Рюрик. Полёт сокола

— Отче Ведамир, повязку-то снимать? — спросил малец. Но ему никто не ответил, послышался только негромкий свист. Подождав ещё, Рарог снял повязку и огляделся. Он сидел на толстой подстилке из душистого сена. Подняв голову вверх, прикинул, сколько же он летел с обрыва. Неужто так мало, а почудилось, будто долго-долго продолжался волшебный полёт. Тут вновь справа послышался свист. Ага, вон кто на меня глядит!

— Знаешь, Сварга, а я тоже был соколом и летал, вольно летал, как ты! — поделился своей радостью малец. Божеская птица наклонила гордую голову и на сей раз что-то проклекотала. Рарог вдруг понял её ответ, прозвучавший где-то в голове.

— Я ведаю, ты, в самом деле, Рарог, и мы с тобою отныне родичи.

— Чудно, так я тебя теперь разумею, как и дед Ведамир, так всегда будет?

— От тебя зависит.

— А где отец Ведамир? В избушке? Где ж ему ещё быть, — сам себе ответил отрок. — Тогда пойдём, обрадуем его, я ведь прошёл испытание? — Рарог выбрался из оврага и двинулся в сторону Священной рощи, срывая по пути белые корзинки порезника, слегка прожёвывая его и прикладывая к саднящим ранам на руках и челе. Отрок вновь и вновь переживал волшебный миг полёта. Душа и тело ещё дрожали от испытанного ликования, и волны радости, одна за другой, охватывали всё существо отрока. Вот и тропинка, ведущая к их жилищу. Как остро сегодня ощущаются звуки, запахи, какие яркие цветы и листва, будто омыты чистой студёной водою весеннего ливня.

Рарог вдруг остановился, настороженно поднял голову и глубоко потянул носом воздух. Точно, будто гарью потянуло, как есть гарью, такого запаха здесь не было никогда. Ах да, на днях огнищанин приходил к волхву, просил благословления на новую пашню. Они собирались лес общиной выжигать. Огнищанин и Ведамир поговорили тогда, что ветер как раз подходящий для такого дела.

— Погоди, Сварга, — снова замер юнец, — ветер-то, кажись, сменился, а ежели так, то… аккурат на Священную рощу гонит, беда! — уразумел Рарог, приглядевшись, куда клонятся кусты и деревья. — Тревога охватила мальца. — Надобно поглядеть, что там! — И отрок побежал по тропе. С каждым шагом запах гари крепчал, вот уже потянулся и сизый дымок. Стали доноситься голоса людей и стук топоров. Вскоре он выбежал к огнищанам, которые неровной цепью растянулись справа и слева от поляны и торопливо рубили деревья, рыли землю, с тревогой поглядывая на густеющую впереди дымную завесу.

— А отец Ведамир тут? — спросил запыхавшийся отрок у одного из огнищан.

— Послали за ним! — громко ответил тот, продолжая споро орудовать заступом. Рарог тут же принялся помогать огнищанам валить деревья и оттаскивать их подальше от полоски перекопанной земли. Уже ощущалось приближение пожарища, слышен был дальний гул огня и громкие хлопки лопающихся от неимоверного жара деревьев. Из дымных клубов выбежали ещё несколько закопченных огнищан, они с трудом удерживали исходящую рыданием, вырывавшуюся из их рук молодицу.

— Дитя у неё где-то подле ручья осталось, туда сейчас не пробиться!

— Подле ручья, это там, где гряда каменная и старая сухая липа? — уточнил Рарог, который за время учёбы у волхва исходил всю округу и знал в лесу каждый камень и каждую ложбинку.

— Да, только туда теперь нет дороги, стена огненная, деревья горящей смолой брызжут, не пройти, — сам едва не плача, молвил огнищанин.

Княжич поглядел на молодицу, которая в исступлении заламывала руки и кричала, вцепившись руками в собственные волосы. Потом устремил взор в глубь леса, словно хотел пронзить огонь и дым, и вдруг в какой-то миг ясно узрел то место с высоты, будто летел над ним птицей.

— Я со стороны каменной гряды попробую, — молвил княжич и бегом сорвался с места.

— Куда ты, там тоже не пройти! — крикнул ему вслед кто-то, но Рарог уже бежал меж деревьев, всё больше кашляя и задыхаясь от дыма.

— Отче, — крикнул, увидев спешащего к ним волхва, голый по пояс и мокрый от пота огнищанин с торчащей копной волос, — а мы тебя обыскались, вишь, ветер ни с того ни с сего, в обрат повернул, беда будет, коли на Священную рощу перекинется!

