Страница 30 из 100
6 Слишком много о ссылке мы знаем, Слишком многим знакома тюрьма. Мы о них неохотно читаем И не сходим, как прежде, с ума. Скоро время смягчит и обточит Нашу память, скользящую вниз, Но сегодня читатель не хочет Ни цепей, ни соломы, ни крыс. Пусть сомкнётся в рассказе негромком Нам Россией завещанный круг, Чтобы предок гордился потомком, Чтобы верен был прадеду внук. 7 По лицу земли, В вековой пыли, Там, где ветра гудит тетива, Как степные львы, Проходили вы, Печенеги, литва, татарва. То не волчий вой Над рекой Москвой – День и ночь раздается набат, Плещут звонницы; Мчатся конницы От кремлевских ворот на Арбат… Вновь горит земля, На стене Кремля Корсиканца качается тень, Вновь над пашнями, Рвами, башнями Нависает удушливый день… Годы вдаль идут, Громче шум и гуд, На границах скрестились мечи. На сто верст кругом Слышен танков гром И железный полет саранчи. Черных ядер град И ручных гранат Пересвист, перекличка в дыму, В небе матовом, Над Саратовом, И под солнцем в спаленном Крыму… Вы всё вынесли, Крепко выросли. Не склонили старинных знамен! Славой братскою, Сталинградскою, Необъятный простор осенен… 8 И перестуком, от стены к стене, В зловонной клетке – темном Зонненбрунне, Бежала весть о яростном кануне: Конец войне! Германия в огне! Незримые гудели самолеты, И знали все: из орудийной мглы, В завесе, застилающей высоты. Летят степные сизые орлы. Пока прожектор шарит в облаках, Нащупывая путь в бездонном небе, Пьянеет смерть, и мечется впотьмах И, пьяная, вслепую мечет жребий… Несется песня… Поздно ей внимать, Она всё отдаленнее и туше… Ее в Париже напевала мать – Про сизого орла и про Катюшу… Что знаем мы? Что будем знать о том, Когда и как ударил час зловещий? Над камерой Радищева крестом Зачеркнут номер, и выносят вещи, Чтобы тупой лопатой кинуть в печь Тетрадь стихов с другим тюремным хламом. Какая память сможет всех сберечь? Кто счет ведет всем безыменным ямам? В Германии был выведен в расход Сержант французского Сопротивленья, Наш русский мальчик… Месяц, день и год, Названье лагеря… Потом – забвенье… А в это время из родных долин, Где грай вороний раздавался раньше, «Калоша» в обессиленный Берлин Былинною вступала великаншей. НОЧЬ Ночь давно поругана людьми, Ночь ушла из неба городского, А его прожгли насквозь и снова Полосуют вширь и вдоль плетьми. Щупальца прожекторов упорно Шарят в том, что было темнотой, И во мгле кроваво-золотой Ночь поэтов кончилась позорно. Как ей уцелеть, куда спастись, Навсегда скатились с небосклона, Где ослепли звезды от неона, Где огнями затопили высь. Но когда сойдет, дыша прохладой. Час покоя к городским садам, Вспомни: ночь заночевала там, Хоронясь за каменной оградой. Ночь теперь в забвенье, в тишине… Загляни в бассейн, кусты раздвинув: Вот она, средь бронзовых дельфинов, Черная, лежит на черном дне. ПТИЧКА Птичка была невеличка, С наперсток. Еле видна. Я не знаю, какая кличка Этой птичке людьми дана. Боясь разбудить земную Зелено-синюю сонь, Рассвет подошел вплотную, Но придержал огонь. Вот тут-то она и слетела, Падучей звездой мелькнув, Одна в целом мире пела, Раскрыла крошечный клюв. Одна на земле туманной, Одна в пустыне небес, Брала на флейте стеклянной Серебряный фа-диез. И черные голые сучья В моем раскрытом окне Тянулись ко мне, как созвучья, Сложившиеся во сне. ФОНАРЬ Январский снег кружился тихо… В тумане тюлевых гардин Качала белая шутиха На черной палке апельсин. Легла оранжевая долька На старый книжный переплет, А в целом мире были только Зима, печаль, фонарь и лед. Но есть ли что на свете проще Воображенья?.. Полдень, зной И апельсиновые рощи Над средиземною волной, Среди зубчатых скал – заливы, Звон мандолины, плеск весла, И на холме, в тени оливы, Ленивый бубенец осла – В свободном творческом размахе Ко мне слетели с высоты… А за окном, как черепахи, Ползли продрогшие зонты…