Страница 29 из 94
Когда у Наполеона начались неприятности (а они у него возникали периодически), он все свои ошибки списал на идеологов: не тому учили, не туда вели. Наполеон слово «идеолог» произносил иронически: мол, это как бы ученые, которые до добра не доведут, они, идеологи, все двигают политиков, но все не туда, куда надо. Идеологи в ответ, разумеется, начали критиковать Бонапарта: мол, не те у него мысли рождаются, не так рождаются, и вообще он идет неизвестно куда. Так, с помощью одного из крупнейших политиков XIX века идеология накрепко слилась с политикой.
В основном благодаря Наполеону люди уверовали в то, что идеологи – это не ученые, изучающие возникновение идей, а те, кто направляет политиков.
Однако если мы посмотрим словарь Брокгауза и Ефрона (издан в Санкт-Петербурге в 1907 году), то там дается такое основное определение идеологии: «Идеология – учение об идеях, наука о познании». И лишь потом: «Идеология – теория какого-либо социального, экономического или политического явления».
Кстати, в этом же абсолютно авторитетном словаре так определяют слово «идеолог»: «Теоретик, мечтатель в политике, название, в насмешку данное Наполеоном I ученым, критиковавшим его систему управления».
Чем же стала идеология сегодня для нас? Вопрос, на который так просто не ответишь. Мы понимаем, что это что-то очень важное, определяющее жизнь страны, но, как поется в одной песне: «…что конкретно мы имеем в виду?»
Понятно, что идеология – это не наука, поскольку не только не изучает возникновение новых идей, но вообще ничего не изучает. Хорошо, не наука. А что? Как говорится: возможны варианты.
Вообще как только выяснилось, что идеология – это не просто так себе наука, а нечто, имеющее отношение к политике, про нее сразу начали истово спорить: во все времена люди обожали (и обожают) вести дискуссии именно про политику, наверное, им казалось, что таким образом они практически участвуют в управлении страной. Некоторые ученые с хрипотой в горле доказывают, что идеология – это есть разновидность корпоративного сознания. У других ученых тут же возникает интересный вопрос: а сознание вообще может быть корпоративным? То есть когда люди собираются все вместе, разве они могут что-нибудь осознавать?. Может быть, идеология – это как раз разновидность корпоративного бессознательного?
У Леонида Филатова есть замечательные строки про фашистскую Германию:
Вдруг население целой страны начинает верить идеологии фашизма или, скажем, коммунизма. Разве это происходит осознанно? Вера вообще лежит в области чувств, а не знаний, поэтому вряд ли тут можно говорить о какой-то осознанности…
Так вот, как говорят ученые и политики – «исходя из вышесказанного», – мне лично ближе всего взгляд на идеологию Макса Вебера. Знаменитый философ, социолог, историк считал, что идеология – это вера.
Если, предположим, человек верит в абсолютную ценность человеческой жизни, в то, что государство должно строить отношения с человеком только на договорной основе – значит, это сторонник либеральной идеологии. Верит в то, что государственная власть не нужна и что приход такой «негосударственной» жизни возможен только революционным путем, – последователь идеологии анархизма. Верит в то, что глобализация – плохо, а антиглобализация – хорошо, значит, антиглобалист.
Всего же, как подсчитали ученые, на сегодняшний день существует порядка 20 идеологических систем. И сторонники авторитаризма, анархизма, демократии, консерватизма, милитаризма, национализма, нацизма, пацифизма, самодержавия, социализма, плутократии, либерализма, марксизма и так далее, и так далее, и далее, далее, далее, – утверждают, что если в стране утвердится их идеология, то все будет хорошо, чудесно, и дождички пойдут по четвергам, и счастье зайдет в страну и в ней останется. Верьте нам, люди! – кричат все идеологи. Верьте нашей идеологии, и будет жизнь ваша прекрасна, чудесна и изумительна!
Потому мне так нравится определение Вебера, что в нем есть слово «вера». Мне кажется, что идеология – это всеобщая вера в то, во что верить велено. И чем больше людей верит в то, во что им велело верить начальство, то есть, чем крепче идеология, – тем народ сплоченнее. Собственно, главная задача идеологии и состоит в том, чтобы сплотить народ.
Идеология не просто влияет на сознание людей, она его формирует. Идеология – это своего рода фильтр, который как бы стоит над умами и душами граждан страны и отсевает все то, что «вдохновители фильтра» считают лишним.
Идеологи прекрасно понимают: люди устроены так интересно, что им верить в некое «прекрасное далёко» гораздо приятнее, а значит, проще, чем в реальность. И нас, людей, в принципе, можно понять: реальность же бывает разной, а то самое далёко – оно всегда прекрасно. Поэтому идеология, как правило, строится на том, что идеологи утверждают: если нашему политику дадут волю делать то, что он хочет, – вы заживете наконец хорошо.
Идеология как строится, если попросту? Политик кричит: счастье – там, вперед! А рядом с политиком стоит идеолог и орет: идите за ним потому, что там – добро, истина и порядок! При этом идеолог, как правило, помнит принцип, очень четко сформулированный Талейраном: «В политике то, во что люди верят, важнее того, что является правдой».
То есть если совсем попросту говорить: задача идеологов состоит в том, чтобы объяснить народу, почему поддержка той или иной политики приведет его, народ, к прекрасной жизни.
Многие читатели этой книги, думаю, успели пожить в государстве с названием Союз Советских Социалистических Республик. Ну а кто не успел – про государство такое, думаю, слышали. Идеология и ее младшая сестра пропаганда были крепким фундаментом СССР. О пропаганде подробно мы еще поговорим в свой черед, пока же заметим, что она занимается тем, что всевозможными способами внедряет идеи идеологии в народные массы.
Советским идеологии и пропаганде удалось то, что на протяжении мировой истории мало кому удавалось: они служили государству, само название которого, в сущности, не имело никакого смыла, однако об этом мало кто задумывался.
Как так не имело смысла? А вот так. Давайте вдумаемся. Итак. Союз? Но ведь союз – это некоторое добровольное объединение, каковым СССР не являлся: вспомните хотя бы, как активно сопротивлялись азиатские республики или как были присоединены республики Прибалтики. Да и потом, был бы союз подлинным – вряд ли бы он распался столь быстро, радостно и однозначно. Советских? Но разве Советы народных депутатов реально руководили страной? Нет, конечно. Они играли роль некоей идеологической ширмы, в то время как руководило государством Политбюро ЦК КПСС. Социалистических? Очевидно – нет. Республик? Но республиканский строй подразумевает выборы руководителей, а в СССР никаких реальных выборов не было.
Мы жили в этом государстве, совершенно не думая о том, каково оно на самом деле. У нас была коммунистическая идеология – то есть мы строили некое «прекрасное далёко», в которое многие верили. В многомиллионной стране людей, которые активно боролись с этим «странным» строем, – их называли диссиденты, – было настолько мало, что их всех знали по именам. Экономика СССР практически погибла гораздо раньше, чем идеология. У нас был жуткий, унизительный дефицит, а государство, которым гордились его граждане, продолжало существовать. Можем еще раз сказать то, о чем совсем недавно мы говорили в главе про диктатуру: крепкая идеология вполне заменяет людям хлеб насущный.