Древняя история смерти

Бессмертие народа исанзу, живущего в Кении и Танзании, не состоялось из-за легковесного подхода, который проявили вышестоящие инстанции в лице божеств солнца и луны. Первоначальная идея была правильная: божества решили, что жить вечно достойны только самые мудрые. Из числа многих претендентов в финал вышли женщина из племени исанзу и змея, и им предложили психологический тест— выбрать между кувшином и корзиной. Женщина потянулась к кувшину, а змее досталась корзина.

Кувшин от прикосновения женщины упал и разбился. Из всего этого божества сделали вывод, что змея мудрее, и с тех пор все местные змеи омолаживаются, меняя кожу, а люди — нет.

Верховный бог Имана, окормляющий народы, которые населяют Руанду и Бурунди, как-то решил даровать бессмертие народу руанда, он же баньяруанда. Но умудрился перепутать людей со змеями. На другой день — видимо, проспавшись — он понял, какую ошибку совершил, и все перерешил, и даже велел людям убивать змей.

Но одно дело — перерешить, а совсем другое — переделать. Что-то там опять Имана напутал, и в результате получилось, что руанда как были, так и остались смертны. Впрочем, и змеям не поздоровилось…

Бог индейского племени юма сам стал жертвой собственной небрежности — жаль только, что при этом пострадали люди. Как-то ночью в темноте он коснулся вагины своей дочери Лягушки. Начался страшный переполох. Бог оправдывался, бил себя в грудь, кричал, что все произошло случайно и он в мыслях не имел совершать инцест, но дочь не верила и обвиняла его в сексуальных домогательствах. Каждый остался при своем.

Лягушка решила отмстить свой позор и начала изводить отца колдовством. Видимо, она была в этом деле очень искусна — бог захворал и умер, так и не сумев доказать свою невиновность. А вслед за ним по аналогии стали умирать и сотворенные им индейцы, хотя они-то уж точно ни в чем не были виноваты…

Бог Ранджинг Аталла спустился на землю, выросшую не где-нибудь, а на голове у плавающего в море змея, и увидел семь яиц. Он исследовал их содержимое — вероятно, на предмет изготовления глазуньи — и в одном обнаружил мужчину, в другом женщину и что-то еще в остальных пяти. Найденные в яйцах люди не дышали.

Ранджинг Аталла, не обладая средствами для оживления, поспешил за помощью в Верхний мир. Но пока он сновал туда-сюда, мимо пролетал бог ветра и, самостоятельно проведя реанимационные мероприятия, вдохнул в людей жизнь. Так возникли первопредки даяков, чья родина на юго-востоке Борнео. К сожалению, жизнь, полученная от бога ветра, оказалась слишком легка, и поэтому бесконечное существование перводаякам и их потомкам было не суждено.

Ниасцев, или, как они называют себя сами, ниха, живущих на острове Ниас, расположенном вблизи острова Суматра, одарить вечной жизнью мог как раз ветер — точнее, очень сильный ветер. Так распорядился бог Верхнего мира Лова-ланги. Но похоже, Ловаланги переоценил силу ветра на Ниасе. На то, чтобы оживить первопредков ниха и поддерживать жизнь их потомков на протяжении нескольких десятков лет, ветра еще хватает, но случаев бессмертия среди местных жителей не наблюдается.

Боги сделали семь фигур первых манси из лиственницы и семь из глины, но легкие деревянные — и перспективные, как указывает миф, с точки зрения вечной жизни — фигуры разлетелись от дыхания «верхнего бога» Нум-Тору-ма. Пришлось Калтась-экве, младшей сестре Нум-Торума, оживить фигуры из глины, качество которых на поверку оказалось ниже среднего. Они тонули в воде, страдали чрезмерной хрупкостью конечностей, болезненно потели и вообще маялись разными хворями — какое уж тут бессмертие!

Другой вариант этого мифа сообщает, что Нум-Торум лично сделал первоманси из смеси глины и снега, а затем покрыл еще бездыханные тела особо твердой оболочкой — абсолютной гарантией бессмертия — и пошел за душами. Но пока он отсутствовал, в его мастерскую проник глава Нижнего мира Шул-Атыр и всю эту чудесную оболочку содрал, как антипригарное покрытие со сковородки. Когда Нум-Торум вернулся, ничего поделать уже было нельзя, и он оживил заготовки, испорченные Шул-Атыром.

