Облако смерти

Эндрю Лейн

ОБЛАКО СМЕРТИ

ОТ АВТОРА

Посвящается детским писателям, чьими книгами я зачитывался в юности: капитану Уильяму Эрлу Джонсу, Хью Уолтерсу, Андре Нортону, Малькольму Сэвиллу, Алану Норсу и Джону Кристоферу; а также представителям молодого поколения писателей, с которыми я имел счастье общаться и дружить: Бену Джипсу, Стивену Коулу, Джастину Ричардсу, Гасу Смиту и несравненному Чарли Хигсону.

Также выражаю глубокую признательность Ребекке Макналли и Роберту Кирби за то, что верили в меня; Джону Лелленбергу, Чарльзу Фоли и Андреа Планкетт за то, что разрешили мне написать эту книгу; Гарету Пью за то, что рассказал мне о пчелах; и Найджелу Маккрири за то, что помог мне не сойти с ума на этом долгом пути.

ПРОЛОГ

Когда Мэтью Арнетт впервые увидел облако смерти, оно выплыло из окна первого этажа одного из ближайших домов.

Мэтью шел по главной улице рыночного городка Фарнхем и смотрел, не уронит ли кто-нибудь из прохожих яблоко или хлебную корку. Но глядел он не только на землю, но и на окна домов, витрины магазинчиков и на толпящихся вокруг людей. Ему было всего четырнадцать, и он впервые в жизни оказался в таком большом городе. Центральный, фешенебельный район Фарнхема был застроен старинными зданиями, верхние этажи которых нависали над улицей, словно грозовые тучи, закрывающие собой небо.

В центре города дорога была вымощена гладкими камнями, но дальше брусчатка сменялась утоптанной землей, покрытой слоем пыли, которую взметали копыта лошадей и колеса экипажей. Повсюду валялись кучи навоза: то совсем свежего, теплого, над которым вились рои мух, то засохшего, похожего на слипшиеся стебли сухой травы.

С вонью смешивался аромат свежего хлеба и запах жареной свинины, которую наверняка готовили на вертеле над открытым огнем. Мэтью прямо видел, как с туши стекает жир и капает в пламя. Его живот свело от голода, и Мэтью согнулся чуть ли не пополам от неожиданной боли. Прошло уже несколько дней с тех пор, как он в последний раз наелся досыта. И он не знал, сколько сможет еще выдержать без еды.

Один из прохожих, толстый мужчина в коричневом котелке и старомодном костюме, остановился и протянул руку, словно пытаясь его под держать, но Мэтью шарахнулся в сторону. Не нужна ему никакая благотворительность! Благотворительность приведет сироту разве что в церковь или в работный дом, а Мэтью не устраивало ни то, ни другое. Ему и так хорошо. Найти бы только еду. Как только он набьет живот, ему сразу же полегчает.

Он бросился в проулок, прежде чем толстяк успел схватить его за плечо, а потом свернул на такую узкую улочку, что верхние этажи стоящих на ней домов почти соприкасались. Если бы кому-нибудь вздумалось перелезть из окна спальни в окно дома напротив, он сделал бы это без труда.

И тут Мэтью увидел облако смерти. Впрочем, в то время он еще не знал, что это такое. Ему удалось разглядеть лишь темное пятно размером с большую собаку, которое выплыло из распахнутого окна, словно клубы дыма. Но этот дым как будто действовал по собственной воле: сначала он застыл в воздухе, затем метнулся в сторону, к водосточной трубе, а потом взмыл вверх. Забыв про голод, Мэтью с разинутым ртом глядел, как темное облако пронеслось над черепичной крышей и скрылось из виду.

Вдруг чей-то вопль разорвал тишину, и донесся этот крик из раскрытого окна. Мэтью сразу же развернулся и бросился наутек. От удивления так не кричат, нет. И от испуга тоже. Мэтью знал по собственному опыту, что так кричать могут лишь люди, охваченные предсмертным ужасом, и ему совершенно не хотелось знать, что могло там случиться.

ПЕРВАЯ ГЛАВА

— Эй, вы! Идите-ка сюда!

Шерлок Холмс обернулся, чтобы увидеть, кого и кто зовет. Этим солнечным утром во дворе Дипдинской школы для мальчиков собрались сотни учеников, каждый в отглаженной школьной форме и со стянутым ремнями деревянным дорожным сундуком или с горой чемоданов, сваленных прямо на землю. Окликнуть могли любого из них. Преподаватели в Дипдине никогда не обращались к учащимся по фамилии, а вместо этого называли их мальчиками или юношами или ограничивались окликом «Эй, вы!». Это здорово усложняло им жизнь и вынуждало постоянно быть настороже — наверное, для этого и делалось. А может быть, учителя давно отчаялись запомнить их фамилии. Шерлок не знал, которое из объяснений истинно, возможно, и то и другое.

