Осенний призрак

Теперь он богат и знаменит. «Если нужны деньги, папа, на отпуск, или на летний домик, или вдруг захочешь навестить нас, только скажи. Линус растет, вы, наверное, хотите увидеть его?»

Самый дешевый билет до Ванкувера на одного человека стоит двенадцать тысяч крон. Многовато при моей следовательской зарплате.

Моему внуку сейчас восемь месяцев, я хочу его увидеть. Но лететь на деньги Мартина? Никогда.

И все свои миллионы мальчик получает за то, что ему удается немного развлечь малообразованных, измученных работой обывателей. Иногда Харри это бесит. Равно как вся дурь, которой занимаются эти хоккейные мачо. Сами игроки, тренеры и фанаты считают это делом настоящих мужчин. Понимают ли они, о чем говорят? Знают ли они, что такое реальная опасность и что требуется человеку, стоящему перед ее лицом? Есть ли у кого-нибудь из этих «ледяных принцесс» в доспехах и негабаритных шортах то, что бывает нужно, когда по-настоящему горячо? Понимают ли это Сундин или Форсберг?[15] Гомики.

— Харри, а сейчас его показывают по четвертому каналу. Скорей спускайся.

Хоккей Гунилла взяла на себя. Подвозила сына на стадион. Была хорошей мамой, когда Харри, не в силах преодолеть своего отвращения к игре, отправлялся репетировать с хором «Да Капо».

Мартинссон надевает кальсоны. Они жмут ему на ляжках и между ног. Стоя посреди темной спальни, проводит рукой по своей обритой голове. Двухдневная щетина колет ладони, однако еще недостаточно отросла, сегодня можно не бриться.

Мой сын забивает голы.

И Харри невольно улыбается. Скорей спускаться? Никогда. Ведь малыш, похоже, и сам справляется со своими спортивными гомиками.

«Она больше не спит со мной. Эта постель — море упущенных возможностей».

Шеф полиции Карим Акбар протягивает руку, будто хочет прикоснуться к своей жене. Но ее нет рядом с ним, он отвергнут ради другого. А может, так все-таки лучше? В последние годы он не решался приблизиться к ней, боялся ее отказа.

Она все время уставала. Работала куратором в две смены, в то время как половина ее коллег подалась в Норвегию, чтобы получать там в два раза больше за две трети полного рабочего дня.

«В этом есть что-то, чего я не вижу, — думал Карим. — Но что?» Он сделал из чувства предмет размышления, вместо того чтобы присмотреться к нему и попытаться понять, что все это значит и какие последствия может иметь. Он думал о том, что два человека могут прожить бок о бок всю жизнь, так и не поняв друг друга, и что эта пустота постепенно убивает тебя, и в то же время продолжаешь жить. Вероятно, это сродни тому, что чувствовал его отец, когда он, инженер, приехавший в Швецию из турецкого Курдистана, не нашел себе здесь ни работы, ни какого-либо вообще места в обществе. Папа окончил жизнь в петле, сделанной из нейлонового галстука, в своей квартире в районе Накста в городе Сюндсвалль.

Иногда Кариму Акбару приходила в голову мысль, что жена не хочет жить с ним. Почему в таком случае она так долго ничего не говорила? Ведь он достаточно просвещенный человек и не стал бы предъявлять на нее никаких собственнических прав. Однако ему никогда не хватало сил довести эту мысль до конца и спросить ее прямо.

И вот она ушла. Взяла их девятилетнего сына и переехала к своему коллеге в Мальмё. Она решилась. Но он знал, что она боялась и, быть может, боится до сих пор. Напрасно. «Я никогда не сделаю так, как мои земляки, отец и брат, арестованные несколько месяцев тому назад. Мне больно вспоминать о них».

Развод.

Нет лучшего слова для обозначения одиночества и растерянности. Он попытался уйти в работу над своей новой книгой, посвященной проблеме интеграции иммигрантов в шведское общество, рассмотренной в совершенно новом ракурсе, но не смог. Вместо этого он стал думать над тем, как ему поддержать сына во время их встреч.

Папа на каждый третий выходной. Она хотела оформить опекунство, и он уступил. Меняться с ней каждую неделю совершенно не согласовывалось с его рабочим графиком. И потом, они живут теперь в разных городах.

