Страница 6 из 133
Всюду сновала челядь, подносившая питье и брашно.
Выждав немного, пока княжич осмотрится, кормилец сказал:
— Ну, идем, Ярославич.
Ярослав Всеволодович увидел сына с кормильцем еще издали, поднялся из-за стола, пошел им навстречу, встревоженно спросил:
— А где Федор?
— Занемог княжич, — отвечал кормилец. — Горло застудил.
Князь промолчал, но столь выразительно посмотрел на кормильца, что тот смутился. Ярослав решительно взял за руку сына и повел к великому князю.
— Вот, брате, младший мой сын Александр, — представил он сына. — Федор занемог, дома остался.
— О-о, — повернулся на стольце[37] Юрий Всеволодич. — Да он и впрямь в матушку нашу обличьем. А?
— Есть, есть немного, — согласился Ярослав.
— Где «немного»? Вылитый. Ну здравствуй, сыновец ты мой дорогой.
Юрий обнял за плечи мальчика, ласково заглянул в темные глаза. Княжич сразу отметил про себя, что хоть Юрий и брат отцу, но совсем не похож не него. Волосы светлые, глаза серые, черты лица закругленные. И несмотря на то, что Юрий старше Ярослава, а седых волос ни в бороде, ни на голове не видно.
— Чем одарить тебя, дорогой? — спросил, улыбаясь, Юрий Всеволодич.
Александр молчал, и хотя дядя ему сразу понравился, он стеснялся открыть ему свое тайное желание.
— A-а, знаю, что мужу настоящему надобно, — сказал Юрий и, хлопнув в ладони, подозвал к себе слугу. Сказал ему что-то на ухо. Тот кивнул головой и исчез.
Александра посадили между отцом и дядей, налили ему чашу сладкой сыты, пододвинули мясо зажаренное, пирог с рыбой.
Юрий Всеволодич, встав, призвал всех выпить во здравие гостя дорогого, надежды отцов Владимиро-Суздальских — княжича Александра Ярославича. После этого великий князь махнул рукой гусляру:
— Хвалу ему!
Хвалы пелись обычно в честь воинов заслуженных. И поэтому гусляр удивленно поднял белые брови и хоть ничего не спросил, но князь, поняв все, повторил уже с оттенком нетерпения:
— Да, да. Ему. Александру Ярославичу.
Гусляр склонил голову смиренно, тонкие темные пальцы опустил на струны. И с первыми же звуками гуслей стали стихать голоса за столами. Все тише, тише. Гусляр ждал этого. Сделав проигрыш, запел:
Мудрый старец исполнил веление князя и против обычая не покривил. Все тише звучали струны, и голос певца, следуя за ними, угасал незаметно. Так и не уловил никто, когда они замерли и воцарилась в сенях тишина. Глаза гусляра были прикрыты, и только легкое дрожание век выдавало его волнение: по нраву ли песня великому князю?
Все смотрели на великого князя, не смея ни хвалить, ни хулить без его знака.
Юрий Всеволодич тряхнул головой, словно наваждение сбрасывая, поднялся за столом и, указав на гусляра, сказал в полной тишине:
— Лучшего скакуна ему из моих табунов.
И сразу же зашумели, закричали за столами, застучали чаши заздравные, а гусляр, привстав, низко поклонился князю.
— Спаси бог тебя, великий князь, за щедрость твою.
Тут из-за спины Юрия Всеволодича показался слуга, склонился к уху, шепнул словечко.
— Давай сюда, — сказал князь и принял из рук слуги невеликий сверток, тихо позванивающий.
— Ну, сыновец, — обратился Юрий Всеволодич к сидящему рядом Александру. — Вот тебе подарок от меня, мужу пристойный и надобный.
Александр встал, принял сверток, уже догадываясь, но боясь верить.
— Что это? — прошептал побелевшими губами.
— Это бахтерец, по моему велению для тебя изготовленный. И для Федора тож есть.
Александр развернул бахтерец и едва не зажмурился от великолепия блях, так искусно изготовленных и пригнанных друг к другу, что не виден был за ними и бархатный кафтан, на котором крепились они.
