Страница 8 из 74
Историческая справка. Лекционный тур Оскара Уайльда по Америке происходил в последние месяцы 1882 и начале 1883 годов. В тот период Уистлер проживал на Тайм-стрит, а Сарджент проводил большую часть времени в Париже, как правило сообщает Уотсон. Он столь же точен в описании событий на Балканах, как и его безымянные источники в военном министерстве, предсказывая, что договор в Сан-Стефано посеял семена жесточайшей войны. Она началась с пули убийцы, выпущенной в Сараево в 1914 году. Знатоки приключений Холмса отметят, что пройдет много лет, прежде чем Холмс откроет Уотсону имя таинственного человека, часто посещающего клуб «Диоген», — его брата Майкрофта, — хотя в этой истории он слегка намекает на него, говоря Уотсону, что ему известно это имя «так же, как мое собственное».
Поклонники Ниро Вульфа отметят, что художник, нарисовавший картину, лежащую в основе истории, носит ту же фамилию, что и лучший друг бессмертного сыщика, созданного Рексом Стаутом.
Написал ли Джон Сингер Сарджент портрет Шерлока Холмса, не сообщают ни Уотсон, ни биографы Сарджента.
Скандалы все еще способствуют продаже газет, но в наши дни слухи чаще создают, чем разрушают репутацию. Иное дело в викторианской и эдвардианской Англии. Этим объясняется нежелание Уотсона предавать огласке некоторые подробности, касающиеся его литературного агента, Артура Конан Дойла (1859–1930). Доил был знаменитым автором исторических романов («Белый отряд»), фантастических историй («Капитан „Полярной звезды“») и классического романа о живых динозаврах и других доисторических чудовищах, называемого (угадайте, как?) «Затерянный мир».
Питер Кэннон
БЛАГОРОДНЫЙ МУЖ
Занимаясь описаниями многих дел мистера Шерлока Холмса, в которых мне довелось участвовать, я признаюсь, что часто ломал голову над тем, публиковать или нет результаты моей работы. Иногда, стремясь поведать читателям захватывающую историю, я, к моему стыду, проявлял недостаточное уважение к тайнам знаменитых клиентов Холмса. Тем не менее я убежден, что знаю, где нужно опускать вуаль. Сомневаюсь, что когда-нибудь сообщу все факты, касающиеся Экерли, бананового короля-двоеженца, который много лет держал дом в Ричмонде и «тайный сад» в Каслно, о чем не догадывалась ни одна из его семей. Описания подобных историй лучше оставлять пылиться на полках. И все же несколько дел деликатного свойства вопиют о публикации спустя много времени после того, как их широко известные участники отойдут в мир иной. К ним относится приключение с благородным мужем, которое грозило разрушить не только доброе имя одного из самых почитаемых британских писателей, но и мои связи с собственным литературным агентом.
Летним днем 1900 года, оказавшись поблизости от нашего старого жилища на Бейкер-стрит по случаю вызова к пациенту, я решил заглянуть в дом под номером 221-б. Миссис Хадсон сообщила мне, что к моему другу только что пришел клиент, но так как Холмс всегда радовался моему присутствию при подобных беседах, я без колебаний поднялся по лестнице. В гостиной я обнаружил Шерлока Холмса, слушающего маленькую, аккуратно одетую женщину с бледным невзрачным лицом, из тех, которых обычно не замечаешь на улицах.
— А, Уотсон! — приветствовал меня мой друг. — Хочу познакомить вас с миссис Хокинс. Надеюсь, вы не будете возражать, миссис Хокинс, так как доктор Уотсон часто оказывает мне любезность…
— О, мистер Холмс, боюсь, что я… — Женщина поднялась со стула; ее бледные щеки внезапно покрылись румянцем. Она прижала ко рту носовой платок, сдерживая кашель. Внезапно я сообразил, что знаю эту женщину, хотя и под другим именем. Придя в себя, она избавила нас обоих от дальнейших неловкостей, представившись вторично:
— Меня зовут миссис Дойл, доктор Уотсон, — сказала она, протягивая миниатюрную руку. — Мы встречались несколько лет назад, благодаря моему мужу, который, кажется, все еще фигурирует в качестве вашего литературного агента.
