Страница 11 из 16
И все же Мари даже близко не смогла заполнить брешь, образовавшуюся в моей жизни после разрыва со Сьюзен.
Поначалу произошедшее выглядело досадным недоразумением: как только моя жена осознает свою неправоту (думал я), она сразу же извинится, и я смогу вернуться домой. Однако время шло, а Сьюзен в своем заблуждении упорствовала. Тогда я сам попытался объясниться с ней, приурочив разговор к свиданию с Джэнет (я навещал дочь каждое воскресенье). Но жена лишь холодно заметила, что свой выбор я уже сделал — в тот момент, когда принес в дом эту «микрошлюху», эту «маленькую лгунью»… Я опять было рассердился, однако гнев быстро перешел в испуг: мне казалось, что вести себя столь непреклонно можно, лишь если ты так и так решил уйти: у Сьюзен, наверное, кто-то есть, и она использует произошедшее как предлог. Я стал приставать к ней с вопросами (на которые она отвечала, что это не мое дело) и даже чуть было не начал следить за ней… в общем, вел себя, как последний ревнивец.
Но самым неприятным было то, что — несмотря на все старания — я ни на секунду не мог выкинуть Сьюзен из головы. Что бы я ни делал, чем ни занимался, на втором плане непрерывным потоком текли мысли о жене: я вспоминал историю нашего знакомства… мелкие, ничего не значившие эпизоды. Стоило закрыть глаза, как передо мной начинало мелькать бесконечное слайд-шоу: вот Сьюзен сидит в кресле и, теребя волосы, читает книгу — вот она играет с Джэнет (обе сдержанно, по-английски смеются) — а вот моя жена выходит из душа… стекая по маленькой груди и плоскому животу, капли воды оставляют на ее коже длинные извилистые траектории.
Однако вернуть Сьюзен можно было, лишь избавившись от Мари — а предать беспомощную фею я, конечно же, не мог.
В ту ночь мы с Мари никак не могли уснуть: фея все время вертелась, да и мне любая поза казалась неудобной. Я почувствовал приближение дремы лишь около часа: перевернулся на живот и попытался расслабиться… Перед, тем как провалиться в мягкую пучину сна, я почувствовал: Мари прижимается к моей руке.
И приснилось мне, что я стою на опушке леса. Сквозь сетку ветвей просвечивают звезды и луна. Воздух теплый — намного теплее, чем бывает в мае… но я почему-то не удивляюсь.
А потом — меж стволов — я вижу девичий силуэт. Это Мари. Едва касаясь травинок босыми ногами, она приближается ко мне и берет за руку. «Пойдем», — выдыхает она мне в ухо. Я чувствую тепло ее слов.
Мы углубляемся в лес. Кроны деревьев смыкаются над нами, становится темно. Но Мари поднимает руку, и на кончиках ее пальцев возникает пламя — как огни Святого Эльма на реях «Летучего Голландца». Мы приближаемся к ручью и переходим его по бревну… вернее, я иду по бревну, а фея, держась за мою руку, летит рядом. Затем лес начинает редеть: мы выходим на поляну. Я вижу силуэты людей… нет, фей, ибо все они наги и крылаты. Некоторые стоят небольшими группами и разговаривают, другие летают или ходят по поляне… воздух полон негромких разговоров и шума от вибрации крыльев. Держась за руки, мы с Мари пересекаем поляну; феи замолкают и расступаются, потом провожают нас глазами. Я чувствую их взляды (сквозь рубашку) кожей спины.
Мы приближаемся к противоположному концу поляны — я вижу толстое дерево, могучий дуб. «Не отпускай мою руку», — шепчет Мари, и плавно взмывает, увлекая меня за собой. Странно: ни ей, ни мне не тяжело — будто я плаваю в воздухе в состоянии безразличного равновесия. Мы медленно поднимаемся… выше… выше… Вокруг становится просторнее — больше воздуха и ветра, меньше веток: мы у самой крыши леса. В стволе дуба открывается дупло; мы вплываем внутрь и оказываемся в небольшой комнате. Пол устлан одеялами, вдоль обтянутых шелком стен лежат подушки. Низкий потолок расписан странными узорами: переплетениями волнистых полос. На стене — овальное зеркало в массивной золотой раме. Мари делает плавный жест, и туманная дымка затягивает вход в комнату… густеет, становится плотнее… превращается в зеркало — точную копию зеркала напротив.
