Страница 62 из 99
Таким образом стенал я под жестокостью его ударов до самой смерти сего чародея. По отшествии души его в тартар, получил я паки мою свободу, но однако ж немногие годы ею пользовался и достался опять во власть некоторому добродетельному вавилонянину вместе с моею книгою, которую нашел он в земле, копая себе колодезь, ибо прежний волхв зарыл ее в оную, опасаясь, чтобы кто ее у него не похитил, но и храня ее в земле, столько боялся ее потерять, что написал в ней на похитителей заклятие. Новый и добродетельный мой повелитель не принуждал меня ни к какому беззаконному делу, ниже хотел полученные в книге сведения обратить во зло своим ближним, как то делывал лютый его предшественник, но еще избавлял смертных и от прочих чародеев и за то приобрел себе спокойную жизнь и мирную кончину, пред которою зарыл он паки книгу мою в землю, приложа к ней объявленное тебе Видостаном завещание.
По кончине добродетельного сего человека, пробыл я несколько лет на свободе, но наконец книгу мою, с коею совокуплена была моя вольность, вырыл некоторый бедный человек и, не зная ее употребления, продал ее индийскому купцу, а от сего досталася она Видостанову отцу. О прочем же ты сам ведаешь, и мне остается только рассказать теперь о том, что тебе неизвестно.
Видостан, получа ее в свои руки, — продолжал дух, — и познав ее важность, весьма учинил неосторожно, что открыл о том неверному своему любимцу, который, употребив знание ее в свою пользу, соделался страшным повелителем своему благодетелю, мне и всему свету. Первое его старание было покорить своей власти духов, между коими и я ему достался. После сего научился он разным превращениям и очарованиям, дабы, ограждая себя от всех сторон, учиниться страшным всем людям. Вскоре после сего учинил он опыт знания своего и лютости над отцом своего благодетеля, отравя его наилютейшим ядом. Учинив сие, он сокрылся и, избрав своим пребывалищем один из здешних островов, принудил нас построить себе на оном замок. Из сего-то ужасного замка выходя, причиняет он свету ужасные злосчастия, какие только выдумать может. О злодейских его поступках с Видостаном и прочими известными тебе людьми ты сам довольно ведаешь, а о прочих его злодеяниях скажу тебе коротко.
Сей гнусный чародей, получа во власть свою меня и прочих духов, вознамерился овладеть нашею помощью целым светом и учиниться бессмертным, но великие боги суетному и высокомерному его желанию посмеялись, показав ему в нас слабых исполнителей его гордости, ибо сие его желание удовлетворить мы отказались, сколько он ни принуждал нас к тому наказаниями. Карачун, лишася в том своей надежды, вознамерился к тому достигнуть сам собою: он начал выискивать всех волхвов и лишать их волшебных их вещей, надеяся сими средствами учиниться сильнее всех, в чем он действительно и успел. Ибо сколько ни обреталося волшебников во вселенной, он всех их победил разными пронырствами и овладел их вещами и тем учинился столько силен и страшен, что сам Ния не смел иногда сопротивляться его воле. Таковою его властью раздражась боги и опасаясь его лютости, лишили его силы умерщвлять всякого человека и определили ему скорую казнь, что я узнал от прочих духов, моих сотоварищей.
Долго бы рассказывать мне, — продолжал Липоксай, — о всех его злодействах, ежели б описывать их подробно, но я скажу тебе о том вообще. С тех пор как овладел он моею книгою и духами, не приключилось в свете никакого важного несчастья, коего бы не был он виною. Сей мерзкий эфиоп, лишася власти умерщвлять людей, терзает их, напротив того, всякими лютейшими мучениями и лишает их своими очарованиями естественного их вида. Причем употребляет он такую хитрость, что все очарованные им по тех пор неизвестны бывают свету, покамест продолжается их очарование, и одни боги могут человекам открывать его козни. Он построил еще себе на некотором здесь острове замок и определил его на свои увеселения, но однако ж, кроме досад и огорчений, ничего в нем более не находит, понеже похищенные им от-всюду в сей замок красавицы, какие он ни употребляет пронырства для прельщения их, все до единой презирают его и гнушаются им, ибо правосудные боги, в наказание ему и для предосторожности неповинных красот, лишили его власти являться к ним в другом виде, кроме его собственного, а собственное его гнусное лицо неудобно прельстить и самой наипозорнейшей женщины. Вот каково его изображение!
