От Крыма до Рима(Во славу земли русской)

Рассматривая присланные из Петербурга чертежи корабля, Сенявин сказал Селиванову с сожалением в голосе:

— Великое б мое было счастье, если б я не только таковой величины корабли, как в этом чертеже озна­чены, но хотя бы до три десятка с большим калибром пушек, судов десяток иметь мог, коими не только до­казал мою службу, но и не помрачил бы славы русско­го оружия.

Внимание Екатерины II не оставило равнодушным Сенявина. Он принялся разрабатывать свои давние за­мыслы о судьбе будущей флотилии, помощи морской силой сухопутным операциям войск в Крыму. Кроме строительства фрегатов пора начать сооружение галер для действий в прибрежных, мелководных акватори­ях. «А без того, — доносил он в Адмиралтейств-колле-гию, — в одних тех судах пользы никакой не вижу; хо­тя и будет судов одно в16,а7по14 — двенадцатифун­тового калибра пушек, но могут ли против шестидесят-ных пятидесятных кораблей и большего калибра име­ющих пушек стоять, не будучи подкрепляемы от галер, когда же будет и при этом роде галеры, то не только без всякой опасности и помешательства от неприятеля мо­гут в своем месте быть вооружены и не одна восточная часть, но и весь Крым долженствует содрогнуться и пе­редать себя в монаршее покровительство, где извест­ные три места: Еникаль, Керчь и Кафа будут служить к строению больших кораблей».

Вскоре выяснилось, что не зря Сенявин предусмот­рел оборону Азовского приморья, подле устья Донско­го, 44-пушечными драмами. Летом, в разгар кампании 1769 года, в проливе, у входа в Азовское море, из моря Черного, на рейде подле бухты Еникале, небесную ла-3 Урь заслонили паруса турецкой эскадры. Четыре ли­нейных корабля, галеры, десятки шебек и других более мелких транспортных судов взмутили илистое дно яко-Рями, нарушив изумрудную чистоту бухты.

Лазутчики из крымских татар известили султана о затеянном русскими сооружении военных судов на Дону и Хопре.

Турецкий флагман, вероятно, был не храброго де­сятка, осторожничал. Поначалу решил разведать, что к чему. Послал к Таганьему Рогу галеры и малые суда, парусные шебеки. Прежде турецкие моряки в этих ак­ваториях не бывали, за что и поплатились. По пути, не­вдалеке от Таганьего Рога, у Долгой косы, две галеры прочно засели на мели. Не на пользу турок море за­штормило. Одну галеру волнами расколотило вдребез­ги, другую турки с большим трудом сумели стащить с мели и отбуксировать на рейд Еникале. Флагман ту­рецкой эскадры, капудан-паша две недели размыш­лял, но потом надумал, что не стоит рисковать своими судами, за потерю которых можно поплатиться и голо­вой. В конце июля турецкая эскадра снялась с якорей и отбыла к Босфору несолоно хлебавши… Первое про­тивостояние соперников на южных рубежах, хотя и вне пределов видимости, закончилось ретирадой ту­рок, несмотря на их явное превосходство в силах. Та­кой исход кампании поднял настроение среди русских моряков.

Первыми впечатлениями от минувшей кампании и неожиданного отхода неприятеля делились между собой офицеры:

—   Знамо, турки не схотели лезть на рожон.

—   Видимо, капудан-паша не особливо надеется на своих подопечных.

—   А может, у них какой Рамадан наступил?

Все эти пересуды затевались обычно в небольшой избушке коменданта Азова, где, по обыкновению, при­сутствовал и Сенявин. Офицеры знали, что ихний флагман когда-то сражался с турками.

Сам Сенявин, простодушный по натуре, поощрял свободные дискуссии среди офицеров для пользы дела. Такой обмен мнениями служил развитию у подчиненных тактического мышления, вырабатывал постепен­но единое мнение о приемах ведения боя в предстоя­щих схватках с неприятелем.

Правда, часто вице-адмирал гасил пылкие реплики подчиненных по поводу слабости своих соперников на море… Вспоминая о схватках с турками под Очаковом три десятилетия тому назад, он выговаривал:

— Не чти неприятеля слабее себя, чти сильнее. Турки веками на море воюют. У них кораблики фран­цузские умельцы ладят. Они же пушки медные султа­ну отливают, а наши чугунные с раковинными… И, помолчав, добавил однажды:

— Наших-то судов военных еще кампанию-другую на море не предвидится. Покуда их изладим да прота­щим по Дону. Видимо, на камелях придется переправ­лять, через перекаты. Задумку имею обосновать верфь в Таганроге, там сподручнее.

