Музыка и тишина

— Предпочитает?

— Сдаться. Ты так долго сражалась со мной, что, думаю, мы оба устали.

Эмилия подходит к отцу, который выглядит несколько старше, чем в то время, когда в их доме появилась Магдалена, и нежно целует его в щеку.

— Я сделаю все, о чем вы меня просите.

Он прижимает ее к груди, свое старшее дитя, которое не только до сих пор напоминает ему первую жену, но и пахнет, смеется как она.

— Хорошо, — говорит он. — Тогда позволь мне сказать Герру Хансену, что до конца лета вы обвенчаетесь.

Июньская свадьба. Внутренним взором она видит лес: на ней легкое платье, она лежит под пологом более темным, более зеленым, и ее тело с головы до ног покрыто белыми шелковыми лентами. Несколько потревоженных голубем листьев срываются с ветки и падают на него, подобно лепесткам роз, которые бросают свадебные гости.

— Я подумаю, — говорит Эмилия. — Подумаю об июньской свадьбе.

— Не думай слишком долго. Герр Хансен достойный человек, Эмилия. Когда ты выйдешь замуж, у тебя начнется другая жизнь.

Как странно, размышляет Эмилия некоторое время спустя, что это сказал именно отец, моя жизнь начнется. С каким упрямством люди держатся за свой бездумный оптимизм. Только Карен все видит ясно.

Это время, которое они всегда будут показывать.

Питер Клэр смотрит в потолок. Его измученное тело вытянуто во всю длину; он благодарен за то, что лежит в постели под теплым одеялом, за то, что слуги приносят ему горячие напитки и еду, которую он не может есть. Он знает, что если бы остался на дороге, то непременно бы умер.

Но он пленник Кирстен.

Она, смеясь, сообщила ему об этом. Он слишком слаб и поэтому целиком во власти ее капризов и прихотей.

Она каждый день навещает его — врывается в комнату, наполняя ее ароматом острых пряностей, и кладет холодную белую руку ему на лоб.

— Поразительно, — говорит она, имея в виду его не спадающий жар. — Если бы вас запустили вращаться вокруг Земли, вы бы сверкали как комета, мистер Клэр.

Уходя, она поворачивает ключ в замке.

Ему снится Эмилия. Здесь, в Боллере, где он рассчитывал ее найти, она возвращается к нему, как возвращаются мертвые, с жестами скорби и упрека, бесплотным духом, который с приходом дня бледнеет и рассеивается. Мысль, что она действительно может быть мертва, приводит его в такой ужас, что он закрывает лицо руками и молит: «Все, что угодно, только не это!» Ведь он идет к ней. Именно это чувство живет в его воспаленном мозгу. Утрата лютни, денег и мешочка с Королевскими пуговицами, боль во всем теле, заточение в Боллере — лишь прелюдия к его поискам. Он возобновит их, лишь только немного окрепнет.

Но куда ему идти? Питер Клэр знает, что дом отца Эмилии здесь, в Ютландии, и спрашивает Кирстен, далеко ли он от Боллера.

— Ах, — отвечает она, — довольно далеко отсюда на север. Точно не знаю. Но как бы то ни было, я не думаю, что она там, мистер Клэр. Я же говорила вам, что, по слухам, она вышла замуж в Германию. Возможно, она уже маленькая мама. У нее, знаете ли, была курица в любимицах.

Он отвечает, что никогда не забудет, как видел Герду в комнате Эмилии, и хочет спросить Кирстен: «Зачем вы скрыли от нее мои письма? Какая злость побудила вас использовать простодушную Эмилию в махинациях с подкупом? Видно, вам неизвестно, какая редкость истинная любовь, раз вы позволили себе так безжалостно ее растоптать?» Но он молчит. Кирстен его приютила, и сейчас не время, чтобы его выгнали из теплой постели на холод.

Врач перевязал ему рану на шее и сунул нос к уху, которое доставляет лютнисту постоянные мучения и почти ничего не слышит. Он сообщает Питеру Клэру, что ему не нравится, как из него пахнет.

— Скажите, что это такое, — просит Питер Клэр, но врач отвечает, что не знает, однако постарается «его промыть, дочиста промыть, Сэр».

