Голос рассудка

— Я появился на свет по досадной случайности. Мои родители преподавали в колледже и, кажется, не стремились иметь детей. Я слишком поздно вошел в их жизнь. Да, слишком поздно, — грустно повторил он. — Они всегда обращались со мной как со взрослым. Можно сказать, я родился старичком. Родители погибли в автомобильной катастрофе, когда мне было девять лет. После их смерти я переходил от одних родственников к другим. Из рук в руки. У меня никогда не было своего дома, я никогда не задерживался долго на одном месте, меня всегда преследовало чувство, будто я все время в пути...

У Долли сжалось сердце. Должно быть, тяжело маленькому мальчику ощущать себя никому не нужным, чувствовать себя обузой для всех! Словно уловив ее мысли, Дик сказал:

— Но, с другой стороны, это оказалось и благом: я ни от кого не зависел, не нес ни перед кем ответственности и привык рассчитывать только на себя. — Он повернулся к ней. В уголках глаз собрались морщинки. — Теперь тебе должно быть понятно, почему мне нравится мотаться по свету с места на место.

Несмотря на его бодрый тон, Долли заметила в глазах Дика боль и одиночество. Да, теперь ей понятно, почему он до сих пор бродит по свету. Ей вдруг нестерпимо захотелось обнять его, пожалеть и успокоить. Но она все время помнила о том, что необходимо держать себя в руках: ведь такие моменты особенно опасны. Пора признать неопровержимый факт, который хотелось не замечать. Она мечтала о легком романтическом приключении, а вместо этого безнадежно влюбилась...

— Ну, довольно болтать об ушедшей юности! — заявил Флеминг и подошел к окну. На его губах заиграла довольная улыбка. — Все еще льет. — Он повернулся к гостье. — Прости, у меня нет записи «Голубого блюза».

Ах, да! Это та самая песня, под которую они танцевали в тот вечер на террасе! Повинуясь внезапному порыву, Дик принялся напевать низким мелодичным голосом, затем протянул руки к Долли, и она, не раздумывая, подошла и положила руки ему на плечи. Они медленно поплыли в танце, озаряемые светом живого огня.

Дик потерся носом о ее ухо, бережно поцеловал в шею. Долли стало щекотно и весело. Она вдруг почувствовала легкость, которую прежде ощущала при общении с Диком, — тогда, сто лет назад, когда он еще не знал, что у нее трое детей...

Дик остановился возле дивана и посмотрел ей в глаза.

— Долли, милая, это сильнее нас! Неужели ты до сих пор не поняла?

Они сели рядом на мягкое сиденье, Дик осторожно положил ее голову к себе на плечо. Долли вздохнула, и этот звук рассказал о ее чувствах полнее всяких слов. Как хорошо, думала она, сидеть вот так рядом с любимым, чувствовать тепло его руки на своем плече, слушать вой ветра, шум дождя... Она так давно, так часто мечтала об этом!

— Смотри, как мечутся языки пламени, — прошептал Дик. — Да ты и сама как огонь, милая, такая же искрящаяся и непостоянная, как пламя. Ты так же ярко освещаешь мою жизнь!

Долли обернулась к нему и встретила такое обожание и томление в его взгляде, какого до сих пор ей еще не приходилось видеть. Губы приоткрылись, и тогда Дик сжал ее щеки в ладонях и поцеловал в эти приоткрытые губы. Ей захотелось, чтобы этот обжигающий поцелуй не кончался никогда...

Эти горячие губы лишили Долли последней внутренней опоры, воля ее ослабла, тело стало мягким и податливым. Она обняла Дика за плечи. Он медленно откинулся назад и, не выпуская возлюбленную из тесных объятий, опустил спинку дивана вниз. Их губы опять встретились, и у Долли закружилась голова от запаха кожи мужчины, смешавшегося с тонким смолистым ароматом веток сосны, потрескивающих в камине.

Дик на мгновение оторвался от Долли, взглянул ей в глаза и низким хриплым голосом прошептал:

— Ночь за ночью на далеком забытом богом острове я, одинокий, мечтал о женщине. Я знал только, что она прекрасна, но не мог представить себе ее лицо. То, что сейчас происходит с нами, когда ты, дорогая, лежишь в моих объятиях, превосходит все мои самые смелые мечты. Но главное — я теперь точно знаю, что за лицо было у той женщины. Твое, Долли! Твое единственное лицо! Ты первая, кому удалось проникнуть в мое сердце. Ты моя покорительница, Зеленая Веточка!

