Стальные стрелы

Тима с Алексеем машинально пригнулись, тут же опустились на одно колено и выставили пистолеты перед собой, взяв на прицел таможенника. Еще секунда – и его могли убить. Но таможенник (не тот, кто выбросил деньги, а из отдыхающей смены) поднял ствол вверх и закричал, сжимая оружие побелевшими пальцами:

– Нельзя на пост! Нет права! Нельзя!

И опять, истерично искривив рот, выстрелил несколько раз в небо.

Тима с Алексеем переглянулись. В общем-то, этот перепуганный пожилой лакец, неумело державший в руках оружие, был прав. Он стрелял не в них и использовал оружие, чтобы предупредить всех о намерении его применить. Ситуация требовала вмешательства прокурора.

Все водители на мосту при первых выстрелах или начали выпрыгивать из своих машин и падать на асфальт, закрывая голову руками, или прятаться за приборной доской.

Только лишь две машины (красная «девятка» и потрепанная черная «БМВ») с визгом, не жалея покрышек, развернулись на въезде и суматошно, ударив несколько раз «передком» по высоким бетонным бордюрам, рванулись прочь от моста по встречной полосе. Это, разобравшись в обстановке, удирала местная «братва», заботливо собиравшая свою собственную отдельную плату за въезд на российскую территорию.

После некоторого колебания командир пограничников поднял личный состав «в ружье», заблокировал все движение и теперь напряженно наблюдал за происходящим со своей вышки.

В считаные секунды у таможенного поста собралась вся группа СОБРа. Двух таможенников, которых основательно помяли при захвате, охранял водитель, а к месту происшествия уже спешил Зернов, ведя за руку слегка напуганного прокурора.

Таможенники тоже даром времени не теряли. Еще несколько человек вооружились и теперь плотной возбужденной толпой закрывали вход в таможенный пост. Их начальник хорошо понимал, что выдавать своего «засвеченного» человека никак нельзя, это грозило самыми серьезными осложнениями. Гораздо выгоднее «врубить кирпича», изображая недалекого и тупого служаку, и максимально затягивать время, давая возможность находившимся внутри поста дозвониться до своего руководства и сообщить о «вооруженном нападении на государственный объект». Старший поста знал, что за такую солидную мзду, которую «отстегивает» начальник таможни, любой чиновник будет защищать их до последнего.

На потерявшую дар речи и зажимающую уши женщину, которую Зернов вытолкнул перед испуганными озлобленными вооруженными людьми, никто из кричавших и стрелявших не обратил никакого внимания. Таможенники были здорово напуганы и поэтому, увидев, что СОБР не стреляет в ответ (без приказа никто огня не открывал, люди были обучены и угрозы своей жизни пока не видели), подогревали свою храбрость несмолкаемыми выстрелами в воздух.

Дагестанский СОБР не выдержал. Их пулеметчик поднял ствол и выпустил все семьдесят пять патронов над головами возбужденных людей. В наступившей тишине он поменял магазин и вновь изготовил оружие к стрельбе.

– Харе! – заорал наконец Боря, слегка приседая от натуги (почему-то это слово, сокращенное от «хорош!», выкрикнутое на одном мощном выдохе, всегда лучше слышится и понимается среди автоматных очередей). Он рассчитывал, что присутствие прокурора охладит горячие головы, но женщина («Мужика надо было брать», – угрюмо подумал Зернов.) совершенно растерялась, и по ней было видно, что в данный момент ей совершенно было наплевать на свои служебные обязанности. Она инстинктивно старалась спрятаться за спины тех мужчин, с которыми приехала.

Машины, которые с обеих сторон границы ждали своей очереди для въезда на мост, стали разворачиваться и уезжать, чтобы оказаться как можно дальше в стороне от вооруженного конфликта Азербайджана с Россией.

После этой команды все внимание собравшихся вооруженных людей переключилось на Зернова.

– Я – старший оперуполномоченный РУБОПа по особо важным делам полковник Зернов. – Он вытащил бордовую книжицу, и, не раскрывая, махнул ей перед лицом того таможенника, который орал громче всех. Тот уставился на полковника злыми возбужденными глазами.