Первомужчина эскимосов чугач, коренных жителей Аляски, был сотворен местным богом из камня, но, когда уже работа подходила к концу, бог перестарался и сломал бедняге ногу.

Пришлось все начинать сначала, но больше камня у бога под рукой не оказалось, и он слепил первочугача из глины. В дальнейшем у этой модели выявился один, но существенный недостаток — с годами глина начала осыпаться, перво-чугач постепенно старел и функционировал все хуже. Тем не менее бог превратил глину в человеческую плоть и запустил модель в серию.

При этом он дал первому поколению серийных чугачей шанс на бессмертие. Для этого им, четверым братьям и сестре, необходимо было — ни много ни мало — подстрелить смерть, принявшую облик седого старика и засевшую в гнезде на высоком дереве. В случае удачи они навсегда остались бы молодыми. Но легко сказать — трудно сделать. Сколько ни стреляли братья и сестра, их стрелы ломались в полете…

Народ мизо, проживающий в Восточной Индии, тоже был сделан из глины. Его история — сюжет, как минимум, для небольшого романа.

Местный бог вылепил мужчину и женщину, но дело до конца не довел и отправился спать. Пока он восстанавливал силы после тяжелой работы, приползла змея и фигурки проглотила. На следующий день все повторилось: бог опять весь день занимался лепкой, опять устал, и опять в самый ответственный момент его сморил сон. То же самое случилось и в несколько последующих дней. Бог каждое утро с маниакальным упорством брался за глину, но к заходу солнца останавливался на полуфабрикате. Наконец он сообразил вылепить охранника-собаку, и она, когда змея приползла, чтобы привычно проглотить глиняные фигурки, прогнала ее прочь.

Наутро бог доделал мизо и оживил, но и змея, которой, надо полагать, осточертела глиняная диета, была вознаграждена за настырность: мизо были сотворены смертными, чтобы змея могла пожирать их бренные останки. Впрочем, вскоре змея едва не была снова посажена на голодный паек, поскольку у мизо появилась реальная возможность сделаться вечноживущими.

Как-то семеро братьев мизо отправились с лес по дрова. По дороге они убили оленя и велели самому младшему заняться готовкой, а сами — раззудись плечо, размахнись рука! — взялись за топоры. Когда настало время обеда, усталые, но довольные, предвкушая, как набьют животы мясом, шестеро братьев вернулись на поляну, где оставили своего младшенького, и увидели, что никакого обеда нет. Младший брат развел руками и понес околесицу: мол-де, он разрубил оленя на части и положил на листья, но тут с дерева на оленину упали другие такие же листья, вследствие чего куски мяса собрались воедино, олень ожил, вскочил на ноги и убежал.

Понятно, что оголодавшие братья не поверили ни единому его слову. И кто-то из них в сердцах взмахнул топором — а может быть, и не в сердцах, а с научной целью, дабы экспериментом подтвердить услышанное… В любом случае это была отличная идея. Кровь хлынула потоком, но не успел младшенький упасть замертво, как с чудесного дерева, название которого, к сожалению, осталось неизвестным, на его тело посыпались в изобилии листья. Свежеубиенный зашевелился, рана его вмиг заросла, и он живехонький предстал перед братьями. Первыми его словами после воскресения, надо полагать, были: «Ну, кто из нас прав?!» И старшим братьям, вероятно, ничего более не осталось, как признать свою ошибку.

Забыв про лесозаготовительные работы, они собрали замечательные листья, содрали с дерева кору, которая также обладала оживляющими свойствами, и с песнями пошли домой. Листья пригодились почти сразу: ими была оживлена дохлая собака — наверное, та самая, что когда-то защитила недолепленных мизо от змеи. В деревне листья и кора были разложены для сушки, и оживленной собаке велели глаз с них не спускать.

Но, увы, про находку мизо узнали солнце и месяц. Действуя сообща, они заморочили собаке голову и выкрали листья и кору. Собака погналась за ними, и погоня эта продолжается по сей день. Время от времени собаке удается схватить то одного, то другого, и тогда происходят затмения, но в последний момент удача ей изменяет.