Мари хлопает в ладоши; огни Святого Эльма брызгами слетают с кончиков ее пальцев и летят в стороны — к висящим на стенах канделябрам. Вспыхивают свечи. Повернутые лицом друг к другу зеркала умножают их число, заполняя комнату трепещущим, как облако мотыльков, желтым светом. «Иди ко мне», — зовет фея… но я остаюсь на месте. Она подходит сама и обнимает меня. Целует в губы. Я возвращаю объятие и поцелуй… на губах остается горький привкус неиспользованных возможностей. Фея опускается на пол и тянет меня за собой — но я знаю, что нам никогда не быть вместе. Сердце мое разрывается от жалости: «Зачем я тебе? Ведь утром, когда мы проснемся, все вернется на круги своя». В воздухе зарождается низкий вибрирующий звук, будто кто-то коснулся самой толстой струны самой большой в мире арфы. «Не вернется, — шепчет Мари. — Если человек соблазнен пришедшей в его сновидение феей, он становится одним из нас… — она ласково улыбается и целует мою руку. — Феи бесплодны, они не могут иметь детей — это единственный наш способ размножения». Вибрирующий звук становится громче, резонируя у меня в груди, горле, висках. «В чем дело? — тревожно шепчет Мари, глядя снизу вверх. — Ведь ты выбрал меня… решил остаться со мной!» — «Я не могу быть с тобой», — хрипло отвечаю я. Свечи вспыхивают ярче, высекая из зрачков феи длинные голубые искры. Низкий вибрирующий звук достигает невыносимой громкости — и я понимаю, что он звучит внутри меня.
«Из-за нее?» — спрашивает Мари.
Прежде чем ответить, я на мгновение закрываю глаза.
А когда открываю — комнаты с зеркалами и свечами уже нет. Я лежу у себя в спальне, на кровати. В окно светит полная луна. У моего лица, подобрав ноги, сидит Мари. Глаза феи открыты, и я опять удивляюсь глубине их голубизны.
— Из-за нее, — хрипло выдыхаю я.
Мы проговорили до пяти утра, а потом… потом Мари улетела. Я не хотел отпускать ее, однако фея была непреклонна. Она объяснила, что без труда найдет, где жить, ибо колонии фей как бы растворены меж людских поселений… теория сия явно противоречила предыдущей, однако ловить Мари на слове я не стал. А когда рассвело, фея на мгновение прижалась к моей щеке и вылетела в форточку — я успел разглядеть, как она мелькнула на фоне прозрачной утренней луны и затерялась в водянисто-голубом небе.
На следующий день я вернулся к Сьюзен: жена встретила меня настороженно, и мне поначалу пришлось спать в кабинете. Но однажды, недели через три после воссоединения, она сама пришла ко мне ночью и с плачем влезла под одеяло (если честно, то я немножко струхнул: в столь растрепанных чувствах я видел ее впервые). После этого жизнь вернулась в привычную колею: у нас в доме царят мир и согласие, и о Мари никто вслух не вспоминает.
И лишь иногда — всегда в полнолуние — мне снятся странные сны: будто я иду по ночному лесу, а у меня над головой (но ниже верхушек деревьев) летит неясная тень… я почти не различаю ее, но знаю, что это Мари. А бывает и по-другому: будто я выхожу на поляну, а фея исчезает меж деревьев на другой стороне. Мари никогда не подходит ко мне, а мне никогда не удается ее догнать…
Господи, коль скоро ты заставляешь нас делать выбор — то почему не избавляешь потом от сомнений в его правильности?
Чарлз Де Линт
«Моя жизнь, как птица»
Из каталога «Спар Дистрибьюшнс» (август 1996 года).
«ЗОНА ДЕВУШЕК» № 10. Текст и иллюстрации Моны Морган. Последний выпуск включает новые главы следующих работ: «Подлинные приключения Роккит Герлы», «Яшма Юпитера» и «Моя жизнь, как птица», а также страничку с Чарлзом Вессом.
Моя собственная «КомиксКомп» 2, 25 доллара. Имеются предыдущие выпуски.