Врач вливает в ухо клеверное масло. Оно, словно кипящий котел, гудит в голове лютниста, и в глазах у него темнеет. Гудение переходит в медленное кипенье, врач вводит в ухо камышинку, затем вынимает ее, рассматривает каплю гноя на конце и говорит с ликованием в голосе:

— Какая-то мерзкая инфекция. Сэр. Похоже, очень сильная. Я справлюсь по своим книгам, как нам заставить ее отступить.

Питер Клэр теперь расстраивается из-за мешочка с Королевскими пуговицами. Так долго пробыть с Королем Кристианом и не иметь ничего в память о нем. Еще во время плаванья на «Святом Николае» у него вошло в привычку пересыпать пуговицы между пальцами. Это занятие странным образом его успокаивало. Чувствуя, как дорогие и грошовые пуговицы перемешиваются и образуют нечто новое, не поддающееся денежной оценке, он улыбался от удовольствия. Он твердо решил, что ни в одно путешествие не отправится без этого мешочка, что он всегда будет напоминать ему о Короле, который по ошибке принял его за ангела и всегда (несмотря на неудачи и беды) стремился понять, в какой валюте обитает человеческое счастье.

Питер Клэр вспоминает звезды над Нумедалом, вспоминает песни, которые на рассвете исполнял в комнате Короля, вспоминает концерты в беседке, недосказанные истории о Броре Брорсоне, неумеренные возлияния и застолья, взвешивание серебра, обсуждения Декартова cogito, могущество моря и упрямство надежды.

И он знает — что бы ни ожидало его в будущем, ничто не сможет сравниться со временем, проведенным рядом с Королем Дании. Он думает, что если бы не Эмилия, то он попросил бы Кирстен послать его назад, в Копенгаген, где он постарался бы уговорить Его Величество в обмен на обещанные деньги отправить к английскому двору какого-нибудь другого музыканта. И тогда — если бы для него нашли лютню — он был бы счастлив спускаться в погреб и играть там, зная, что человек с грустным лицом, плохим пищеварением и разрывающимся сердцем, который слушает его наверху, один из немногих на этой земле понимает, как много значит музыка в жизни людей.

Но он не может вернуться. Страдая от мучительной боли в ухе, изнывая от жара такого сильного, что порой ему кажется, будто он становится таким же тонким, как тростинка, он пытается выстроить план дальнейших действий. Но какие планы может строить человек, у которого нет ни денег, ни личных вещей. Кому-нибудь из слуг наверняка известно, где можно найти Эмилию, но как получить эти сведения? И как без камзола и без лошади объехать Ютландию или даже добраться до Германии?

Наконец он вспоминает о своем сундуке. Капитан «Святого Николая» обещал переправить его в Боллер. В нем одежда и книги, несколько серебряных пряжек для сапог, ручное зеркало, нотные листы — сотня мелочей, которые можно на что-нибудь обменять. Итак, в лихорадочной полудреме он ждет прибытия сундука, а врач тем временем ставит на его ухо припарку из корня лютика, и по ночам ему чудится, будто из глубин дома до него доносится дикий вой.

Проходит два дня. С каждым утром солнце в окне лютниста встает чуть раньше, оно уже немного греет. Корневые припарки снижают жар, и Питер Клэр может немного ходить по комнате.

Лютнист смотрит в окно. Он видит, что в парке буки подставляют ветру одетые пышной зеленью ветви, и дыхание цветущей весны возвращает ему чувство времени: время манит его в Англию, время уносит Эмилию все дальше и дальше.

В комнату входит Кирстен, и он спрашивает ее про сундук.

— Сундук? Какой сундук?

— Тот, который прислали сюда с корабля.

— Вы ждете, что такая вещь прибудет? Разве вы еще не поняли, что на этой земле нет честных людей, мистер Клэр? Содержимое вашего драгоценного сундука давно поделили в том самом порту, где вы причалили, а то и еще лучше — по некоей никому не ведомой арифметике его отправили в Турцию или даже на Каспийское море! На вашем месте я бы о нем забыла.

И она смеется, по своему обыкновению громко и звонко. Питер Клэр смотрит, как она стоит у кровати, — огромные глаза на белом лице, густые, длинные волосы, сколотые серебряным гребнем.