Страница 47 из 72
— Мое сокровище. — Зельда потянулась к ней, чтобы взять на руки. — Ну разве ты не конфетка? — Девочка улыбнулась сонной, умиротворенной улыбкой, но тут Зельда, сидевшая с ней в позолоченном, но потертом кресле с высокими ручками, вдруг ушла в свои мысли — ребенок соскользнул с ее колен и шлепнулся на пол. Зельда этого даже не заметила. Няня бросилась к девочке и поскорее унесла ее, ревущую во весь голос, а Зельда обратилась ко мне со словами: — Так что вы говорили? — Она смотрела на меня рассеянным, странным взглядом, как будто ее мысли витали где-то в другом месте. — Я мечтаю, чтобы Скотти была взбалмошной сумасбродкой. Эффектной, непостижимой и богатой.
— Она прелестна, — сказала я.
— Правда? Она никогда не будет беззащитной, ведь так? — Ее неожиданный напор пугал.
— Да, — поддержала ее я и подумала, что, возможно, Эрнест прав. Но кто смог бы понять, где подлинное безумие, а где опьянение шампанским, которое постоянно текло рекой?
Насколько я понимала, для этих двух праздник никогда не кончался. Не прошло и недели, как они заявились к нам на лесопилку в шесть часов утра, еще не протрезвевшие после ночной гульбы. Мы спали, но супруги стали колотить в дверь и выкрикивать нараспев наши имена. Их нисколько не беспокоило, что мы вышли в пижамах. Приготовленный нами кофе они не пили, а вместо этого смеялись и клялись в любви к неизвестному нам артисту балета, которого встретили предыдущим вечером в кафе.
— На Зельду очень действует искусство, — сказал Скотт. — Моя девочка витает в облаках.
Лицо Зельды театрально передернулось болью.
— Ты ведь не собираешься все рассказывать?
— Думаю, стоит, дорогая. Они все равно узнают.
— Ну, хорошо. — Ее глаза расширились. — Не так давно я по уши влюбилась в другого мужчину. Это чуть не убило меня и Скотта тоже.
Стоя над ней, Скотт сделал движение, как будто гладит ее по голове, но на самом деле и не прикасался к волосам.
— Нас это чуть не убило, но того мужчину убило на самом деле. Ужасно. Все газеты об этом писали. Вы наверняка что-нибудь слышали.
Я отрицательно покачала головой и сказала:
— Мне очень жаль, что вы прошли через такое испытание. Действительно, жуткая история.
— Да, — согласилась Зельда и неожиданно сменила тональность, словно невидимый режиссер крикнул: «Мотор!» — Этот человек хотел умереть из-за меня. И это еще больше сблизило меня и Скотта.
Эрнеста передернуло; он уставился в чашку с кофе и молчал. Могу сказать, что он никак не мог окончательно определиться относительно этой пары. Они не принадлежали к людям нашего склада, — впрочем, я уже не была уверена, что знаю наш «склад». Правила постоянно менялись.
— Я чувствовал, что Зельда чокнутая, — сказал Эрнест после их ухода, — но теперь я и в муже не уверен. Она высасывает из него силы. Как вампир.
— Зельда держит Скотта на коротком поводке, — добавила я.
— Я бы такого не стерпел.
— А тебе и не надо, — вспыхнула я.
— Успокойся, Тэти. Я ничего не имел в виду. Ты совсем не похожа на Зельду. Она ревнует Скотта к его работе. Мне кажется, брось он писать, она бы только обрадовалась.
— На что бы они тогда жили?
— Скотт сказал, что в прошлом году они потратили тридцать тысяч долларов — деньги просто уплыли сквозь пальцы.
— Тридцать тысяч — а мы живем на три. Какой абсурд!
— Думаю, мы живем лучше, разве не так?
— Да, — с жаром согласилась я.
В соседней комнате завозился Бамби. Я поставила на стол кофейную чашку и пошла за ним, и тут Эрнест сказал:
— Не хотел бы я жить, как они, но тяжело видеть, как бездарно люди тратят деньги, когда сам сидишь без цента. А что, если занять у Скотта некоторую сумму на нашу июльскую поездку в Памплону?
— Думаешь, мы достаточно хорошо знакомы для этого?
— Наверное, нет. Но нужно где-то достать деньги. Может, у Дона Стюарта?
— Он славный парень.
— Да, — согласился Эрнест. — Я вот что тебе скажу. Похоже, все собираются туда ехать. Это усложняет дело.
