Служители темных сил

— Ты говорила с Брики, верно? — спросил он.

— Он пришел ко мне этой ночью, после того как поговорил с тобой.

— Надеюсь, ты не впустила его в дом.

Она смерила его негодующим взглядом.

— Он не опасен, Пан. Но я, конечно же, не впустила его; было уже слишком поздно, чтобы принимать гостей, и я очень устала. Однако я выслушала все, что он хотел мне сказать, и его рассуждения показались мне весьма разумными. Кем бы он ни был, он совсем не дурак. Он прекрасно разбирается в ситуации. И он прав насчет Скила Эйла. Очень опасно подвергать сомнению его учение.

До Пана тоже доходили подобные слухи. Те, кто выступал против Серафика, почти всегда вовремя спохватывались и меняли свои прежние — теперь уже ошибочные — убеждения. Некоторым угрожали изгнанием из общины. С другими случались трагические несчастные случаи. Третьи попросту бесследно исчезали. Пантерра опустил взгляд на свои руки, все еще державшие тарелку. Он осторожно поставил ее на полку.

— Я не намерен подвергать сомнению его учение или верование. Я не намерен делать что-либо, кроме как повторить то, что рассказал нам Сидер Амент. Я пообещал передать его предостережение по назначению, вот и все.

— Я знаю тебя. Ты не остановишься на этом. Тебе начнут задавать вопросы, и ты станешь отстаивать свою точку зрения. Это не поможет, и будет только хуже.

Он вздохнул.

— Значит, ты хочешь, чтобы я вообще ничего не делал, Пру? Это на тебя не похоже.

— Я хочу, чтобы ты еще раз обдумал предложение Троя послать Следопытов в горы, к проходам. Если появятся доказательства, мы выступим на Совете и будем уверены хотя бы в том, что от нас не отмахнутся, как от несмышленых детей.

— Ты полагаешь, что к нам отнесутся именно так?

Пру медленно кивнула.

— Да, полагаю.

Некоторое время Пан молчал, обдумывая ее слова.

— Может быть, ты и права. Но я не могу отступить только из боязни, что люди станут воспринимать меня по-другому. Во всяком случае, не сейчас, когда нельзя терять время. Если нам удастся убедить хоть кого-нибудь в том, что к предупреждению Сидера Амента стоит прислушаться, уже одно это оправдает мое выступление на Совете.

Она слабо улыбнулась ему.

— Я не сомневалась, что твой ответ будет именно таким. То же самое я сказала и Брики. И знаешь, что он мне ответил? Что очень удивился бы, если бы ты поступил по-другому.

Пантера положил руки ей на плечи.

— Похоже, я становлюсь слишком предсказуемым.

Она прижалась к нему и обняла его.

— Что же, это не так уж плохо, Пан. Совсем неплохо.

Вечер приближался медленно, а день тянулся бесконечно, как казалось Пану, которого снедало нетерпение. Впоследствии он, как ни старался, так и не смог вспомнить, чем занимался все это время. Часть дня он провел в обществе Пру, но по большей части размышлял, пребывая в одиночестве. Он заглянул к мрачному Трою Равенлоку, чтобы уведомить его о том, что он не передумал выступать перед Советом, как и говорил вчера. Старшина Следопытов лишь покачал головой и отвернулся. Пантерра хотел было сходить к своей старшей сестре, которая жила с мужем и двумя детьми в соседней деревне, но потом отказался от этой идеи. Приди он к ней в гости, ему пришлось бы объясняться, а объяснения подразумевали новый спор по поводу того, разумно ли то, что он собирается сделать.

Вот так прошел день, а когда сгустились сумерки, Пан внезапно осознал, что решающий момент настал.

Он отправился на поиски Пру и обнаружил ее в конце аллеи. Она ждала его, закутавшись в теплые меха, из-под которых выглядывала кожаная экипировка Следопыта. Пру весело улыбнулась ему и взяла его под руку.

— Ты готов? — поинтересовалась она.

— Я? А я думал, что выступать собираешься как раз ты, — пошутил он и дружески толкнул ее локтем.

Они подошли к Дому Совета, месту собраний жителей деревни, где разрешались споры и заключались сделки. Это было очередное длинное здание, очень похоже на то, которое служило Следопытам штаб-квартирой, только намного больше. В нем запросто могли разместиться пятьсот человек, если считать места на балконах и в партере. Пантерра ожидал, что на заседание Совета придут посторонние, — собрания такого рода были открытыми для публики и всегда вызывали повышенный интерес в поселении. Но он был изумлен, обнаружив, что зал забит под завязку. Все места до единого были заняты, и те, что пришли последними, вынуждены были тесниться сзади или вдоль стен, где они стояли по два-три человека в ряд.

