Пассажир «Полярной лилии»

11. Ночь в Гамбурге

Было восемь утра, и в первом сером свете уже начали проступать белые очертания гор, когда шторм начал утихать. Ветер заметно слабел, хотя волна была еще высокая и Атлантика покрыта длинными полосами белой пены.

«Полярная лилия» легла наконец на другой галс, вошла в защищенный скалами пролив, и, хотя ванты еще гудели от ветра, наступил, казалось, полный штиль.

Нервы, мускулы, кости — все было словно измолото.

У трех мужчин на мостике покалывало глаза, тупо ныло в затылке, ломило поясницу.

Первым делом капитан вытащил из кармана трубку, вытряхнул из нее кристаллики снега, набил табаком.

— Второй помощник выспался, сейчас он сменит, — подбодрил Петерсен Вринса, который, решив держаться до конца, напрягал последние силы, чтобы не свалиться от усталости.

— Есть, капитан.

Петерсен посмотрел на компас, счетчик оборотов, оглядел выплывший из мрака совершенно обледенелый пароход.

— Капитан… — начал Вринс, отводя глаза в сторону.

Он безусловно чувствовал, что взгляд у Петерсена сердечный, ободряющий, и словно стеснялся этого.

— Правда, что Крулль сбежал с парохода в Свольвере?

— Не думаю. Он прячется где-то на борту. Сейчас я прикажу его разыскать.

И, внезапно положив коллеге руку на плечо, капитан спросил:

— Он ее любовник? Муж?

Вринс опустил голову, потом поднял и с беспокойством посмотрел на Петерсена.

— Брат, — тихо вымолвил он наконец. — Она — девушка.

— Пошли!

Капитан потащил его вниз по трапу, распахнул салон, и обоим мужчинам предстала картина, от которой им сделалось неловко.

Одна из масляных ламп все еще горела, желтым пятном выделяясь в серой утренней полумгле. Бутылка с минеральной водой упала и разбилась. А на одной из банкеток спала Катя. Если бы не чуть слышное дыхание, ее можно было бы принять за мертвую.

В лице, посуровевшем от усталости, не осталось и намека на прежнюю веселость. Волосы прилипли к влажным вискам. Правая рука свесилась на пол.

Даже во сне черты выражали страдание и тревогу.

Губы сложились в горькую гримасу — обычный признак морской болезни.

Вринс отвернулся. Петерсену пришлось увести помощника к себе в каюту, где шторм тоже похозяйничал, в частности опрокинул бутылку чернил и те разлились по линолеуму.

Капитан позвонил.

— Садитесь.

Он чувствовал, что голландец еще пытается сопротивляться, но попытки эти становились все слабей, и когда Вринс опустился на койку, у него вырвался усталый вздох.

В дверь постучался стюард. Он натягивал на ходу свежую куртку, и шевелюра его хранила следы мокрого гребешка.

— Передайте старшему помощнику: любой ценой взять Крулля.

Когда дверь закрылась, капитан бросил Вринсу:

— Это конец, верно? Он сообразил, что его обложили. Думаю, он хотел сбежать с «Полярной лилии» в Тромсё, но нас выручил случай: стоянку пришлось отменить. Его сестра это поняла.

Петерсен протянул кисет, молодой человек непроизвольно отозвался:

— У меня нет трубки. Курю только папиросы.

Из иллюминаторов струился холодный свет, в котором лицо голландца выглядело еще более измученным. — Теперь можете говорить все, Вринс. Я знаю, вы не убивали и уж подавно не крали денег у Эвйена и Шутрингера. Однако при создавшемся положении я сразу же по приходе в порт буду вынужден передать вас полиции. Убийца держался до конца, но все-таки проиграл. Его приведут с минуты на минуту.

Петерсен сел напротив молодого человека, из трубки его поплыла тонкая струйка дыма.

— Вы познакомились с ней в Гамбурге? Раньше не встречались?

— Скажите, ее тоже арестуют? Разве попытка спасти брата — преступление?

У обоих перед глазами неотступно стояла новая Катя, лишенная всякой кокетливости, более того, женственности и буквально раздавленная случившимся.

— Я люблю ее! — объявил Вринс и заморгал ресницами.

— Все произошло в «Кристале»?