Байран с ней и в праздничные дни. На его день рождения в сентябре они были в Стокгольме, и сын пошел вместе с ним в магазин мужской одежды «Гетрих», где Карим покупал себе новый костюм. Он даже позволил Байрану самому выбрать пару галстуков. Тонкая, мягкая шерсть. Кашемир. Вполне по карману выскочке — полицейскому шефу вроде него. Как и «Мерседес».

Карим натягивает на себя одеяло, слушает, как стучит за окном дождь и думает о том, что неплохо было бы подыскать себе квартиру где-нибудь в городе, поближе к работе. В Ламбухове[16] слишком много от Наксты и Сюндсвалля.

Но могло быть и хуже. И Карим представляет себе лицо следователя Бёрье Сверда и его лихо закрученные усы. Сейчас он в отпуске, его жена Анна нуждается в круглосуточном уходе. Рассеянный склероз, болезнь поразила нервы, управляющие мускулами вокруг легких, и Анна уже не может дышать самостоятельно.

— Может, полгода она еще продержится, — говорил Бёрье, когда хотел получить отпуск по уходу за больной женой.

— Занимайся Анной, сколько будет нужно, — отвечал Карим. — А потом добро пожаловать обратно.

И Малин Форс. «Ей сейчас тяжело, — думает Карим. — Но что я могу сделать? Она слишком много пьет. И, видит бог, она незаменима в своем отделе».

Свен Шёман, комиссар и руководитель следственной группы отдела уголовных преступлений полиции Линчёпинга, похоже, умеет проникнуть в самые сокровенные тайны дерева, извлечь из него красоту, дремлющую в нем практичную и прекрасную форму.

Конечно, это всего лишь романтика. Но если такое хобби, как резьба по дереву, лишить романтики, где в таком случае еще останется для нее место?

Токарный станок гудит. Стружки летят на его голубую майку с рекламой склада пиленого леса в Берге.

Мастерская Свена, расположенная в звуконепроницаемой комнате в подвале одного из домов района Валла, пахнет свежеструганым деревом, лаком, олифой и потом.

Лучше всего здесь бывать по утрам, хотя именно в эти часы острей чувствуешь свое одиночество.

Комиссар никогда не любил одиночества, предпочитая ему общество людей. Жены, к примеру. Хотя за все годы совместной жизни они не сказали друг другу ни одного лишнего слова. Или коллег. Карима.

Малин. Как ты там, Малин? «У нее был нелегкий год», — думает Свен, вынимая из токарного станка будущую чашу. Потом он выключает машину и наслаждается тишиной, вмиг воцарившейся в комнате.

Это была глупая идея, снова переехать к Янне. Во всех отношениях глупая. Но я не мог тебе этого сказать. Твоя жизнь — это твое дело, Форс. В работе я еще могу кое-что тебе посоветовать, хотя и в этом ты нуждаешься все реже. Но в жизни? От тебя все чаще несет спиртом. Ты выглядишь несвежей, измотанной, печальной. Вот так.

Только бы не стало еще хуже! Янне, твой муж, или скорее бывший муж, который снова живет с тобой, звонил мне, хотел, чтобы я что-нибудь сделал. Говорил, что ты пьешь. Конечно, иногда это заметно. И я пообещал ему. Но что? Поговорить с тобой? Ты будешь ругаться. Отстранить тебя от работы? Для этого пока нет причин. Послать к какому-нибудь специалисту? Но ты никуда не пойдешь, ты ведь такая упрямая.

Пьянство — в каком-то смысле наша профессиональная болезнь. Мы видим столько дерьма, что время от времени бывает необходимо снять напряжение.

Он поправляет ремень. Еще четыре дырочки и минус двенадцать килограмм. С давлением стало лучше.

Но все равно я слишком много ем.

— Застегни комбинезон. Сейчас же! Я не собираюсь повторять дважды.

Инспектор криминальной полиции Юхан Якобссон стоит в прихожей своего таунхауса в районе Линдхем. Пятилетняя малышка в похожем на пузырь комбинезоне поет, ее мир непроницаем для слов Юхана.

Какого черта они затеяли поездку к родителям жены именно в эти выходные, когда у него в кои веки свободная пятница! Последнее, что им нужно сейчас, — такое вот нервозное утро, когда обидные и бесполезные слова то и дело проносятся в воздухе, словно шальные пули.

15

Матс Сундин, Петер Форсберг — знаменитые шведские хоккеисты.

16

Ламбухов — район Линчёпинга.