— Спаси бог… спасибо, — шептал взволнованный княжич, оглаживая ладонью холодные пластины. Поспешно сбросив на лавку кафтанчик и оставшись в сорочке, Александр начал надевать бахтерец.
— Э-э, сыне, не так, — шепнул наблюдавший за ним Ярослав Всеволодич. — Видишь нагрудные бляхи — они крупнее. Стало, это перед.
Бахтерец — сорочка не легкая, и Александр сразу почувствовал его вес, едва надел. Но казалось это ему таким пустяком, что не заслуживало внимания, скорее, наоборот, тяжесть, ощущавшаяся плечами, наполняла его душу гордостью за принадлежность к настоящим мужам. Поверх бахтерца подбежавший тут же кормилец пособил княжичу надеть кафтан.
Юрий Всеволодич, поймав на себе благодарный взгляд мальчика, охватил его за плечи и спросил негромко, по-отечески:
— Ну, брате, проси еще, что хочешь.
Он заглянул ему близко-близко в лицо, выдохнул почти нежно у самого уха:
— Ну?
— Сорочонка, — прошептал Александр.
Юрий Всеволодович подумал, что ослышался.
— Кого, кого?
— Сорочонка. Наторенного сорочонка, — пояснил княжич. — У тебя тут во Владимире есть.
Юрий Всеволодович стиснул зубы, чтобы не засмеяться над детской причудой сыновца, спросил, сохраняя внешне серьезность:
— Где ты его видел?
— А как въехали мы, так один мальчишка бежал с сорочонком впереди нас.
Великий князь обернулся, поманил пальцем дружинника — слугу своего и Федора Даниловича. Когда они приблизились и стали почтительно у князя сбоку, он повелел им:
— Езжайте оба, найдите мальчишку с сорочонком. Я дарю ему их.
— Сорочонка? — спросил настороженно Федор Данилыч.
Юрий Всеволодич посмотрел на кормильца с укоризной.
— Обоих. Мальчишку и тварь эту.
Тогда слуга спросил тихо и учтиво:
— А ежели мальчишка из вольных, великий князь?
— Тогда купите, — бросил князь и отвернулся к застолью.
V
ЦЕНА ЧЕЛОВЕКА
Здоровенная девка шла вдоль тына и, перестукивая палкой колья, приговаривала весело:
— Богатый, бедный, вдовец, холостец… Богатый, бедный, вдовец…
Увлеченная этим немудреным гаданием, не заметила, как подъехал и едва не стоптал ее княжий дружинник.
— Ах! — вскрикнула с перепугу и убежать хотела, да куда там — пятеро конных окружили ее.
— Здравствуй, красавица!
— Здравствуй, да не засти.
— Ну, отроковица, кого нагадала? — спросил весело дружинник.
— Кого нагадала, про то мне знать, — огрызнулась девка.
— Ай, языкаста. Мало порота.
— А скажи нам, дева, — спросил седобородый. — Где тут горшеня живет?
— А который вам? Их тут целый край.
— А тот, у которого сынишка с сорочонком бегает.
— A-а, Петрила, — девка стукнула палкой по тыну. — Вот здесь и есть.
Конные подъехали к воротам, двое спешились и, передав поводья спутникам, вошли во двор. Девка осталась у тына. Людей княжеских она признала и теперь доведаться хотела, зачем они в этот захудалый край явились.
Петрила вместе с сынишкой Ратмиром хлебали из горшка чечевичную похлебку, когда на пороге явился боярин с княжеским дружинником. Вскочил Петрила. Не чаял не гадал чести такой для себя. Сынишку в бок толкнул: встань, дурень.
— Здравствуй, Петрила, — сказал Федор Данилович, хмурясь отчего-то и этим еще более пугая бедного хозяина.
— Здравствуй, светлый боярин! — отозвался поспешно Петрила и опять толкнул в бок сынишку: здоровайся, кланяйся.
Ратмир поклонился гостям низко. Боярин долго и внимательно смотрел на мальчика и, когда уже смутил его окончательно, сказал:
— Пусть отрок выйдет.
— Ступай в гончарню, — подтолкнул сынишку Петрила. — Меси пока глину.
37
Столец — кресло для князя.