Мой талисман

– Живая! – обрадовался доктор, легонько хлопнув ребенка.

Раздался слабый, как у котенка, писк, а потом обиженный крик.

– Молодец, живучая и сильная, – похвалил врач, обрезая пуповину. – Давайте – обмойте ее и запеленайте, а я займусь ее матерью.

Он, не обращая больше внимания на ребенка, начал зашивать разрез на теле Сикорской. Экономка, запеленав младенца, подумала, что мать девочки все равно не жилица, отнесла новорожденную в людскую и отдала недавно родившей крестьянке Акулине, наказав кормить девочку.

К вечеру Сикорская так и не пришла в себя, но и не умерла. Доктор сказал, что теперь все в руках Божьих, и уехал. Экономка посадила около Натальи одну из дворовых девушек, а сама вернулась в дом. Оставалось дождаться барина.

Князь вернулся домой поздно вечером. Ему навстречу вышли капризно надувший губы Тимоха и испуганная экономка.

– Ваша светлость, – пролепетала женщина, – с барыней из флигеля несчастье случилось, она была без памяти, умирала, доктор кесарево сечение ей сделал, чтобы ребенка спасти. Девочку спасли, да только барыня до сих пор в себя не пришла.

– Родилась девочка? – напряженно спросил Ресовский, – она здорова?

– Да, ваша светлость, – подтвердила экономка, – совершенно здоровый ребенок.

– Где она?

– В людской, я ее поручила Акулине, та сейчас кормит ребенка, – ответила старая женщина.

– Немедленно принесите ее сюда, – велел князь.

Он дождался ухода экономки и повернулся к Тимохе.

– Почему ты не подождал до рождения ребенка? А если бы с моей дочерью что-нибудь случилось? – в ярости спросил Ресовский.

– Я ничего не делал, – пожал плечами Тимоха, – это я ее спас: шел мимо флигеля, и мне показалось, что услышал крик, заглянул – а она у подножия лестницы валяется, и мешок с платьями около нее. Сбежать хотела, да Бог ей не позволил ребенка у отца отнимать.

Ресовский промолчал, и Тимоха не понял, поверил ему любовник или нет. Вернулась экономка, неся в руках завернутый в домотканые пеленки сверток. Она откинула ткань слица ребенка и показала его князю.

– Вот, ваше сиятельство, – девочка, – сказала она, впервые глянув в лицо младенца, и тут же поняла, что девочка родилась от хозяина. На смуглом личике, как нарисованные, выделялись черные брови, а крошечные черты повторяли тонкие черты Ресовского.

– Моя красавица, – нежно сказал тот, забирая девочку из рук экономки. – Ты будешь, как твоя бабушка – Прасковьей. Ты уже сейчас на нее похожа, а когда вырастешь, будешь еще красивее.

Поцеловав младенца, Ресовский передал его экономке и распорядился, чтобы для его дочери устроили детскую в самой большой и светлой комнате третьего этажа, завтра же наняли к ней гувернантку-англичанку, а Акулину сделали няней. Князь велел закупить Прасковье самое дорогое приданое и отпустил озабоченную экономку. Когда та ушла, унося ребенка, Ресовский обернулся к Тимохе и сказал:

– Я удочерю бедную девочку, чьи родители умерли. Ее мать нужно похоронить с почетом. Утром пошлите за хорошим гробом.

Он замолчал и внимательно посмотрел на своего любовника.

– Само собой, – подтвердил Тимоха, – все сделаем, как положено.Ресовский кивнул и отправился в английский клуб. Раз Тимоха его понял, будет лучше, если множество свидетелей сможет подтвердить, что в момент смерти бывшей камер-фрейлины его дома не было.

Сикорская пришла в себя и не смогла понять, где находится. Она лежала во флигеле, в котором прожила последние месяцы, но находилась не в своей спальне, а на диване в обшарпанной гостиной первого этажа. Голова кружилась, а живот горел. Сикорская провела по нему рукой и поняла, что он стал плоским.

«Что случилось с ребенком? – подумала она и тут же сама себе удивилась, – надо же, мне все равно».

Действительно, мелькнувшая мысль, что она могла потерять ребенка, оставила женщину равнодушной. Наверное, сказалось то ужасное состояние вечного страха, в которомжила Наталья, ведь она почувствовала даже некоторое облегчение. Теперь она была свободна и могла уйти. Сикорская пошевелилась и поняла, что хотя руки и ноги ее слушались, она так слаба, что не может оторвать голову от подушки. На шум из соседней комнаты вышла дворовая девушка Агаша и с любопытством посмотрела на Наталью.

