«Был жестокий бой»

— А мы? — вопрошали оставшиеся «в тылу» солдаты. — Когда же и мы поедем?

— Сегодня вечером! — торжественно обещал я. — Все поедем. Никто здесь не останется. А пока… Готовьтесь к засаде получше!

Компромисс был налицо. Ведь уже всем бойцам надоело сидеть в этом аэропорту Северный. Каждому разведчику хотелось чего-то более существенного и настоящего. Но сейчас было утро всего лишь третьего дня. А приехали мы сюда минимум так дней на десять. Максимумом являлся срок в две недели. И всё сейчас напрямую зависело от возникающих боевых задач. Вернее, от степени боевых возможностей каждой разведгруппы. То есть от процента потерь личного состава.

«Не дай Бог, конечно!.. — думал я, уже находясь в кабине Урала. — Но если мы сегодня более чем наполовину поляжем у этого родника… То нас заменят почти что сразу. То есть дня через два или три. Пока другие, то есть новые группы не приедут сюда.»

Но до этого дело ещё не дошло…[8] Поэтому на мотострелковый блок-пост сейчас выдвигалась добрая половина моей разведгруппы. И нашей первостепенной задачей в данную минуту являлось то, что мы не должны были себя демаскировать любым доступным способом. То есть сейчас нам следовало выглядеть кем угодно… Хоть пехотой, хоть ментами. Но только не разведчиками-спецназовцами. А ещё лучше, чтобы наше вооружение, форму и амуницию не видел почти что никто. Для этой цели задний тент кузова был опущен и кое-где даже закреплён. Поэтому брезент не болтался на ветру, но сквозь имеющиеся щели можно было вести наблюдение. Чем мои бойцы и занимались. Во всяком случае, именно так я их проинструктировал.

А в кабине Урала, помимо обязательного там военного шофёра, находилось двое командиров: капитан Батолин и, собственно говоря, я. Сейчас был ясный день и мы могли во все глаза рассматривать как окружающую местность с её перепаханными полями, голыми деревьями лесопосадок, серовато-голубым небом… Так и за чёрными шлейфами в вышине, вкопанной в землю бронетехникой, неестественно грязной дорогой. А также едущими навстречу грузовиками и бронёй… В общем, за всей этой обстановкой чеченской войны.

Вскоре мы подъехали к мотострелковому блок-посту, но не остановились рядом с ним, а свернули вправо, то есть на мост. По приказанию Батолина водитель сбавил скорость и мы медленно проехали над речушкой Нефтянкой. Естественно, что всё наше внимание было обращено влево и вниз. Там мы увидели то, что нас и волновало. От моста вниз шёл крутой спуск, по которому можно было сойти прямо к мутному водному потоку. А справа от речки была видна утоптанная тропинка. Метров через пятьдесят она вместе с Нефтянкой сворачивала вправо. Что было дальше, то есть за этим изгибом балки с речкой… Об этом можно было только догадываться. Скорей всего, эта тропинка беспрепятственно сопровождала грязноватый поток до того самого родника…

«Тропинка такая же как и там. Около родника. Неплохо так утоптанная… Значит, по ней ходят постоянно. Только вот по всему расстоянию от моста и до родника?.. Или как?»

Но наш Урал уже проехал мост и теперь мы двигались по разбитой грунтовке. Слева тянулись дачи, а справа через какое-то расстояние началось старое кладбище. Мы продолжали ехать вперёд, пока не миновали весь дачный массив. Тут нам следовало развернуться и двинуться в обратном направлении. Но впереди мы увидали что-то непонятное…

— Подъедь поближе и остановись! — приказал водителю командир роты.

Наш Урал проехал ещё сотню метров и принял вправо, где имелась свободная площадка. Следовавшие за нами военные грузовики и две БМПешки проехали мимо нас. Спустя две-три минуты грунтовка вновь была свободна и теперь ничто не мешало нам смотреть на развернувшуюся перед нами картину.

Это был огромный пустырь, буквально перепаханный гусеницами. Здесь расположилось временное кладбище нашей подбитой и сожжённой боевой техники. Именно на этом пустыре она дожидалась погрузки на танковые тягачи-трейлеры, чтобы под брезентовым саваном отправиться в свой последний марш. На танкоремонтный завод или сразу на переплавку. А пока… Именно сюда со всего Грозного тянули буксирами безвозвратно повреждённые танки и БМП. Бронетранспортёров и БРДМок мы не увидали. Наверное, от возникшего пожара у них выгорало всё, включая и резиновые колёса. Тогда как на сожжённых танках и БМПешках стальные гусеницы продолжали оставаться на своих катках. Но даже отсутствие траков всё же позволяло буксировать нашу мёртвую броню. Правда, чуть ли не волоком…

— Охренеть! — вздохнул Батолин. — Как будто за руки и за ноги… Но всё-таки тащат.