Никто не обратил на окрик ни малейшего внимания. Остальные ученики или оживленно болтали с родителями, которые приехали их забрать, или не сводили глаз с ворот, дожидаясь экипажей, в которых уедут домой. Шерлок с неохотой оглянулся — убедиться, что перст судьбы указывает не на него…

Но именно на него он и указывал. Направленный на Шерлока палец принадлежал мистеру Талли, преподавателю латыни. Учитель даже за угол заглянул, где в стороне от остальных учеников стоял Шерлок. Костюм мистера Талли, вечно засыпанный мелом, сегодня был тщательно вычищен (ведь его обладателю предстояло встречаться с родителями, которые платят за обучение своих сыновей), а квадратная академическая шапочка сидела на голове как приклеенная.

— Я, сэр?

— Да, сэр, вы, сэр, — резко ответил мистер Талли. — Отправляйтесь в кабинет директора quam celerrime. Вы достаточно хорошо знаете латынь, чтобы вспомнить, что это означает?

— Это означает «немедленно», сэр.

— В таком случае пошевеливайтесь.

Шерлок взглянул на ворота:

— Но, сэр… я жду отца, он должен меня забрать.

— Я уверен, юноша, что он не уедет без вас.

Шерлок предпринял последнюю отчаянную попытку:

— Но мои вещи…

Мистер Талли окинул презрительным взглядом потрепанный сундук Шерлока, доставшийся ему от отца-военного, покрытый въевшейся грязью. Он походил на изъеденное морщинами лицо старика, на котором беспощадное время каждый год оставляет все новые и новые отметины.

— Не думаю, что кому-то придет в голову его украсть, — заметил он. — Разве что как историческую реликвию. Я попрошу старосту за ним присмотреть. А теперь живо.

Шерлок с неохотой оставил во дворе сундук со своими пожитками: чистыми рубашками и бельем, томиком стихов и записными книжками, куда он заносил свои идеи, мысли, размышления и мелодии, которые иногда приходили ему в голову, и направился к украшенному колоннадой входу в здание школы. По пути ему пришлось проталкиваться через толпу детей, их родителей, сестер и братьев, и время от времени он оглядывался в сторону ворот, где с трудом пытались разъехаться два потока прибывающих и отъезжающих экипажей.

Центральный вестибюль школы был обшит дубовыми панелями и уставлен мраморными бюстами предыдущих директоров и попечителей — каждый на отдельном постаменте. В лучах света, падающих на черно-белые плитки пола, кружилась меловая пыль. Пахло карболкой, которой пользовались горничные при мытье полов по утрам. В вестибюле было не протолкнуться, и то тут то там кто-то особенно неловкий задевал одно из изваяний, и бюст опасно качался, рискуя вот-вот свалиться с постамента. Мраморные лбы некоторых важных особ уже украшали трещины — свидетельство того, что в конце каждого учебного года хотя бы один из бюстов да оказывался на полу, после чего его приходилось склеивать.

Шерлок проталкивался сквозь толпу, но люди не обращали на него ни малейшего внимания. В конце концов ему удалось пересечь фойе и свернуть в коридор. До кабинета директора оставалось лишь несколько ярдов. Шерлок задержался на пороге, глубоко вздохнул, отряхнулся и постучал в дверь.

— Войдите! — послышался хорошо поставленный голос.

Шерлок повернул ручку и толкнул дверь, пытаясь подавить охватившее его волнение. До этого он оказывался в кабинете директора всего два раза: сначала с отцом, когда впервые приехал в Дипдин, и год спустя, с группой учеников, которых обвинили в жульничестве на экзамене. Троих зачинщиков выпороли тростью и исключили, еще четверых или пятерых тоже выпороли до крови, но разрешили остаться в школе. Шерлок (а именно у него списывала вся компания) чудом избежал порки — он сказал, что не догадывался о происходящем, и ему поверили. На самом деле Шерлок знал обо всем, но в школе его не любили, и, давая списывать, он добивался лучшего к себе отношения. Этическая сторона вопроса его в данном случае не беспокоила. А к тому же он и доносить на списывающих не собирался — если бы он это сделал, его бы избили или заставили стоять перед горящим камином, пока его одежда не задымилась бы, а кожа не покрылась волдырями. Вот такой вот и была школьная жизнь — необходимо было угождать и учителям, и однокашникам, чтобы не получить на орехи и от тех и от других. Шерлок ненавидел это всей душой.