— Время еще есть. А что может быть такого сложного?
— Никогда не знаешь.
31
На сортировочной станции охваченные паникой быки с ревом выбирались из тесных вагонов; они закатывали глаза и не понимали, куда им идти. Смотреть на них было тяжело: ведь мы знали, что к концу дня ни один не останется в живых. Утро было довольно прохладным для июля. От топота быков в воздух летела пыль, от нее щипало глаза. Эрнест показал на мышцу между лопатками, куда по правилам следует вонзить шпагу.
— Ясно, сэр, — сказал Гарольд Лоуб. — Настал момент истины.
Эрнест помрачнел.
— Что ты об этом знаешь?
— Полагаю, достаточно, — ответил Гарольд.
Тут подошла Дафф и взяла Эрнеста под руку:
— Все чудесно, правда? — Она смотрела на него, как ребенок, который желает, чтобы все было, как он хочет, — щурилась и широко улыбалась. — Но девочка, однако, хочет есть. Кто меня накормит?
— Да, конечно, — сказал все еще мрачный Эрнест, и они вдвоем пошли в сторону кафе. На Эрнесте были берет, темно-синий свитер, белые брюки, на шее — темный платок. Дафф, как всегда, хорошо выглядела; на ней был длинный хлопчатобумажный свитер с выпущенным наружу широким отложным воротничком нежно-зеленого цвета. Волосы она зачесала назад и шла рядом с моим мужем, стройная и высокая. Эрнест, гордо запрокинув подбородок, старался идти с ней в ногу. Возможно, он еще дулся на Гарольда, хотя и пытался проглотить обиду. Со спины казалось, что оба сошли с картинки модного журнала, и я видела, что Пэт Гютри, жених Дафф, тоже это заметил. Все это заметили, и бедняга Пэт несколько дней выглядел удрученным.
Мне было жаль Пэта, хотя жить с таким человеком я бы не хотела. Он слишком много пил и в пьяном виде был невыносимым. С утра он пребывал в прекрасном настроении, всем довольный. С удовольствием говорил о популярной музыке, сам мог петь и танцевать с большим азартом, но после трех или четырех коктейлей что-то менялось, и в нем нарастали злоба и высокомерие. Если Дафф не прогоняла его, в нем вновь происходила перемена, и тогда он становился замкнутым и угрюмым. Мне было интересно, как Дафф выносит смену его настроений и как он сам с этим справляется? Проснувшись, чувствует ли отвращение к своим прежним обликам? Помнит ли их?
— Как смотришь на то, чтобы пить дотемна? — спросил Гарольд, подходя ко мне.
Я улыбнулась и взяла его под руку; мне хотелось подбодрить его хоть ненадолго. Возможно, если мы будем держаться вместе, я с его помощью тоже почувствую себя лучше. А мне это просто необходимо.
Наше путешествие потерпело неудачу неделю назад, в Бургете, куда мы приехали, чтобы порыбачить в Ирати, одной из самых любимых рек Эрнеста, и там узнали, что реку сгубили. Хозяйка гостиницы пробовала предупредить нас, что с хорошей рыбалкой покончено, но Эрнест принял ее слова за шутку. Оказывается, там поработали лесорубы, они заготавливали бук и сосну, и когда мы добрались до реки, то увидели, что в ней плавает много строительного мусора. Плотины были прорваны. Дохлая рыба валялась на берегах и в близлежащих лужицах. Все это должно было нас вразумить, но мы не сдавались еще несколько дней, пытаясь разведать мелкие притоки. В результате никто из нас не поймал ни рыбешки.
С нами был Билл Смит, старый друг из Чикаго, которого Эрнест соблазнил рассказами о первоклассной рыбалке и последующей корриде. Мы не видели его еще со времен «Домицилия». Когда дружба Кенли и Эрнеста дала трещину, отношения ухудшились со многими знакомыми из окружения Смита, но с тех пор мы установили постоянную переписку с Кейт, которая работала журналисткой в Чикаго. Когда приехал Билл, мы с радостью увидели, что он все тот же, полный увлекательных историй и живого интереса ко всему. Он захватил с собой самых надежных мух, заготовленных для путешествия в Испанию, — тех, на которые так хорошо клевала рыба в Хортон-Бей, — и я думаю, Эрнест чуть не расплакался, когда Билл открыл заветную коробочку с мухами, ведь они не пригодились.