Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 14 из 72



СЕВЕРНОЕ СЕРДЦЕ (1931)

43. СТИХИ О СВИНОПАСЕ

Посвящение

Овчаркам, верным пастухам, Лелеявшим впотьмах свободу. Стране ненастий, бурь. Дубам, Нас приютившим в непогоду, Тебе, в чей домик мы в слезах Стучались по ночам с дороги — За это маленькое «ах», За всплеск руками на пороге. ></emphasis> В печальной дружбе бремя дней Деля с дриадами и псами, Пасу я розовых свиней Под деревенскими дубами. Шумят прекрасные дубы В глухой возвышенной тревоге И под ударами судьбы Поскрипывают у дороги, И время в гору, к небесам, Крутой дорогой убывает, К небесным белым голубкам Земная горлинка взывает. Я заблудился, я пропал, И, смутно дом припоминая, Ищу просторы общих зал И пальмы призрачного рая, Ах, я имение дотла Развеял горсточкою пыли, Теперь последнего осла Заимодавцы утащили, Теперь на дудочке простой Симфониям изволь учиться, Из этой хижины земной Изволь на небеса проситься. ></emphasis> Она мне служит утешеньем, Что существует мир иной За грубым и телесным зреньем, За деревянною стеной. Под этой крышей из соломы, Под ливнем, под потоком слез Я вспомнил о высоком доме, Где мальчиком крылатым рос. Ну, что ж! Смешаем небо с глиной, Замесим круто, в добрый час, И гонит длинной хворостиной Свиное стадо свинопас. ></emphasis> Лети в земное пребыванье, Вскипающее через край, Бросайся, затаив дыханье, Барахтайся, переплывай, И ангельскими голосами, И под пастушеским плащом Перекликайся с небесами В разлуке, как в лесу глухом. А мимо взмыленные кони За зверем раненым летят. Изнемогая от погони, Уже он милой смерти рад, И Ты виденьем пролетаешь За зверем в синеве дубов, Над всей поэмою витаешь, Как горестный призыв рогов. ></emphasis> Но в ураганах, в бурях темных Роняют желуди дубы. Жиреют свиньи. Так в огромных Пространствах, черных, как гробы, Лишь Гулливеров валит, рушит Дух аквилонов мировых, Ликуют великанов души Под грохот яблок золотых, А мы об этой жизни прочной Неторопливо говорим, Подсчитываем прибыль точно, Дурного пастуха браним, Над этой жизнью неумелой Качаем головой слегка: — Ну свинопасово ли дело Смотреть весь день на облака? ></emphasis> Зачем ты землю посетила, Неосторожная душа? Ты крылышки свои спалила, На смертный огонек спеша. Барахтаясь в пучинах жалко, Блуждая средь земных древес, В потемках берегла весталка Кусочек голубых небес. И у свиных корыт, в лачуге, Недосыпая, впопыхах, Вся надрываясь, вся в натуге, Пася блудливый скот в дубах, Ты плакала над миром целым, Ты научилась ремеслу Слепить глаза над божьим делом, Спать золушкою на полу. О, никогда бы не могла ты Без этих золушкиных рук Вдруг сделаться — без всякой платы Одной из верных божьих слуг. ></emphasis> И в неуклюжести паренья Над грубым глиняным комком, Трудясь над миром в упоеньи, Над упоительным цветком, Ты, как в огромной черной розе, В эфирной ночи ледяной Утонешь жадно на морозе Трудолюбивою пчелой. Как будет жаль душе товарок, Земных прекрасных мук и глаз! Ну вот, мы смотрим на овчарок И на дубы в последний раз. Ах, мы бросаем без охоты Тот пасторальный маскарад, Те беспокойные заботы, Когда у равнодушных стад Над маленьким комочком глины В холодных ветряных лесах Под хрюканье, под рев звериный, Мы думали о небесах. 1927–1931