Я по-прежнему молчал и продолжал смотреть. Прямо перед нашими взорами два грязнющих танка Т-72, используя буксирные тросы разной длины, с трудом тянули за собой своего чёрного от огня собрата. Ну, как точно подметил Батолин, будто два солдата устало тащили тело убитого товарища.

Подбитая «семьдесят двойка» имела довольно-таки жуткий вид. Длинный ствол танковой пушки был опущен к земле. Это стало возможным от того, что башня находилась явно не на своём месте. Наверняка, внутри танка сдетонировал боезапас. Как это часто бывает при пожаре. От внутреннего взрыва башню подбросило вверх, после чего она упала обратно на корпус. Да так и осталась с заметным перекосом… И здоровенной щелью между задней оконечностью башни и танковым корпусом.

— Если бы все снаряды рванули… — предположил вслух ротный. — То башню отбросило бы… Очень далеко. А тут… Значит, всего лишь несколько снарядов сдетонировало…

— Ну, да… — произнёс я неожиданно охрипшим голосом. — Стало быть, танкисты успели израсходовать почти весь боезапас. То есть расстрелять по ходу… Интересно?.. Сколько там снарядов в укладке?

— Не знаю. — ответил Батолин, не сводя своих глаз с печальной процессии. — Про «семьдесят двойки» не знаю. Штук сорок, наверное…

Два танка уже дотащили третий Т-72 до определённого места, после чего из головной машины вылез один танкист. Он сложил ладони рупором и стал что-то кричать находящимся у автокрана военным. Смысла его слов мы так и не поняли. Но, судя по всему, танкист решил что-то уточнить… Взмахом руки ему указали направление и танкист влез в свой башенный люк, но только лишь наполовину. Выпустив чёрные клубы дыма, два танка проехали ещё метров двадцать или тридцать, после чего остановились. Теперь наружу выбрался механик-водитель. Он спрыгнул на землю и стал снимать крюки обоих буксирных тросов.

— Как это они их связали? — вздохнул я.

— Вот так и связали. — ответил ротный. — Жизнь заставила…

Механ поочерёдно закидывал буксирные тросы: сперва на корму своей машины, потом второй. После этого он устало пошёл к своей «семьдесят двойке». Солдат ловко вскарабкался на броню и быстро занырнул в свой люк. Моё удивление вызвало то, что этот механик-водитель даже не стал обтряхивать грязь с обуви. Ну, перед тем как опуститься на своё место. Я не сомневался в том, что механ всё-таки не допустил того, чтобы ошмётки грязи попали с его сапог прямо на сидение. Но всё же… Это было так непохоже на тех механиков-водителей, которых я знал ранее. И которые всячески старались не допустить попадания грязи на своё рабочее место.

Затем оба танка осторожно развернулись и уехали в город. А дотащенный ими Т-72 остался стоять среди таких же машин. Весь чёрный от копоти и с неестественно опущенным к земле стволом. Зияющая щель между башней и бронекорпусом мне уже была не видна.

— Гля-гля! — командир роты даже ткнул меня локтём, чтобы я побыстрее посмотрел в нужном направлении. — Во-он! Где БМПешка! Смотри!

Я взглянул туда, куда указывал ротный. На значительном удалении от нас находилась чёрная БМП-2. Эта боевая машина пехоты тоже угодила под огонь боевиков, после которого сгорела вся. Затем её нашли наши военные, которые и «эвакуировали» сгоревшую броню с недавно освобождённой улицы города Грозного. Уж что-что, но именно это выполнялось очень скоординировано. Не в пример чему-то другому…

Ведь слетевшимся сюда журналюгам и телевизионщикам так нравилось делать свои репортажи на фоне сгоревших танков или, на худой конец, почерневших БМПешек. Такая «картинка» на заднем плане придавала гораздо большую достоверность опасной работе средств массовой информации, которые освещают чеченскую войну в режиме реального времени. Тогда как эта же сгоревшая бронетехника вызывала сильное раздражение у московских руководителей, которые всеми способами пытались скрыть реальные потери… Ведь в Чечне не было никакой войны, а всего лишь «наведение конституционного порядка».

8

прим. автора: «И Слава Богу! Тьфу-тьфу-тьфу…»