— А ты мой странник, подаренный морем. Никто еще не говорил мне таких слов, не смотрел на меня с такой страстью, так нежно...

— Милая, ты — чудо...

Он целовал ее снова и снова, и Долли больше не слышала ни шума дождя за окном, ни потрескивания дров в камине. Весь мир, казалось, перестал существовать для нее — были только она и рыцарь ее грез. Прежде ей казалось, что такое полное единение душ существует лишь в сказках и снах. Но ведь он и пришел к ней из сна! Теперь Долли страстно хотелось одного: чтобы и тела их слились так же, как души. Поцелуи Дика становились все жарче, из глубины ее тела поднималась и росла волна ответного желания. Он расстегнул ее блузку, и она, не раздумывая, на ощупь отыскав пуговицы на его рубашке, расстегнула их. И блузка, и рубашка, а за ними его коричневые брюки и ее цветастая юбка — все беззвучно упало на толстый бежевый ковер.

Долли нежно провела рукой по гладкой мускулистой спине возлюбленного, по его плечам и ключицам. Дик запрокинул голову, и она кончиками пальцев дотронулась до его носа, едва касаясь, провела ими по переносице, обвела абрис его полных и чувственных губ. В красноватом отблеске пламени глаза Дика сверкали такой неутолимой страстью, что у нее перехватило дыхание. Что это? Игра? Наслаждение? Счастье? Или... любовь?

Он вновь припал ко рту любимой, но, движимый бешеным желанием, стал целовать ее всю. Она с наслаждением возвращала ему поцелуи. Он шептал ей нежные слова, давал ласковые прозвища, снова и снова повторял ее имя. Казалось, эти волшебные слова идут из самых потаенных глубин его души.

Раскачиваясь на волнах желания, они покинули землю и поплыли по волшебному океану страсти.

Не прекращая ласк, Дик нежно раздвинул ее бедра, провел рукой по их бархатной коже, а затем, крепко сжав ладонями ее ноги, прижал их к своим сильным мускулистым ногам. Затем его руки скользнули вверх, к ее груди. Касаясь большими пальцами розовых сосков, он стал поглаживать их. Стон вырвался из груди Долли. С уст срывалось его имя, повторяясь вновь и вновь, она дугой выгибалась ему навстречу.

Золотые языки пламени, игравшие в камине, бросали сполохи на их сплетенные тела. Свет перемежался с тенью. Пламя, бушующее в любовниках, озарялось светом живого огня. Вначале движения тел были медленными и чувственными, затем стали убыстряться, пока наконец огонь желания, переполнявший обоих, не взорвался ослепительной вспышкой взаимного удовлетворения. Долли закричала в экстазе. Действительность оказалась куда прекрасней самых волнующих снов!

Никогда еще Дик не испытывал столь полного, столь упоительного восторга. Ему показалось, что до этой минуты он был мужчиной лишь наполовину, и только теперь стал им полностью. Наконец-то он овладел ею! Долли принадлежит ему! И внезапно странная, неуместная мысль поразила завзятого холостяка: теперь он обрел дом.

Забыв о времени, они лежали в объятиях друг друга. Когда состояние эйфории стало покидать Долли, она содрогнулась от осознания совершенного безумия. А ведь она так старалась не допустить этого, потому что прекрасно знала, что все кончится: уже сейчас она не могла представить себе жизни без этого человека. А что будет дальше? Обхватив ладонями его лицо, Долли тихо сказала:

— Мы нарушили наш договор, Дик. Нам придется прекратить встречаться.

Глаза его широко распахнулись от удивления. Он отказывался верить собственным ушам.

— Любовь моя, это просто смешно! Ты не можешь не чувствовать, что мы созданы друг для друга. Такое бывает раз в жизни, если бывает вообще. Почему мы должны отказываться от этого счастья?!

Убитым голосом Долли пробормотала:

— У меня были причины относиться к нашему договору всерьез. А сейчас, после того что произошло, можно смело сказать, что этот договор был фикцией.

— Скажи, ты сознательно избегала встреч со мной? — спросил он хрипло.