Близилась осень, из Петербурга пришли известия об отправке в Средиземное море эскадры Спиридова.

— Слава Богу, — обрадовался Сенявин, еще с вес­ны, все лето ожидавший этого сообщения. — Авось Григорий Андреевич нам подмогу сподобит с другой стороны Черного моря.

* * *

Даже не получив императорского указа о назначе­нии начальником эскадры, отправляющейся в Среди­земное море, Спиридов начал готовить корабли к похо­ду в Архипелаг. Все линейные корабли требовали ре­монта. Текли днища, такелаж обветшал, паруса напо­ловину были латаны-перелатаны. На самом мощном, 80-пушечном «Святославе», сквозь щели на верхней палубе проглядывали облака, плывущие по синим не­бесам… Экипажи на некоторых кораблях едва состав­ляли половину штата, прибывающие на пополнение солдаты и молодые рекруты испуганно отшатывались от борта, прижимались к надстройкам, боязливо по­глядывали вверх, на 40-, 50-метровые мачты…

Неделями Спиридов не покидал вытянувшуюся на рейде эскадру, днюя и ночуя то на одном, то на другом корабле. Месяц промелькнул незаметно, и на рейд в ко­торый раз прибыл Мордвинов. Привез он радостную для флагмана весть, но вид у него был грустный. Импе­ратрица пожаловала Спиридова в полные адмиралы вместе с Алексеем Ногаевым. Этим же указом вице-президентом Адмиралтейств-коллегий Екатерина оп­ределила графа Чернышева. Спиридов знал, что Морд­винов давно и заслуженно ожидал назначения на эту должность.

— Подумываю об отставке, Григорий Андреевич. Я против графа ничего не таю, нынче-то он в Лондоне. Но и тянуть лямку за всех мало охоты имею. Тем паче, сами знаете, их высочество в обиде на матушку госуда­рыню от дел отстранился.

Спиридов сочувственно слушал товарища, пони­мая его обиду, и вспомнил последнее заседание Адми­ралтейств-коллегий, на котором неожиданно появи­лась императрица. Она чуть ли не каждый день присы­лала гонцов, торопила с отправкой эскадры. Доложив о затруднениях, Спиридов посетовал, что в Кронштад­те нет ни одной карты и лоции Средиземного моря. Екатерина ужаснулась и пообещала немедленно напи­сать в Лондон Чернышеву, раздобыть необходимые по­собия.

В разговор неожиданно вмешался цесаревич Павел Петрович:

— Ваше величество, дозвольте и мне отправиться с морской экспедицией в Архипелаг.

Видимо, это намерение у него созрело не сразу. Он присутствовал на многих заседаниях коллегии, инте­ресовался всем ходом подготовки к плаванию в Среди­земное море. В небольшом зале все стихли, на лбу им­ператрицы появилась недовольная складка.

— Что еще ты вздумал? — резко отчитала она сы­на. — Мне-то известно, что ты непригоден к долгому плаванию на море. Сиди на месте.

Пятнадцатилетний генерал-адмирал густо покрас­нел, опустил глаза, вероятно, в который раз невеселые думы одолевали его…

Вспомнив эту историю, Спиридов попросил Морд­винова задержаться в гавани, чтобы погрузить на борт тяжелые осадные орудия.

Мордвинов согласно кивнул и разрешил задержать выход.

Спиридов повеселел и на шканцах, провожая Морд­винова к трапу,сказал:

— Просьбу единую имею, Семен Иванович. Наду­мал окончательно обоих отроков своих в эскадру опре­делить, покорно прошу командировать на неделе…

Как ни торопила Екатерина, но лишь к Петрову дню эскадра пополнила почти все припасы. Осталось доставить заряды к пушкам и принять сухопутный де­сант.

Всю ночь грузили орудия на корабли, стоявшие в средней гавани у стенки, перевозили и размещали де­сант согласно расписанию.

В середине июня наконец эскадра вышла на рейд, и флагману доставили последнее распоряжение: «По удостоверению нашему о вашей к нам верности и усер­дию, к отечеству любви и отличном искусстве в службе звания вашего, восхотели Мы поручить вам главную команду над сею в Кронштадте собранною эскадрою, которой сила и все к ней впредь для высажения на бе­рег назначенное вам и без того уже известно.