Через океан

С самого детства она видела жертвоприношения этому божеству, и если иногда великодушные порывы сердца ставили ее в противоречие с этой религией, то влияние среды скоро возвращало ее к ногам этого идола, которого боготворили все окружающие.

В ее глазах богатство служило верным признаком успеха, в этом у нее никогда не являлось ни тени сомнения.

Она могла до некоторой степени понять всю заслугу Раймунда, но никогда не была бы способна оценить ее до признания толпой.

Или, по крайней мере, чтобы дошла она до этого, нужно было ей в корне измениться, — нужно было, чтобы несчастья, неприятности и истинное страдание заставили ее думать самостоятельно, стряхнуть с себя гнет вульгарных предрассудков, искажавших ее хорошие качества. А в данный момент она была далека от такого превращения.

Поэтому Магда начала чувствовать к Раймунду нечто вроде уважения, но это не относилось ни к его личности, ни к уму, ни к прямоте его характера.

Нет! Она видела в нем лишь то, что свет соблаговолил обратить на него внимание, что имя его было у всех на устах, что в двадцать лет он имел долю в грандиозном промышленном предприятии.

— Менее чем через шесть месяцев этот мальчик будет стоить два миллиона долларов! — слышала она вокруг себя.

Понимая эти слова буквально, она наивно думала, что теперь Раймунд еще не стоит двух миллионов, но в скором времени будет их стоить, — и с этой точки зрения он заслуживал некоторого уважения.

Она так мало скрывала причины, руководившие ее поведением, что молодой француз не мог не знать их; временами он недоумевал, смеяться ли или плакать ему над этим. Сам он всегда смотрел на богатство как на средство, а не как на конечную цель, поэтому он едва сдерживал отвращение при виде молодых девушек, которые с бойкостью истого Шейлока и с неопровержимым апломбом говорили о деньгах, о биржевом повышении и понижении курса.

Однако что касается Магды, то Раймунд был слишком справедлив, чтобы приписывать всецело ей одной все ее недостатки. Чем больше он наблюдал, тем сильнее укоренялось в нем убеждение, что в действительности с духовной стороны она одарена так же блестяще, как и с физической, и что она была бы совершенством, если бы выросла в другой атмосфере.

Разве не была она великодушна, откровенна, способна сознавать свои ошибки?

Однажды утром он поднимался с Эбенезером к нему наверх, чтобы произвести один маленький опыт, и вдруг увидел, как Магда заботливо хлопочет около маленькой старушки, которую она подняла на улице почти совсем раздавленную конкой.

Это искупало многое в Магде.

Кроме того, сам он, отлично понимая вульгарные причины оказываемого ему внимания, не мог не испытывать втайне чувства торжества при виде того, как дочь Эбенезера, еще недавно столь равнодушная к подводной трубе, являлась теперь любезной и любознательной, не страшась самых сухих объяснений. Она, Алиса Купер и многие другие засыпали Раймунда своими вопросами. Каким образом Ниагара при всем ее могуществе могла влиять на то, что произойдет в Бресте?

— Это походит на колдовство… Ниагара будет действовать на одном конце трубы, и ее толчок передастся до Бреста! — объяснял, улыбаясь, Раймунд. — Вот насос, который приводится в движение этим толчком; он гонит нефть в мою трубу. Эта нефть находит там безвоздушное пространство и стремится к единственному доступному ей выходу. Таким же образом прибывают еще новые волны жидкости, они постоянно соединяются вместе, толкают и жмут одна другую. Что же еще могут делать они, как не стремиться все дальше и дальше, пока не достигнут Val-Trego

— Вот это мне нравится, — воскликнула Магда с живостью. — Неужели вы думаете, что мы не слыхали о безвоздушном пространстве? Знаете, сударь, что Алиса и я всегда были первыми по физике. Итак, берегитесь!

Раймунд, в восторге от своей аудитории, давал все желаемые объяснения. Его всегда понимали. Магда вовсе не преувеличила, говоря, что их научный багаж позволял им понимать все его объяснения.