— Нет. Я только что сошел с поезда. Было уже темно. Порта я не знаю, поэтому отправился в гостиницу. Катю увидел не сразу. Ночной портье оказался голландцем, стал меня расспрашивать — сперва, чтобы заполнить на меня карточку, потом из любопытства. Мы разговорились. Я сказал, что должен явиться на корабль, куда назначен третьим помощником. Только под конец я заметил, что она сидит в холле и слушает. Она попросила прикурить… — Вринс смолк и безнадежно махнул рукой. — Вам не понять…

На этот раз капитан улыбнулся с нескрываемой нежностью.

— Вы познакомились, ушли вдвоем?

— Она — не такая, как все. Не знаю, как вам объяснить…

Петерсену и не нужны были объяснения. Мальчик вырывается из училища и разом попадает в кильватер такой женщины! Как тут не потерять голову!

— О чем она вас попросила?

— Сначала уступить мое место ее брату. Он явится на пароход под моим именем. Призналась, что с ним в Париже стряслась беда. Он пристрастился к наркотикам… Остальное вы знаете… Во время одного из сборищ погибла девушка. Он бежал: сперва в Брюссель, где друг снабдил его деньгами; затем в Гамбург. Но я не мог — вы же понимаете. В общем, ушел, чтобы не видеть ее больше, не поддаться соблазну…

— Тогда она отправилась на «Полярную лилию» как пассажирка?

— Да. Брата ее я не видел, хотя предполагал, что он на судне. Когда исчез Эриксен, я понял, что это его работа.

— Сама объяснила?

— Она призналась мне, что это хитрость, придуманная им на случай, если в последнюю минуту на него поступит материал из Парижа, — тогда с помощью своей уловки он подведет под подозрение несуществующее лицо. Утром один его приятель, надев серое пальто, взял до Ставангера билет на имя Эриксена, оставил в каюте кое-какой багаж и скрылся.

— А Штернберг?

Вринс стиснул голову руками.

— Не знаю. Она тоже не поверила, что советника убил ее брат. Уговорила меня устроить так, чтобы все решили, что Эриксен бросился в воду. Понимаете — зачем? Чтобы следствие не успели начать на борту…

Мешок с угольными брикетами набил я: я ведь тоже хотел бежать вместе с нею… Я не говорил, что они направлялись в Киркинес с одной целью — уйти в Финляндию?

Больше из Вринса не надо было вытягивать ответы: у него самого появилась потребность выговориться.

— Тогда я еще не знал, что мне делать. Клянусь, капитан, вам меня не понять. Бывали минуты, когда я думал, что готов вас убить: я предчувствовал, что в конце концов вы догадаетесь.

— Она вам не сказала, какое имя взял себе ее брат?

— Нет. Но не из недоверия — скорее из деликатности.

Я стал следить за всеми — Эвйеном, Шутрингером, особенно Петером Круллем — я часто видел, как он шатается по палубе. Я знал: деньги кончились и у сестры, и у брата.

А когда произошла кража, сообразил…

Я предвидел, что до Киркинеса им не дотянуть.

План у обоих был схожий. Катя призналась, что брат в одиночку попытается удрать в Свольвере или Тромсё.

Для этого нужно, чтобы заподозрили другого Например, меня. — Вринс занервничал и поднялся. — Я должен видеть ее, капитан. Катя не виновата, клянусь в этом памятью матери. Она только пыталась спасти брата, верно? Например, когда устроила свой день рождения.

Это была не правда. Катя встревожилась, потому что выяснила: в самоубийство, может быть, в существование Эриксена больше не верят. Она придумала отвлекающий маневр, но он не имел успеха. Это было ужасно.

— Ваша мать умерла, Вринс?

— Да, на Яве.

— И вы единственный ребенок. У вашего отца нет никого, кроме вас. Я видел его фотографию среди ваших вещей…

Не закончив фразу, Петерсен подтолкнул помощника к двери.

— Не лучше ли вам пойти поспать, пока мы покончим со всем этим?

— Нет, не хочу.

— Тогда дайте слово, что будете мужчиной. Вы же носите форму! Сегодня ночью…

— Что сегодня ночью?

— Я был доволен вами. Вы сделали честь своему училищу.