— Совершенно верно, — отозвался я, чувствуя, как дрогнула ее рука. — К сожалению, мы очень давно не виделись с вашим мужем. Могу я узнать, как поживает мистер Дойл?
Во время последовавшей паузы тишину нарушали только пальцы Холмса, барабанящие по стулу.
— Очень сожалею, мадам, — заговорил он наконец, — но если вы в самом деле супруга Артура Конан Дойла — автора исторических романов и, что более существенно, литературного агента моего коллеги, доктора Уотсона, то ваше обращение ко мне чревато конфликтом различных интересов. Я не могу помочь вам.
Женщина слабо вскрикнула.
— Если хотите, я мог бы порекомендовать вас мистеру Адриану Маллинеру…
— Нет-нет, мистер Холмс, мне можете помочь только вы! Пожалуйста, простите меня. Хокинс — моя девичья фамилия. Я боялась, что вы даже не пожелаете меня выслушать, если я сразу назову вам мое имя. Вы должны понимать… Я приехала из Хайндхеда. Несколько месяцев я не могла решить, обращаться к вам или нет. Прошу вас, мистер Холмс, позвольте мне хотя бы окончить мою историю.
С этими словами женщина опустилась на стул и тихо заплакала, прижимая платок к глазам. Потом она снова зашлась в кашле, который предполагал серьезное заболевание легких. Я не осмеливался посмотреть в глаза Холмсу. Нужно быть бессердечным зверем, чтобы не обращать внимания на ее состояние.
— Хорошо, мадам, — мягко произнес Шерлок Холмс. — Так как я успел заметить до прихода Уотсона лишь то, что вы любите животных и преданы вашим детям, — если не ошибаюсь, девочке и мальчику — может быть, вы повторите для него то, что уже сообщили мне?
— Благодарю вас, мистер Холмс, — ответила она, переставая плакать. — Вы настоящий джентльмен. Как я уже говорила, мы с мужем познакомились пятнадцать лет назад в Саутси, в Портсмуте, через моего брата Джека — одного из постоянных пациентов Артура. Увы, у Джека оказался менингит, и он скончался через несколько недель. В своем горе я, естественно, обратилась за утешением к Артуру, который проявил ко мне теплоту и сочувствие. Мы поженились тем же летом, и никакая женщина не могла бы мечтать о более добром и внимательном муже, мистер Холмс. Если вы читали книгу Артура «Письма Старка Манро», то можете себе представить, какой любовью была полна наша жизнь в те дни.
Холмс утвердительно опустил веки, хотя я не сомневался, что он ни разу не открывал «Письма Старка Манро», как и другие популярные произведения моего литературного агента. Со своей стороны, я сделал все возможное, чтобы сдержать улыбку, несмотря на всю серьезность рассказа миссис Дойл, ибо не каждый день встречаешь клиента, который не выражает никакого удивления дедуктивным талантам моего друга. Очевидно, миссис Дойл была весьма простодушной — или, напротив, очень умной.
— К сожалению, — продолжала она, — эта идиллия, как и все прекрасное, длилась недолго. Сначала, в 1793 году, у меня обнаружили чахотку и прописали полный покой. Летом 1796 года мы перебрались из Лондона в Саррей ради моего здоровья. В первую же весну на новом месте Артур начал вести себя странно. После нашей помолвки он предупредил меня, что часто подолгу молчит и что мне не следует на это обижаться, но молчаливая задумчивость вскоре сменилась угрюмостью. Если Артур не погружен в молчание, то его одолевает какая-то беспокойная энергия. Он часами бренчит на банджо, несмотря на явное отсутствие музыкальных способностей, а что касается гольфа и крикета, в которых Артур достиг превосходных результатов, то он играет в них с энтузиазмом, более подобающим юноше вдвое моложе его.
— Простите, мадам, — прервал Холмс, — но сколько лет вашему мужу?
— В мае Артуру исполнился сорок один год.
— Пожалуйста, продолжайте.
— Мой муж становится все более раздражительным. Терпеливый и добрый со мной и с детьми, он позволяет втягивать себя в нелепые литературные дрязги.
— Печально, мадам, но, возможно, не так уж удивительно для человека, который продвинулся в своей карьере от провинциального врача до всемирно известного писателя.