Теперь осталось мне сказать тебе окончание собственной моей повести. Я нашел, будучи еще вживе, лютое средство умерщвлять людей разнообразно, хотя б и сами боги смерти их сопротивлялись. Но сего варварского таинства не включил я в мою книгу, ниже кому о том поведал, опасался худых от того следствий. Сия-то воздержность и спасла меня в аде от конечного моего погубления, и сие есть причиною теперешнего моего заключения. Ибо сей лютый волхв, уведав от сотоварищей моих о сей моей тайне, хотел от меня об ней узнать, но я ему твердо в том отказал, что и навлекло мне от него самое варварское мучение и темницею сей остров. Но я надеюсь, что милосердое небо за претерпленные мною страдания вскоре избавит меня от власти сего тирана человеческого рода. Ибо ты, государь, — продолжал он, — точно мне кажешься тем витязем, от коего боги определили мое избавление. Я уже весьма давнее время нахожусь на сем острове, вседневно ожидая с тобою моей свободы. Напоследок, увидев здесь тебя, предприял я испытать твое добродушие и тем увериться, что ты будешь мой избавитель от лютого Карачуна. Для сего-то точно и превратился я в молодого человека и силою моего знания обратил на себя толпу лютых зверей; и когда доброе твое сердце склонило тебя вдаться для меня в опасность, тогда я бросил в толпу сих животных некоторый приуготовленный мною состав, который, возбудя в них бешенство, обратил их на самих себя.
Едва только Липоксай окончил свою повесть, как пре-сильное землетрясение взорвало в пещере пол и учинило великое отверстие, из коего с превеликим пламенем и сгущенным дымом выскочил к ним исполин, вооруженный саблею.
— Умри, — вскричал он Светлосану, замахнувшись на него оружием, — и прекрати надежду сего неверного духа и свою собственную!
Но Липоксай в самый тот миг отхватил князя от поражения и вынес его вон из пещеры.
— Дерзновенный! — вскричал исполин духу. — Ты осмеливаешься защищать лютейшего моего врага, но ведай, что ты сим усугубил только свои и его мучения. Ничто вас не избавит от мщения Карачунова!
Проговорив сие, кинулся он за Светлосаном, который, лишившись волшебного своего меча при потоплении, принужден был спасаться бегством, не имея к защите своей другого способа. Помощью летающих сандалий, прибежал он вскоре на поверхность моря, но великан, который был точно Карачун, не оставил за ним гнаться и по морю, будучи поддерживаем духами.
Конечно бы от руки его погиб тогда Славенский князь, ежели б нечаянный случай, который, казалось, готовил ему единую погибель, не спас его жизни. От продолжительного бежания дух у него начал уже заниматься и лишать его всей надежды к спасению; отчаяние овладело его мыслями; он возвел глаза свои на небо для испрошения себе помощи свыше, но в самое то время, запнувшись, упал и мнил уже себя потопшим, как в самый тот миг почувствовал у себя в руках нечто такое, которое падение его остановило. Он встал тотчас опять на ноги и увидел под собою превеликого дельфина, держащего во рте своем волшебный Левей лов меч. Обрадованный князь сим приключением едва осмелился поверить своим глазам; воздав благодарение бессмертным, ухватил он свой меч и с превеликою храбростью обратился на гонящегося за ним Карачуна, который весьма уже близко от него находился. Сей гнусный волхв, сколько ни нагл был и ни дерзостен, но усмотри Левсилов меч в Светлосановой руке, вострепетал и обратился в бегство. Но не возмог бы он избежать достойной себе казни тогда же, ежели б не спасся от того своим коварством, ибо, превратяся в рыбу, повергнулся он в море и тем избавился от неминуемой себе смерти.
Светлосан, лишась таким образом своей победы, принужден был возвратиться на остров, дабы посоветовать с Липоксаем, каким образом может он достигнуть до окончания своего предприятия, в рассуждении ниспровержения сего коварного врага.