Страница 20 из 65
III
Рассуждения Ван Ритена были логичны. Этчем почтительно принял их, как ученик выслушивает полезную нотацию директора школы.
В заключение Ван Ритен сказал:
— Рискуя жизнью, я разыскиваю пигмеев. Цель моей экспедиции — найти пигмеев.
— В таком случае вам будет вот что интересно, — спокойно сказал Этчем. Он вынул из кармана куртки два предмета и подал их Ван Ритену. Это были круглые предметы крупнее сливы, но меньше персика. Их легко было спрятать в руке средней величины. Они были черного цвета, и сначала я не разобрал, что это такое.
— Пигмеи! — вскрикнул Ван Ритен. — Настоящие пигмеи. Но в таком случае их высота всего шестьдесят сантиметров. Вы полагаете, что это головки взрослых?
— У меня нет на этот счет никакого мнения. Делайте ваши собственные выводы.
Ван Ритен передал мне одну из головок. Солнце уже садилось, но было еще достаточно светло. Я внимательно разглядывал предмет. Это была высушенная головка, хорошо сохраненная. Плоть ее была твердой, как камень. Кончик позвонка высовывался из того места, где соединялись сморщившиеся остатки мускулов шеи. Подбородок был маленький, челюсть выступала, мелкие белые ровные зубы виднелись между запавшими губами, маленький нос был плоским, лоб — узким и скошенным. На этом черепе лилипута было множество завитков свалявшихся заскорузлых волос. Ничего детского не было в головке, ее скорее можно было считать головой взрослого или даже старика.
— Откуда у вас эти головы? — поинтересовался Ван Ритен.
— Я их нашел в вещах Стоуна, но не знаю, как они попали к нему. Я, разумеется, не рылся в его вещах ради любопытства, нет, я искал каких-нибудь лекарств, чтобы ему помочь. Я могу сказать, что когда мы сюда пришли, этих головок у Стоуна не было.
— Вы уверены в этом?
— Совершенно уверен.
— Но как он мог их приобрести, а вы этого не знали?
— Иногда мы с ним разлучались дней на десять, когда охотились. Кроме того, Стоун не очень-то болтлив. Он не распространялся о том, чем занимается. Что касается Хамеда Бургаша, тот и сам помалкивал и своим людям велел молчать.
— Вы рассматривали эти головы? — спросил Ван Ритен.
— И очень тщательно.
Ван Ритен достал свой блокнот. Это был очень методичный субъект. Он вырвал листок из блокнота, сложил его и разделил на три равные части. Одну часть он подал мне, вторую — Этчему, третью взял себе.
— Я хотел бы убедиться в справедливости моего суждения, поэтому я прошу вас написать, что вам напоминают эти головы, затем я сравню ваши впечатления с моими.
Я дал карандаш Этчему, и он написал свое мнение. После этого я тоже написал на своей бумажке.
— Прочитайте все три, — попросил меня Ван Ритен, протягивая мне свой листок.
На записке Ван Ритена было написано:
«Старый колдун из племени балунда».
Этчем написал:
«Старый человек-фетиш из племени мангбату».
На моей записке стояло:
«Старый колдун из племени катонго».
— Вот видите! — воскликнул Ван Ритен. — Никто из нас не увидел в этих головах черты таких племен как вагаби, вамбуту или ваботу. Никто также не нашел в них ничего от пигмеев.
— Я тоже об этом думал, — сказал Этчем.
— И вы говорите, что у Стоуна не было этих голов прежде?
— У него их не было, я абсолютно уверен.
— Эту историю нельзя бросить не разгаданной, я пойду с вами, — заявил Ван Ритен. — А прежде всего, я постараюсь сделать невозможное и спасу Стоуна.
Он протянул руку Этчему, которую тот молча пожал. В глазах его можно было прочитать горячую благодарность.
IV
Хотя Этчему удалось добраться до нашего лагеря всего за пять дней, на обратный путь вместе с нами ушло восемь дней. Мы не могли пройти этот путь за более короткое время, хотя Этчем и торопил нас, снедаемый постоянной тревогой, которую ему не удавалось подавить в себе. У него прорывалась сквозь свойственную британцам холодность сочувственная преданность своему шефу, которую уже нельзя было объяснить просто чувством долга.
