От Крыма до Рима(Во славу земли русской)

В формулярном списке перечислялись поименно офицеры и матросы. Среди офицеров — капитан-лейте­нант Иван Апраксин, лейтенанты Мальцов, Развозов, Ханыков, Кузьмищев, мичман Федор Ушаков.

Все они ехали по зимней дороге в Ново-Хоперск, где давно началось строительство судов, которыми им предстояло командовать.

В пути скучать не приходилось, сопровождали 1300 нижних чинов. У каждого офицера была в подчи­нении команда матросов. Нижние чины, дорвавшись до некоторого приволья, при удобном случае, на при­валах, норовили наведаться к целовальнику, напива­лись, лезли к скучающим по придорожным деревням девкам и бабам…

Утихомирив матросню, офицеры обычно квартиро­вали в одной избе, не без «зеленного змия». За столом развязывались языки, вспоминали прежнюю службу, кто-то вместе проходил «классы» в Морском корпусе.

Среди офицеров Ушаков выделялся степенностью, здравым умом, хмельное в рот почти не брал. Одну рюмку «губил» за вечер. Вскоре попутчики знали, что Федор еще гардемарином плавал на Балтике на кораб­ле «Евстафий», потом капралом на «Наталье», фрегате «Ульрике», мичманом довелось на пинке12 «Наргин» сходить вокруг Скандинавии в Архангельск и возвра­титься в Кронштадт. Последнюю кампанию провел на «Трех Иерархах» под началом англичанина капитана Грейга.

- Знающий моряк, — не торопясь рассказывал Ушаков, — однако русскому языку покуда не обучен. Линьками матросню тешит вволю… Его поддержал капитан-лейтенант Иван Апраксин:

— Знамо мы сих иноземцев. Не раз матросом сам спытал на своей шкуре. Гавкают не по-нашему, поди разбери, што скомандовал, а тебе же еще и линька до­бавят с матерным словом. Браниться-то они выучива­ются споро.

Офицеры уже знали, что Апраксин начинал службу матросом, после окончания Морской академии служил на Балтике, хаживал в Архангельск не раз.

В Воронеже Сенявин долго не задерживал. Офице­ры в тот же день получили назначение. Все они пере­глядывались, названия судов были непривычны для слуха.

—   Назначаются на новоманерные суда флоти­лии, — хрипловатым голосом перечислял адмирал должности и фамилии.

—   Командиром прама нумер пять — капитан-лей­тенанта Апраксина, ему помощником мичмана Федора Ушакова.

Зачитав приказ, Сенявин пояснил:

— Река не море. Кораблики наши на стапелях да­лече от уреза воды. Весной каждый час дорог. Покуда половодье, надобно суда на воду споро сталкивать и без задержки плыть до крепости Дмитрия Ростовского. Там пушки примите на борт, и айда к устью.

Лица офицеров восторга не выражали, Сенявин от­кашлялся:

— Носы не вешайте, я и сам сюда без большой охо­ты назначен. Однако для державы сие первый шаг к морю Черному. Покуда подступаемся к Азовскому морю, а надобно в Крыму базы заиметь. Апраксин по праву старшего спросил:

— Коль скоро суда изготовят к спуску? Сенявин преобразился:

— Сие дело. Прамы ваши к весне будут готовы. Так что не мешкайте, поезжайте, Бог в помощь.

В тот же день к вечеру на санях разъехались офице­ры кто куда.

Апраксин с офицерами, назначенными на прам, от­правился на верфи Ново-Хоперской пристани. «У Хопер-реки, — записал в дневнике Ханыков, — по кото­рой и названа Ново-Хоперская крепость, строения ста­ринного и земляной вал невысок сделан, и пушек ни одной в исправности нет, тут комендант Иван Петрович Подлецкой, родом поляк и чин имеет полковничий. Есть небольшое дело у купечества, полк казаков, рот­мистр Капустин. Гарнизону один батальон или мень­ше. На месте стоит хорошем и привольном. Народ весе­лый и доброхотный, и достаточный. Кругом него, так как и кругом Святого Дмитрия, Таганрога и поблизос­ти Азова населены малороссияне слободами и хутора­ми…»

Сразу после приезда офицеры первым делом отпра­вились на берег Хопра, к стапелям, где строили прамы. Будучи в Воронеже, они уже знали, что этим словом голландцы прозывали речные баржи. На деле так оно и оказалось. Издали эти суда выглядели неуклюже, на корабли не походили.

Обходя и осматривая свои будущие плавучие соору­жения, офицеры, на виду у плотников, помалкивали, кривили губы, недовольно морщились. Разместившись в мазанках, дали волю своим эмоциям от увиденного.