– Ух ты, а мы думали, что вы помрете, – сказала она с искренним удивлением.

– Что со мной? – прохрипела Сикорская?

– Доктор вам живот разрезал, чтобы ребеночка вынуть. Вы уже давно без памяти лежите, – рассказала словоохотливая девушка.

– А что с ребенком? – встрепенулась Наталья. – Он жив?

– Жива! Девочка у вас, – расцвела улыбкой Агаша. – Ее князь распорядился в дом перевести, гувернантку ей нанять, а Акулина ее няней будет.

«Дочь выжила, – подумала Сикорская, закрывая глаза. – Князь уже признал ее, даже не удочерив, значит, я ему больше не нужна. Нужно уходить».

Она пошевелила руками и ногами, а потом обратилась к девушке:

– Помоги мне встать!

– Да что вы, барыня, у вас живот разрезанный, – испугалась крестьянка. – Вдруг кишки вывалятся.

– Да что ты ерунду мелешь, – рассердилась Сикорская. – Делай то, что тебе говорю!

Превозмогая боль, она начала подниматься, Агаша подхватила ее за руки и помогла встать. Наталья прощупала сквозь сорочку и плотную повязку живот и поняла, что может даже касаться шва руками. Значит, все было не так уж и плохо.

– Разорви простыню и забинтуй мне живот поверх повязки, – велела Сикорская.

Девушка послушно разорвала простыню на широкие ленты и, сняв с Натальи рубашку, начала бинтовать живот. Она несколько раз порывалась остановиться, но Сикорская требовала накрутить еще несколько слоев. Женщина успокоилась, только когда закончились все бинты, получившиеся из простыни. Потом она с помощью Агаши натянула теплоешерстяное платье с длинными рукавами и накинула на плечи шаль.

– Холодно мне, знобит, – сказала она девушке, – принеси сверху меховой капот, он на кровати лежит.

Та быстро спустилась, неся в руках единственную дорогую вещь Сикорской – лисью накидку, крытую темно-синим сукном. Девушка накинула его на плечи Натальи и озабоченно спросила:

– Ну как, согрелись?

– Уже лучше, – кивнула женщина. – Только сил совсем нет. Принеси что-нибудь поесть, можешь не спешить, пусть приготовят для меня кашу на сливках.

Агаша кивнула и побежала на кухню, а Сикорская, дождавшись, когда девушка исчезнет в большом доме, осторожно пошла за ней. Женщина уже не думала о брошенных вещах, о платьях, сложенных в наволочку – было ясно, что она ничего не сможет нести. Хватило бы сил пройти через дом на улицу. Наталья, держась за стену, вышла из флигеля, и, качаясь как пьяная, пересекла двор. Ей повезло. Пока женщина осторожно пробиралась от задней двери дома к парадному крыльцу, она никого не встретила. Когда Сикорская вышла на Невский проспект, ей показалось, что по ее лбу стекают струи пота, она еле стояла на ногах, но другого пути не было. За ее спиной стояла смерть. Женщина осмотрелась по сторонам. К счастью, около соседнего дома дремал извозчик. Сикорская оттолкнулась от стены и неверным шагом пошла к экипажу. Наконец, она опустилась на подушки и, напрягая последние силы, сказала:

– На Охту.Наталья больше не пряталась, все равно у нее не было сил пройти по улице хотя бы до соседних ворот, поэтому она подъехала прямо к дому мадам Клариссы. Отпустив извозчика, женщина вошла в дом и, добравшись до спальни, упала на кровать. Сколько она пролежала в этом полусне-полузабытьи, Сикорская не знала. Похоже, всю ночь. Наконец, подгоняемая мучительной тревогой, она с трудом поднялась и достала из тайника старый капот, а за ним саквояж. Наталья разорвала подкладку и высыпала деньги в саквояж, там уже лежали документы на имение Минкиной, паспорт Натальи, и целая наволочка принадлежавших Ресовскому серебряных вещей. Саквояж был тяжелый, но оставлять его было жалко. Решив, что она быстро найдет извозчика, а потом заедет за саквояжем, женщина, держась за стену, двинулась к выходу.