— Вижу. Речёшь, ни с того ни с сего ветер повернул? — переспросил Ведамир. — Ничего в сём мире не происходит супротив воли богов наших.

— Сыне, сыне мой!! — всё голосила несчастная огнищанка.

— Дитя унеё там осталось, — глухо обронил огнищанин, — а твой ученик, отче, за ним в огонь ринулся, и удержать не успели…

Волхв замер от этих слов. Прикрыл очи, провёл дланью по усам и бороде. Потом твёрдо молвил:

— Я сейчас буду со Стрибогом-батюшкой беседу вести, а вы продолжайте, всё верно делаете, коли поспеем, огонь далее не пойдёт. — Волхв отошёл чуть поодаль и, воздев к небу руки, начал что-то говорить быстро и непонятно.

Княжич не видел, как за ним следом пустился отец оставшегося в огненной западне мальца. Только слышал сзади чей-то топот и возгласы, но вскоре перестал их различать, бежавший, видно, взял левее. Остановившись у небольшой мочажины, Рарог быстро сунул в воду руки по локти, а потом побежал дальше, прикрывая рот и нос полусогнутой рукой, стараясь дышать через мокрый рукав. Пересекая ручей, княжич намеренно упал в его прохладное ложе, перевернулся в воде несколько раз и снова побежал. Здесь тоже горел лес, но он был тут небольшой и чахлый, потому что из земли выпирала каменная гряда. Несколько раз отрок срывался с горячих округлых камней, но, на счастье, не покалечился, лишь добавил себе синяков и ссадин. Даже когда прямо на него упало горящее дерево, княжич в последний миг успел ящерицей юркнуть за большой валун, который и принял на себя всю силу удара, обдав Рарога целой охапкой горячих искр. Те, что попали на мокрую рубаху, зашипели, а те, что на голову и, особенно, за шиворот, больно прижгли, впиваясь раскалёнными иглами в кожу.

Он пробежал ещё немного и был вынужден остановиться. Тело обдало таким жаром, что княжич невольно попятился, мокрая одежда запарила, обжигая кожу. Неужели дальше не пробиться? Ведь вон уже она, старая высохшая липа, вернее, оставшаяся от неё часть ствола, а ветви и крона уже давно обломаны ветрами и временем. Туда огонь, кажется, не добрался, кругом камни и лужайка зелёной травы, потому что из чрева земли пробивается холодный родник. Дым застилает островок, и не видно, есть ли там дитя. Но пройти туда невозможно от уже сгоревших деревьев, превратившихся в обугленные столбы, готовые в любой миг упасть. От горящих стволов пышет таким жаром, что впору жарить мясо на вертеле. Назад тоже не уйти: там, где он только что прошёл, встала сплошная стена огня. Рарог снова закашлялся, одежда почти высохла, и рукава рубахи теперь мало помогали. Сейчас бы в ручей окунуться, но до него шагов десять сплошных пылающих углей. Совсем рядом одно дерево угрожающе наклонилось в его сторону, а другое упало, взметнув россыпи блестящих искр. Точно такие завихрения оставались на огненной дорожке, которую разравнивал отец Ведамир перед хождением по ней босиком в праздник Купалы… «Я же не раз ходил по углям, — вспомнил Рарог, — пройду и сейчас!» И княжич побежал, вздымая босыми ногами столбы искр и пепла. Деревья падали, а Рарог бежал. То ли ночное сидение под дубом с завязанными очами и нынешнее испытание, то ли запах гари и вид пламени пробудили до необычайной ясности далёкие воспоминания детства. Рарогу казалось, что его снова несёт на руках по пылающему Гам-граду сильный воин, а вокруг горят не деревья и кусты, а терема и конюшни. Огонь вокруг, огонь под ногами, кажется, даже внутри, главное — не споткнуться и не упасть. Он всё-таки упал, но уже в воду ручья, прохлады которой даже не почувствовал, а только горячечную боль в обожжённом теле. Добрался почти ползком по ручью, скользя на обросших зеленью камнях до зелёного островка, но не сразу нашёл малыша. Маленький, испуганный, он забился под вымытые дождями корни высохшей липы и уже не плакал, а только всхлипывал, но был жив. Рарог прижал маленькое тельце к себе. Он не замечал саднящих ожогов и порезов, а только ощущал, как бьётся в нём испуганное сердечко дитяти. Княжич долго сидел, держа дитятко на руках, поливая водой и защищая его своим телом, и не сразу заметил, что ветер поменялся. Он дул теперь снова от Священной рощи к морю.