—    Ну и ну! Рази сие судно! Корыто, да и только!

—    На нем токмо сено да корову держать!

—    Сенявин сказывал, пушек четыре десятка, а где оные?

Апраксин, примирительно ухмыляясь, заметил:

— Зря хорохоритесь, братцы, однако. На посудины еще мачты да такелаж вооружат, уключины да весла приладят. Какой-никакой руль приспособят. Пушки и зелье к ним у Дмитрия Ростовского загрузим. Гля­дишь, и воинский вид обретут.

Во второй половине марта лед на реке посинел, мес­тами вздулся, появились разводья, начался ледоход. Вода прибывала с каждым днем, на глазах подступала к стапелям. 4 апреля прибыл на бричке, заляпанной грязью, контр-адмирал Сенявин. В тот же день сталкивали на воду два прама. Матросы, солдаты, мастеро­вые, казаки дружно, по команде боцманов тянули ка­наты. Когда днище первого прама коснулось воды, за­играли трубы, нестройное «Ура!» понеслось по речной глади. На флагштоках взвились, расправляясь на вет­ру, Андреевские стяги. Первые военные суда в послепе­тровское время вступали в строй на южных морских рубежах России…

Два пушечных выстрела на крепостной стене сопро­вождали первые движения прамов, которые отдали якоря, развернувшись по течению реки.

На берегу словно заждались, мастеровые гурьбой направились к стоявшим неподалеку на лавках ведрам с водкой и разложенной на столах под навесом нехит­рой снедью.

Матросов потчевали на палубах, офицеры чокались стаканами в каютах. Сенявин не дал сильно разгов­ляться, торопил.

Рано поутру следующего дня спустили на воду ос­тальные три прама, и уже без «разговения» отряд дви­нулся вниз по течению, благо ветер был попутный. Го­ловным шел прам Апраксина. Ушаков то и дело, стоя на носу, покрикивал:

— Бросай лот! Глубину замеряй штоком!

Федор неотрывно всматривался в речную гладь, не взлохматится ли где поверхность, не закрутится ли воронка. Явные признаки отмелей или перекатов…

Загрузив пушки, припасы в крепости Святого Дми­трия, отряд прамов перешел к Азову. На временном причале маячила фигура адмирала. Рядом стоял незна­комый капитан 1-го ранга.

Выслушав доклад Апраксина, Сенявин представил нового офицера:

— Ваш нынешний кумандир отряда, первого ранга капитан, Пущин Петр Иванович. Прошу любить и жа­ловать.

Сенявин повернулся к Пущину:

— Так што действуй, Петр Иванович, принимай команду. Готовь прамы. Завтра поутру начнем провод­ку через бар. — Сенявин кивнул на устье. — Водица ныне на убыль пошла. Торопит нас Дон-батюшка.

В эту весну половодье оказалось малым. Через бар удалось провести лишь два прама.

— Оба прама изготовить к обороне от турок на ближнем взморье, — распорядился, огорченно взды­хая, Сенявин, — остальным занять позицию в устье. Офицерам без промедления начать промеры всех рука­вов. Я нынче отъеду в Таганий Рог. Там наша першпек-

тива для флотилии.

По-летнему жаркое солнце припекало. Щурясь, ад­мирал всматривался на видневшуюся на горизонте по­лоску моря.

— Нынче донесу государыне-матушке, что стяг Андреевский на взморье Азовском. Однако большие кораблики на подмогу надо ладить в Павловске.

Началось лето, закрутились дела на Донских вер­фях. Из Петербурга пришла радостная весть. Сенявина произвели в вице-адмиралы, пожаловали и офицеров очередными званиями. Федора Ушакова поздравили с производством в лейтенанты.

Императрица прислала Сенявину весточку: «Алек­сей Наумович! Посылаю вам гостинцы,'— которые до тамошних мест принадлежат: 1) разные виды берегов Черного моря, даже до Цареграда, 2) Азовское море, 3) корабль, на Воронеже деланный и на воду там же спу­щенный. Оные, я думаю, будут вам приятны и, может быть, сверх того, и полезны. Пожалуй, дайте мне знать, ловко ли по реке Миюс плыть лесу в Троицкое, что на Таганроге, и ваше о том рассуждение, также есть ли по Миюсу годные леса к корабельному строению? Я чаще с вами в мыслях, нежели пишу к вам. Пожалуй, дайте мне знать, как нововыдуманные суда по вашему мнению могут быть на воде и сколько надобно времени, чтоб на море выходить могли».