Страница 15 из 111
И вот в ту ночь, в ночь, когда мартовский ветер ревел и завывал в ветвях деревьев, мною завладела мысль, что я в доме не один. Откуда-то сверху доносился звук не то чтобы шагов, но какого-то движения. Звук не поддавался описанию, разве что исходил отчего-то, двигавшегося взад-вперед, взад-вперед в узком пространстве. Я помню, как вышел в большую темную комнату, в которую спускалась винтовая лестница, и прислушался в темноте надо мной, потому что звук, казалось, плыл сверху вниз по лестнице — иногда он слышался явно, иногда доносился лишь шорох; поэтому я стоял там и все прислушивался, прислушивался, прислушивался, пытаясь установить его источник, пытаясь на основании рассуждений дать ему какое-нибудь объяснение, так как ранее его не слышал, и, наконец, пришел к выводу, что ветер, должно быть, прибивал ветви деревьев к дому и водил ими туда-сюда по стене. Утвердившись в таком мнении, я вернулся к себе в комнату, и больше звук не доставлял мне беспокойства — не то чтобы он прекратился, как раз наоборот, а просто получил разумное объяснение.
Найти же объяснение снам, привидевшимся мне в ту ночь, оказалось делом куда более сложным. Хотя обычно сны совсем не посещают меня, в тот раз я был буквально ошарашен гротескными до предела сновидениями, в которых играл пассивную роль и испытывал всякого рода временные и пространственные метаморфозы, а также несколько раз мельком наблюдал пугающую, неясную фигуру в конусообразной черной шляпе, а рядом с ней столь же неясные контуры какого-то существа. Я их видел смутно, как будто смотрел через стекло, а сумеречная обстановка сновидения казалась преломленной сквозь призму. По правде говоря, я видел не столько сны, сколько отрывки снов, не имевших ни начала, ни конца, но зазывавших меня в чудной и чуждый мир, как будто в другое измерение, о котором я не знал в прозаическом, вне снов, мире. Как бы то ни было, ту беспокойную ночь я пережил, хотя в результате и чувствовал себя несколько измотанным.
Буквально на следующий день ко мне зашел архитектор, чтобы обсудить мои дальнейшие планы по обновлению дома, и от него я узнал крайне интересный факт. Архитектор — молодой человек — не разделял чудных верований относительно старинных домов, которые имеют хождение в глухих сельских местностях.
— При осмотре дома никогда не скажешь, что в нем может быть потайная, хорошо скрытая комната, не правда ли? — сказал он, раскладывая передо мной свои рисунки и чертежи.
— А вы полагаете, что она есть? — спросил я.
— Вероятно. Какая-нибудь «молельня», — предположил он, — или место для беглых рабов.
— Не находил.
— Я тоже. Но вот посмотрите сюда… — и он показал мне на план дома, восстановленный им по расположению фундамента и тех комнат, о которых мы знали.
В самой старой части дома, вдоль северной стены второго этажа, выявилась пустота. Не молельня, конечно. Среди Пибоди не было католиков. Место для беглых рабов — возможно. Однако, как объяснить появление этой комнаты задолго до массового бегства рабов в Канаду?
— Вы думаете, ее можно найти? — спросил я.
— Она должна быть там.
И он действительно оказался прав. Хитро скрытая от людских глаз, комната существовала, хотя отсутствие окна на северной стороне спальни давно должно было бы привлечь мое внимание и послужить поводом к проведению осмотра. Дверь в комнату замаскировали тонкой резьбой по красному кедру, которым была обшита вся стена; и если бы вы не знали о возможном существовании комнаты, то вряд ли бы заметили дверь, у которой отсутствовала ручка и которая открывалась при нажатии на одну из резных фигурок — ее нашел архитектор, а не я, потому что в подобных вещах мне всегда не хватало смекалки. Впрочем, архитектору в общем-то и надлежало разбираться в этом лучше моего. Задержавшись чуть-чуть в дверях, чтобы осмотреть проржавевший механизм, я ступил внутрь.
Комната была маленькой, тесной. Но не такой маленькой, как молельня — человек мог в ней пройти не сгибаясь метра три с половиной или где-то около того, но только вдоль, потому что из-за наклона крыши пройти комнату поперек не представлялось возможным. Кроме того, в комнате сохранились книги и бумаги, а у одной из стенок стоял небольшой письменный стол и стулья — все это совершенно определенно указывало на то, что в прошлом ею пользовались.
