты. За спинами поваров сгрудились еще несколько поваров. Перед стойкой для выдачи блюд столпилось около десяти официантов во главе с метрдотелем. Все мрачно и напряженно слушали голос наркома иностранных дел Молотова из радиоприемника на стене:

- Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковав нашу границу во многих местах и подвергнув бомбежке со своих самолетов наши города… Это неслыханное нападение на нашу страну, несмотря на наличие договора о ненападении между СССР и Германией, является беспримерным в истории цивилизованных народов… Уже после совершившегося нападения германский посол в Москве Шуленбург в 5 часов 30 минут утра сделал заявление мне, как народному комиссару иностранных дел, от имени своего правительства…

Глаза Ломова налились кровью. Он с ненавистью сжал в кулаке черпак, словно готовясь им кого-то ударить.

Голос Молотова звучал из приемника все жестче и жестче:

- В ответ на это мною от имени Советского правительства было заявлено, что тем самым фашистская Германия является нападающей стороной… Советским правительством дан приказ нашим войскам отбить нападение и изгнать германские войска с территории нашей родины… Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!

После выступления Молотова в воздухе на несколько секунд повисла тишина.

Ломов растерянно покачал головой. Обвел поваров и официантов злыми глазами.

- А мы его на прошлой неделе кормили, - протянул он. -  Вот тебе и дружественная страна. Вот и договор о ненападении…, - Ломов сорвался на крик. -  Да если б я знал – засунул бы ему того зайца…

Взмахнув черпаком, Ломов со злостью швырнул его в большую кастрюлю без крышки, стоящую сбоку. Черпак шмякнулся в варево, брызги которого полетели прямо в голову стоящего перед кастрюлей Синдяшкина. Жалобно скривив лицо, заляпанное густой, липкой массой, Синдяшкин возмущенно всплеснул руками.