44. ПОЭМА О МЫШЕЛОВКЕ

Пролог

Леди и джентльмены, Вот печальный рассказ О страстях Мельпомены, О любви без прикрас. Оттеняет небрежный Локон мраморность лба, И любовников нежных Разделяет судьба. Прибыл с грузом талантов, Монологов и слез Бедных комедиантов Полотняный обоз. Может быть, за работу Нас освищет раек, И прикроет зевоту Веера ветерок, Но героев романа, Плакавших под луной И покинувших рано Страшный воздух земной, Беднякам и персонам, Любопытству девиц Представляет с поклоном Автор этих страниц. ></emphasis> Ради славы и мира Мы покинули дом, Черный воздух Шекспира Мы, как пьяницы, пьем. Городские мальчишки Нас встречают, орут, И цветные афишки На заборах цветут. И пока театральный Строится балаган И высокий астральный Намечается план, Трагики без опаски Погибают в вине, Франту делает глазки Героиня в окне. Парусина полощет, Это — небо. Потом Полотняная роща. Барабан — майский гром. Будет все по желанью Благородных господ. Начинаем, вниманье! Только шиллинг за вход. Сжалься, о Мельпомена! Занавес! Занавес! Страшный шорох и сцена: Луна, башня и лес. Стала знатной, богатой Театральная голь. Бородою из ваты Потрясает король. И продажные шпаги Куплены за кольцо, Но белее бумаги У злодея лицо. В голубые пределы Рвется хриплая грудь. Входят слуги, чтоб тело В черный плащ завернуть. Стынет в урне музейной, Не сгорев и в огне, Пепел страсти лилейной В скудной датской стране. В тихой башне мерцает За решеткою свет, Узницу воспевает У подножья поэт. Но любви не угроза Каменная стена, И классически роза Падает из окна… Снова занавес черный Раздвигаясь, шумит, И маэстро проворный Палочкою стучит, Плещут аплодисменты, Озаряет луна Урны и монументы — Жатву и семена… Все превратно под сенью Этих странных планет, И, обманутый тенью, Принимает поэт За земную усталость Ангелических роз Лишь бессонницы вялость Или туберкулез. Но прекрасную участь Избирал он в удел, Если ивы плакучесть Он воспеть не успел. Слаще сердцебиенья Смертным мыслей туман, Оптики, вдохновенья Мимолетный обман. Как у женщин одежда, Непонятное нам Оставляет надежду, Что все лучшее там. И как на солнцепеке Яблоки райских стран, Розовеют и щеки От парижских румян И пылают в верблюжьей Африканской жаре, В перьях страуса, в стуже Дансингов на заре. Около мышеловки Мы танцуем фокстрот, По опасной веревке Ходим взад и вперед. Мраморная Венера Станет тучной женой, Черный ус офицера Ей нарушит покой, В сорок лет под глазами Ста морщинок пунктир, Прикрывают мехами Холодеющий мир, И два существованья Вечно разделены Этажами дыханья, Высотою стены. И как сладостный отдых, Нам даны под луной Силлабический воздух, Строф тонических строй. Но едва в наше время Слышен лепет небес, Бесполезное бремя Для умов и телес. Эта сладость истлеет Угольками в золе, Завтра ветер развеет Листики по земле. Так колонному строю Пыль руин суждена, Так великой мечтою Караван после сна Оставляет снаружи (Легкий призрачный гость) Только мусор, верблюжий Лишь помет, пепла горсть… В декабре иль в апреле Мы родились, вопя, Ты — под сенью Растрелли, В сельском домике — я, Все равно, дернуть нитку — Мы рукой шевельнем, Снимем шляпу с улыбкой Или яду глотнем. Мы, как марионетки, Ходим и говорим, Мы трепещем, как ветки, Исчезаем, как дым, В голубой мышеловке Вдруг захлопнет всех нас Лапкой бархатной ловкой, Страшным золотом глаз. И кончая писанье, Автор знает и сам, Что все ближе дыханье К смерти и к небесам. ></emphasis> Слышен шепот суфлера — Райских раковин шум. Палочка дирижера Поднимает самум, И колеблются ткани Театральных небес, Нарисованных зданий И бесплодных древес. И смычки, как пшеница, В душном климате зал. Нотный ветер страницы Шумно перелистал, Мы над пультом руками Месим воздух густой, Требуем с кулаками Музыки неземной, В черной зале вселенной, В полотняной стране Мир прекрасный, но бренный Рушится, как во сне. <Париж. 18–21 ноября> 1929