Хронопилот

— Извольте, я отвечу… в рамках…

— Объясните хотя бы сложные эволюции вашего самолета, его внезапные превращения и несвойственную ему скорость. Почему вы прилетели на советском самолете? Неужели в рейхе не нашлось ничего лучше «русской фанеры»? Почему ваши друзья скрылись и бросили вас в бессознательном состоянии?

— Ну, во-первых, это не самолет, а летательный аппарат принципиально нового типа, использующий даровую энергию гравитации. Идея проста до ужаса. Я даже мог бы вкратце объяснить вам устройство этого аппарата.

— Ну что же, я охотно послушаю.

— Внутри аппарата установлен громадный соленоид, который питается либо от генератора, либо от батареи аккумуляторов. Вокруг этого соленоида создается силовой кокон, который и держит аппарат в подвешенном состоянии. Магнитное поле как бы лишает аппарат веса. Придание аппарату продольного ускорения — дело довольно заурядное.

Алекс донельзя упростил устройство гравилета и по недоверчивому взгляду Ренке понял, что, скорее всего, переборщил с этим упрощением.

— Также на борту установлены два импульсных генератора, вырабатывающих высокочастотные радиоволны различной амплитуды, которые, гася друг друга, делают силовой кокон и сам аппарат невидимыми.

— Я никогда не сомневался в могуществе немецкой науки! — с пафосом произнес Ренке. — А что вы скажете о механической копии человека?

— Читали «Р.У.Р.» Чапека?

— Извините, я далек от литературы! Как вы сказали — Чапек? Это немецкий писатель?

— Хм… Неважно, — Алекс вспомнил, что Адольф Гитлер в свое время назвал Карела Чапека своим личным врагом. За роман «Война с саламандрами». — Главное, в этой книге впервые описаны подобные механические копии человека и впервые они названы роботами. Все это — и невесомый аппарат, и механический человек — секретное оружие рейха! Сожалею, но мне придется информировать мое командование о том, что меня вынудили разгласить государственную тайну, — как бы между прочим, заметил Алекс. — Мои же проблемы заключаются в следующем. Робот, то есть человекомеханизм, внезапно вышел из-под контроля. Я пытался его отключить, но произошло недоразумение, и мне здорово досталось от этого монстра. Что было дальше, я не помню. Возможно, мои подчиненные подняли аппарат в воздух во исполнение приказа о соблюдении строжайшей секретности, не знаю… Во всяком случае, я верю, что они вскоре вернутся за мной. А пока извольте, все же, навести обо мне справки.

— Хорошо, господин капитан. Я лично займусь этим. Повторите еще раз, как вас зовут.

— Капитан Алекс Химмель, — это была единственная правда, сказанная Алексом. — Пилот Особого авиаотряда при КБ фон Брауна под командованием генерала Дорнбергера.

— Отлично. И последний вопрос. Какова численность экипажа вашего аппарата? Вы говорили о своих подчиненных во множественном числе.

— Извините, оберштурмбаннфюрер, но вы сами так построили формулу вопроса, что ответить иначе я не счел нужным. На самом же деле у меня один подчиненный — радист, и это двадцатилетняя девушка, хотя и с погонами лейтенанта. Теперь, надеюсь, вам понятна ее реакция на все происшедшее? Она могла счесть меня убитым, она могла испугаться, что аппарат будет захвачен партизанами, поэтому я ни в чем не виню эту юную, преданную делу фюрера фрейлейн. Надеюсь, она сумела связаться по рации с Пенемюнде…

— У вас на борту есть рация?

— Мы обязаны поддерживать регулярную связь с базой.

— Понятно…. А теперь ответьте мне на последний вопрос, — Ренке выждал зловещую паузу и достал из кармана «бломп». — Что это такое, господин капитан?

Алекс увидел продолговатый пластмассовый пенал с золотой змейкой на верхней панели. Точно такую коробку он видел вчера в руках бироба-убийцы. Алекс предположил, что это прибор перемещения в пространстве. Но как объяснить это неандертальцу-Ренке? Да и нужно ли это делать?

— Извините, но я не знаю, что это такое, — ответил Алекс. — И не понимаю, почему вы задаете этот вопрос мне.

— Эту штуковину нашли неподалеку от вашего самолета, — объяснил Ренке. — Я думаю, что это вы ее потеряли. Но варианты возможны.

Алекс промолчал в ответ.