Это обстоятельство придавало даже оригинальность обычной пустоте их жизни. Они все получили хорошее образование, часто даже лучшее, чем их братья и остальная молодежь их круга. Но затем — странное дело, закончив свое образование, они закрывали навсегда книги и прощались с алгеброй, чтобы телом и душой отдаться тряпкам. К счастью, при случае все-таки вспоминались основные понятия физики.

— Браво! — сказала Магда, аплодируя. — Это восхитительно! Это — грандиозно, ваше порабощение Ниагары! Изобретите еще что-нибудь лучшее, если сможете! А подобного уже вы не совершите! Америка одна имеет Ниагару! — добавила она с патриотической гордостью.

— Не забудьте, что победитель чудовища — француз! — смеясь сказала Алиса Купер.

— Я не забываю этого и умею отдавать должное заслугам других наций. Но признаюсь, все они мне кажутся ничтожными в сравнении с моей! Особенно мелочным и невзрачным кажется мне Старый Свет. Когда я думаю, что там считают крупным помещиком владельца двух-трех сотен акров, богачом того, кто имеет годовой доход двадцать-тридцать долларов, то я проникаюсь гордостью при виде наших поместий величиной с английское графство, наших колоссальных богатств, наших непобедимых спекулянтов, вообще всего, кончая нашими реками, лесами, соответствующими нашему промышленному могуществу.

— Вы впадаете в лиризм, моя милая! — вскричала Алиса.

— Я помню, — продолжала Магда, не слушая ее, — что в детстве, изучая историю Франции и Англии, я страдала при мысли, что эти обе нации сделали уже многое, тогда как у Америки не было еще своей истории. Но я утешилась, узнав, что за ниточки представляют собой их знаменитые реки, Сена и Темза, рядом с Миссисипи.

— Вы, значит, придаете слишком большое значение размерам вещей! — отвечал Раймунд.

— Ну да! что же дурного! Я восхищаюсь великими предприятиями и большим успехом, хотя бы даже в денежном отношении!.. Вы, господин Фрезоль, предприняв такое громадное дело, должны бы считать такое чувство законным…

— Я нахожу его законным, но только в известной мере. Если вы любите успех как результат труда, жертв и ума, то это прекрасно. Если вы любите успех ради успеха, ради тех долларов, которые он влечет за собой, то, на мой взгляд, это нехорошая черта, хотя довольно распространенная, и я не одобряю ее!

— Кто же нуждается в вашем одобрении? — надменно возразила Магда.

«Ну! они опять ссорятся!» — сказала про себя Алиса.

Действительно, редкий разговор Магды с Раймундом не кончался ссорой. Молодой француз, как известно, имел причины иногда быть недовольным поведением Магды с ним. Но он не мог перестать интересоваться ею, не принимать радостно ее милых попыток к примирению и не попытаться при случае исправить ее недостатки. Магда со своей стороны считала несносными эти стремления исправлять ее недостатки, которые в ее глазах являлись скорее достоинствами, так что и на этот раз они расстались в ссоре.

— Я ненавижу эти постоянные нотации! — сказала она Алисе. — Неужели вы не находите их отвратительными?

— Но что он сказал тебе такого необыкновенного?

— О-о! я прекрасно поняла его намеки! Он не в первый раз преподносит их мне. Он считает меня высокомерной, тщеславной и корыстолюбивой.

— Ну, моя милая, он сильно увлечен вами, все видят это!

— Я надеюсь, что он не позволяет себе такой дерзости! — возразила Магда с оттенком высокомерия.

— Ну, опять ваша мания величия! — возразила смеясь Алиса. — Вы лучше всех знаете, что он имеет эту дерзость, и вы больше всех в восторге от этого! — Затем она сказала уже более серьезным тоном:

— Милая моя, я посоветовала бы вам не очень-то отталкивать его. Он не из тех, над кем можно безнаказанно смеяться. Остерегайтесь…

— Остерегаться!.. чего же?.. неужели вы думаете, что я отвечаю на те чувства, которые вы ему приписываете?