Очевидно, в деревне прослышали, о чем он собирается говорить. Присутствующие здесь как минимум догадывались об этом. И по взглядам, устремленным на него, и по негромкому перешептыванию Пантерра понял, что известия эти не вызывают у собравшихся восторга.

Он быстро обвел взглядом зал. В помещении было жарко и душно от большого скопления тел и огня, пылавшего в массивном каменном очаге у дальней стены. Факелы, укрепленные в держателях на стенах, образовали внизу дрожащие озерца желтого света. Лопасти огромных потолочных вентиляторов перемешивали дым и испарения, унося их в специальные отверстия. Вентиляторы вращали шкивы, которые крутили расположившиеся в углах мужчины. Потолок терялся в вышине, и лишь смутно виднелась центральная балка под куполом.

Пантерра бросил взгляд на Пру и вдруг осознал, что она растеряна и испугана. Девушка по сути своей была одиночкой, предпочитавшей находиться на природе, вне поселений — там она чувствовала себя на свободе и в безопасности. А здесь собралось столько людей, сколько она не видела в одном месте за всю свою жизнь. Немудрено, что ей было не по себе.

— Не смотри на них, — прошептал он, наклоняясь к уху девушки. — Смотри лучше на меня, если уж тебе нужно смотреть на кого-нибудь.

Они заметили Троя, который рукой поманил их к себе и указал на стулья, поставленные прямо напротив стола для заседаний. Несколько членов Совета уже сидели на своих местах и оживленно беседовали о чем-то, пока не заприметили Следопытов; разговор моментально оборвался, и они с неприязнью уставились на них. Пану не понравилось то, какие чувства вызвало у него их враждебное любопытство. Он уже ощутил токи недовольства, исходящие от собравшихся, и ему приходилось то и дело напоминать себе, что он — всего лишь курьер, который должен передать чужое послание.

Но Пантерра Ку отнюдь не был дураком. Он понимал, что все это ничего не значит и что послание превратится в его собственное в ту самую секунду, как он его озвучит.

Пру вцепилась в его руку и повисла на ней, когда он двинулся вперед. Они сели рядом с Троем, который молча кивнул им и отвернулся. Из-за такого поведения старшины Следопытов Пан ощутил укол разочарования. Их лидер должен был оказать им большую поддержку, как-то в этом поучаствовать, ведь он отвечал за мужчин и женщин, которых вел за собой. Пану показалось, что он решил не вмешиваться и сознательно устранился от этого неприятного дела.

Он оглянулся в поисках Айслинн, но той нигде не было видно. Единственная союзница, на которую он мог бы рассчитывать во время собрания, она даже не пришла сюда. Ему хотелось спросить у Троя, где она, но он подавил этот порыв.

Прошло еще немного времени; в зал продолжали набиваться желающие, и их голоса вливались в грозный гул, не смолкающий под его сводами. Пантерра старался не вслушиваться в долетающие до него слова; он пытался успокоиться способом, какому научила его мать, — думая о посторонних вещах. Он устремил взгляд на гигантский очаг и ревущее за спинами сбившихся за столом членов Совета пламя и позволил себе как бы раствориться в его языках. Он попытался думать о своей семье, о том, какой она была, когда сам он был еще мальчишкой, и о счастье, испытываемом им в детстве. Когда это не помогло, он переключился на мысли о горах и лесах и о своей жизни Следопыта.

Он все еще старался взять себя в руки и сосредоточиться на собственных переживаниях, когда через боковую дверь в зал Совета вошел Пог Крэй и занял свое место по центру стола для заседаний. Он был крупным, кряжистым мужчиной с мускулатурой кузнеца-молотобойца и медленными, исполненными тяжеловесной грации, движениями. Когда-то он был выдающимся бойцом — сплошные мышцы и ни капли жира, — но со временем обзавелся внушительным брюхом, которое стало самой заметной частью его фигуры, а теперь постарел и обрюзг. Его грубовато-добродушное лицо с обветренной и обожженной, выдубленной солнцем кожей обрамляла черная борода, и на нем застыло выражение вечного недовольства судьбой.