Сама комната создавала крайне странное впечатление. Как я уже отмечал, она была маленькой, но из-за скошенных углов казалась объемной, как будто тот, кто ее строил, решил искусно сбить владельца с толку. Более того, на полу виднелись странные узоры, причем некоторые из них — по виду неровные круги с причудливыми, отталкивающими изображениями по внешней и внутренней сторонам окружностей — были грубо, по-варварски, прорезаны по дереву. Не менее отвратительно выглядел и письменный стол, почему-то черного, а не коричневого цвета, как будто обуглившийся от огня, и вообще — его непонятный вид наводил на мысль о том, что им пользовались не только по прямому назначению. Кроме того, на столе стопочкой лежали на первый взгляд очень старинные книги в кожаных переплетах, а также какие-то рукописи, тоже в кожаных переплетах.
Но рассмотреть все повнимательнее мне не хватило времени, потому что находившийся со мной архитектор хотел лишь убедиться в том, что его подозрения насчет существования комнаты верны.
— Будем убирать ее, врежем окно? — спросил он и добавил, — Она вам наверняка не нужна.
— Не знаю, — ответил я, — пока что не знаю. Зависит от того, как долго она существует.
Если она существовала давно, как я предполагал, то тогда — и это было бы совершенно естественно — я бы еще подумал: убирать ее или оставить. Но прежде мне хотелось бы туда вернуться и посмотреть старые книги. Кроме того, нужды в спешке не было — это не требовало немедленного решения, потому что в без потайной комнаты у архитектора хватало работы; вот когда бы он закончил то, что мы уже наметили, тогда и о ней можно было бы подумать. Вопрос стоял именно так.
Я принял твердое решение побывать в комнате на следующий день, но ряд событий помешал осуществлению моих планов. Во-первых, я провел еще одну беспокойную ночь — меня опять посетили крайне неприятные сны, чему мне не удалось найти объяснения, так как никогда раньше я не был им подвержен, разве что в дни болезни. Сны эти имели отношение, возможно, не без основания, к моим предкам, в частности, к длиннобородому старику, носившему конусообразную черную шляпу странного покроя, лицо которого, во сне мне незнакомое, принадлежало в действительности моему прадеду Асафу, в чем я убедился на следующее утро, просмотрев портреты моих предков, вывешенные в ряд в нижнем зале. Во сне прадед, казалось, каким-то необычайным способом передвигался по воздуху, можно сказать, почти что реял. Я видел, как он проходил сквозь стены и шел по воздуху, как его очертания появлялись среди верхушек деревьев. И куда бы он ни направлялся, его сопровождал большой черный кот, обладавший такими же способностями пренебрегать законами времени и пространства. Мои сны не имели продолжения, и даже внутри них отсутствовало единство — они складывались из беспорядочной серии не связанных между собой живых картинок, в которых участвовали мой прадед, его кот, его дом и его поместье. Между этими снами и снами, привидевшимися мне в предыдущую ночь, прослеживалась четкая связь. В них, как и в первых ночных видениях, присутствовали признаки другого измерения и отличие состояло только в их большей четкости. Сны эти настойчиво донимали меня на протяжении всей ночи.
Измученный до предела, я нисколько не обрадовался сообщению архитектора о том, что перестройку поместья придется отложить. Объяснять причины подобной задержки ему, похоже, не очень хотелось, и только под моим давлением он, наконец, сообщил, что нанятые им работники предупредили его утром о своем нежелании выполнять эту «работу». Однако он заверил меня, что, если я проявлю немного терпения, то он выйдет из положения, пригласив из Бостона не столь привередливых польских и итальянских рабочих. Выбирать не приходилось, да и, по правде сказать, досада моя была скорее напускной, потому что у меня возникли определенные сомнения в целесообразности осуществления всех намеченных мною перестроек. В конце концов, очарование дома заключалось, в основном, в его древности, и поэтому главное, что ему требовалось, — это укрепительные работы. Поэтому я и просил архитектора не спешить, а сам отправился в Вилбрахам за покупками, которые давно уже собирался сделать.