– Все действия твоего человека записаны на видеокамеру, а краска от денег, которые он взял, не смоется еще целую неделю… пусть попробует, у него вся ночь впереди… сейчас прокурор напишет свой рапорт о том, что вы силой оружия препятствовали ей пройти в ваше помещение, не имея на это никакого права… мои люди это подтвердят… я посажу твоего дурачка, а ты слетишь со своего теплого местечка. Это я постараюсь тебе устроить… ну а пока давай попрощаемся хотя бы до завтра. – С этими словами старший «опер» развернулся, нашел взглядом Тиму и скомандовал на правах руководителя всей операции:

– Уводи людей. Уходим.

*

На азербайджанском берегу за всем происходящим на мосту наблюдал молодой человек кавказской внешности, с биноклем в руках. Он был гладко выбрит и одет просто, очень просто, и по этой бросающейся в глаза простоте одежды (много раз стиранные добела джинсы, такая же невзрачная блеклая футболка, потерявшая свой яркий первоначальный синий цвет, и стоптанные, разношенные кроссовки) опытный наблюдатель легко бы определил иностранца. Молодой человек отошел от дороги и поднялся на небольшой зеленый пригорок с растущими деревьями, чтобы оттуда, не привлекая излишнего внимания, наблюдать за мостом в бинокль. Рядом с ним стоял его спутник, по виду похожий на азербайджанца, выглядевший постарше и одетый в блестящий, переливающийся на солнце костюм. Кавказцы любят одеваться во все яркое, и азербайджанец каждый раз хмурился, когда его взгляд останавливался на молодом человеке. Если можно было бы прочитать мысли азербайджанца, то он сейчас думал примерно так: «Неужели этот пацан, который приехал командовать сюда вместо Джонни, получает так мало денег? Все-таки заместитель руководителя такой большой фирмы… на него же люди смотрят! А он одевается так, как будто вместо работы собрался в лес за грибами… совсем не понимает ситуации человек. Вот Джонни… да что там Джонни… был таким же шалопаем, несмотря на его возраст, пока Самир (азербайджанец сказал о себе в третьем лице) не вдолбил в его плешивую голову понятие о том, что одежде на Кавказе придают очень большое значение… вот и с этим придется возиться. Ему-то все равно, как выглядеть, но я же с ним рядом постоянно, и что обо мне подумают… скажут, что мой начальник – оборванец. Помоги мне, Всевышний!»

Внезапно раздавшиеся автоматные очереди всколыхнули теплый воздух, и из камышей поднялась стая испуганных птиц.

Фарух выпрямился, плотнее прижал окуляры, напряженно вглядываясь в далекие машины на мосту. Реакция же Самира была совершенно другой. Как только прогремели первые выстрелы, он, не оглядываясь, сразу же пригнулся и бросился за багажник черной «Волги», на которой они с Фарухом приехали. В то время как Фарух шарил по мосту биноклем, пытаясь определить причину неожиданной и суматошной стрельбы, Самир внимательно вслушивался, привычно определяя, на каком расстоянии от него просвистят пули. Он провоевал два года в Нагорном Карабахе и при внезапной опасности действовал точно так же, как и был обучен. В первую очередь он спасал самого себя, и в этом проявился его инстинкт самосохранения, помноженный на боевой опыт. (Именно таких людей, которые имеют за своими плечами реальные вооруженные столкновения, никогда не возьмет на работу хорошее частное охранное агентство. Переучить опытного бойца уже невозможно, он никогда не подставит себя для защиты тела хозяина, проще взять человека с улицы и уже лепить из него качественного телохранителя.)

Фарух случайно увидел своего помощника в такой нелепой позе. Сам он не пригнулся, и вообще мысль об этом даже не пришла ему в голову. Американский разведчик усмехнулся про себя и подумал, что его ближайший помощник оказался трусом, надо подумать о его замене.

Самир, который легко прочитал эту мысль на лице Фаруха, досадливо вздохнул, пробормотал про себя азербайджанское ругательство, разогнулся, заботливо отряхнул брюки и сделал вид, что он не заметил презрительную улыбку на лице своего непосредственного начальника.