Стоун был окружен заботой. Этчем распорядился оградить лагерь колючей изгородью. Хижины были построены по всем правилам и плотно покрыты стеблями травы. Жилье Стоуна было обставлено со всем возможным в их условиях удобством. Бургаш умел держать в повиновении прислугу и носильщиков. Он и сам был верным слугой Стоуну. В лагере был порядок, никто из людей не попытался тайком уйти. Двое туземцев из Занзибара умело охотились, и хотя лагерь питался скудно, но настоящего голода все же не было.
Стоун лежал на походной койке. Рядом стоял складной столик-табурет, на котором была бутылка воды среди флаконов. Там еще были ручные часы Стоуна и его бритва в футляре.
Стоун был чист, ухожен и совершенно не исхудалый. Он был очень далек от нас. Нельзя сказать, чтобы он был без сознания, он скорее был в каком-то тумане и совершенно потерял желание командовать кем-либо или противостоять кому-либо или чему-либо. Он, по-видимому, не заметил, как мы вошли, и не обращал внимания на наше присутствие. Что касается меня, то я всегда и всюду узнал бы его. Конечно, уже полностью пропали качества, отличавшие его в молодости: порывистость, живость, грация. Но его профиль приобрел еще большее сходство с так называемым львиным профилем, волосы его по-прежнему были светлой пышной гривой. Курчавая борода, которую он отпустил за время болезни, не портила его внешность. Он был крупный, и грудь его была, как и прежде, мускулиста. Но глаза у него были угрюмы. Он не обращался, конечно, со словами к нам, но все время бормотал что-то непонятное.
Этчем помог Ван Ритену раздеть и осмотреть больного. Тело Стоуна было довольно сильным для человека, который давно не вставал с постели.
На каждом колене у него и выше колен были заметны в большом количестве округлые пятна. Такие же пятна были на каждом плече, их было больше десятка, и все они были расположены по одной линии. Два или три пятна были открыты, четыре или пять только что зажившие. Свежих нарывов не было заметно, если не считать двух, находящихся по обеим сторонам грудных мышц. Один из этих нарывов, тот что был с левой стороны, находился выше и был больше смещен вбок. Эти нарывы не были похожи на фурункулы, скорее они напоминали что-то твердое и упорное, стремящееся пробиться наружу сквозь плоть и кожу, причем сами плоть и кожа выглядели здоровыми и лишь слегка воспаленными.
— Не нужно ничего делать, — сказал Ван Ритен, осмотрев Стоуна, и Этчем с ним согласился.
Они снова уложили больного, устроив его как можно удобнее. После этого мы вышли. Перед заходом солнца мы снова навестили Стоуна. Он лежал на спине все в том же бессознательном состоянии. Этчем остался с ним, а мы пошли в соседнюю хижину, предназначенную для нас. Звуки джунглей снаружи доносились такими же, как и в любом другом месте. Они, не мешали, и я быстро заснул.
V
Проснулся я неожиданно. Стояла полнейшая темнота. Я услышал звуки двух голосов. Один из них принадлежал Стоуну, второй был свистящий и болезненный. Я узнал голос Стоуна, хотя не встречался с ним уже много лет. Второй голос я не мог сравнить ни с чем, что мне раньше встречалось. Его можно было бы назвать криком новорожденного ребенка, но интенсивность этого крика приближала его к пронзительным звукам, издаваемым некоторыми насекомыми. Ван Ритен, лежавший рядом со мной, тоже проснулся, и мы молча слушали звуки, доносящиеся из соседней хижины. Как и Этчем, я знал плохо язык племени балунда, но все же я понял одно-два слова. Голоса звучали по очереди и перемежались паузами.
Вдруг оба голоса стали говорить одновременно, при этом они заговорили очень быстро. Глубокий бас Стоуна, голос совершенно здорового человека, спорил с пронзительным фальцетом. Казалось, спорят и бранятся два разных человека, и каждый хочет переспорить другого.