— Ну, что ж… Завтракайте, отдыхайте, — сказал Ренке. — Сказать по чести, ваш рассказ выглядит не совсем правдоподобно, но не будем делать поспешных выводов. Подождем официального ответа из Берлина. Надеюсь, через час-полтора все разъяснится. А пока, извините, вы под арестом…

— Я вас пониманию — служба… — почти искренне улыбнулся Алекс.

4

Клаус Брох, голубоглазый механик-водитель командирской «Пантеры», лежал на броне танка, подставив грудь июльскому солнцу. Он курил, размышляя о смысле жизни вообще и в частности. Больше всего Клаусу хотелось, чтобы война закончилась, чтобы он вернулся домой, чтобы осталась в живых вся семья, в том числе и брат, попавший еще до войны в концлагерь. Старший брат был коммунистом, и Клаус еще удивлялся: как ему — брату коммуниста — удалось попасть не просто в тыловую, но в засекреченную часть, и это с его-то биографией! Парни, подобные Броху, обычно прямиком направлялись на восточный фронт и там, в первые же месяцы службы, глотали свою порцию свинца. Не избежал бы и Клаус такой участи, но судьба распорядилась иначе. Конечно, сыграла свою роль протекция гауптштурмфюрера Штурма, которого Клаус боготворил. Но главной силой, хранившей Клауса на протяжении всей жизни, оставался, конечно, Христос, его великая любовь ко всем гонимым и страждущим. Так или иначе, но Клаус получил теплое местечко.

Надо признать, что гауптштурмфюрер был странным человеком. Клаус не скрывал перед ним своей неприязни к наци, к войне. Он вырос в семье коммунистов, он ненавидел Гитлера и сменившего его Гиммлера за те страдания, которым они подвергли немецкий народ. С гауптштурмфюрером Клаус часто заговаривал о справедливом мире, таком, каким он его себе представлял. Штурм слушал молча, не высказывая ни одобрения, ни порицания, иногда давал советы, объяснял непонятное. Видимо, он лояльно относился к коммунистическим и социал-демократическим идеям, иначе за свои разговоры Клаус давно поплатился бы головой. Сегодня была трудная ночь. Вместе с другими танкистами Брох занимался ремонтом двух «Тигров Т-VI». На одной машине заменили главный фрикцион и топливный насос, у другой ставили на место сорванный взрывом трак. Теперь, после работы, можно было расслабиться. Гауптштурмфюрер дал три часа на отдых, правда они уже были на исходе, и через десять минут предстояло снова трястись в тесной машине и дышать раскаленным воздухом и дорожной пылью. Что поделаешь, гауптштурмфюрер обязан доложить о произведенном ремонте и начале патрулирования дороги, ведущей к аэродрому.

Клаус докурил сигарету, нехотя влез в черный промасленный комбинезон, и вовремя: к самоходке подошел гауптштурмфюрер Штурм. Командир как всегда был подтянут, гладко выбрит и свеж.

— Заводи, Клаус, поехали! — привычно приказал Штурм. Механик-водитель юркнул в люк, завел двигатель и, дождавшись, пока командир займет свое место, легко повел машину по узкой лесной просеке.

Всю дорогу ехали молча: Штурму не хотелось ни о чем говорить. Ночью во сне он опять был дома, видел мать живой и говорил с ней, а, проснувшись среди ночи в холодном поту, испугался, что говорил вслух по-русски. Уснул вновь и увидел на этот раз Кольку Дягилева, школьного друга. Приснилось, что стал Колька важным генералом, толстым и ленивым, что совсем зазнался и даже здороваться не хочет. Приснится же такое — Колька и вдруг генерал! Нет, был он до войны старлеем, если и поднялся, то только до полковника… Впрочем, все это бред! Нет на свете никакого Кольки Дягилева. Есть только гауптштурмфюрер Штурм, и есть ПОЛИГОН, который необходимо уничтожить!

Штурм часто мысленно сравнивал ПОЛИГОН с мифическим Лабиринтом, в глубине которого прячется Минотавр — Моллер, жаждущий пожрать все человечество. Сам себе Штурм представлялся в образе отважного Тесея, а Эльзу Штедке (Марину Иванцову) неизменно видел прекрасной Ариадной. Если бы еще было возможно поразить Минотавра и уплыть с дорогой Ариадной к берегам далекой Родины! Но вряд ли Лабиринт их отпустит…