Во власти девантара

Альфадас сошел со ступеньки у трона.

— Отец, я никогда не переставал надеяться… — Он торжественно приложил руку к сердцу и склонил голову.

— Не кланяйся отцу! — строго сказал Мандред и обнял воина. — Мой сын! — Всемогущие боги, от мальчика пахло, словно от цветка.

— Мой сын, — снова повторил он, теперь тише, и высвободился из объятий. — Альфадас? — Имя было чуждым для его языка. Мандред оглядел его с ног до головы. Олейф выглядел как герой. — А ты… высокий, — заметил он, просто чтобы хоть что-то сказать и совладать с захлестнувшими его чувствами. Его сын… Всего пять дней назад он думал, что ребенок только что родился… а он уже мужчина.

Что сделали с ним девантар и Эмерелль! Они украли у него сына, причем таким образом, который он себе даже представить не мог! Всего пару дней назад он предвкушал, как будет держать на руках младенца, а перед ним стоял человек в полном расцвете сил. Олейф мог бы быть его братом! Как они обманули его! Лишили всех тех часов, когда он учил бы его тому, что делает из мальчика честного мужа. Лишили славных вечеров, когда они вместе ходили бы на рыбалку на фьорд… Первого военного похода, когда ребенок по-настоящему мужает, долгой зимней охоты…

И, несмотря на все это, можно было считать, что ему повезло. Каково было бы стоять против человека, который старше его и которого нужно называть сыном?

Он еще раз оглядел Олейфа. Видный получился парень.

— Я рад, что старше тебя, мальчик! — хитро улыбнулся Мандред. — Может быть, я еще чему-то смогу тебя научить. Боюсь, эти эльфы понятия не имеют, как сражаться секирой и…

Улыбка его сына была ясной… как у эльфа.

— Теперь Альфадас пойдет с тобой, — торжественно провозгласила Эмерелль. — Я научила его тому, чему можно было научиться здесь. А теперь ты отведешь его в мир людей и будешь наставлять, как посчитаешь нужным.

Мандреду на миг показалось, что в словах Эмерелль таился отзвук иронии.

— Непременно, — твердым голосом сказал он, чтобы все в зале услышали его.

Кольчуга Фародина негромко звякнула, когда он неожиданно поднялся.

— Королева, позволь задать вопрос.

Эмерелль согласно кивнула.

— Где наша госпожа, наша возлюбленная? Мы сделали то, чего она желала.

Мандреду показалось, что в зале несколько похолодало.

— Помните террасу над фруктовым садом? — сухо сказала Эмерелль.

— Да, повелительница! — Фародин уже не пытался скрывать свою тоску. Нурамон тем временем тоже поднялся с колен, хотя ему никто не позволял сделать это.

— Идите туда!

— Ты разрешаешь, повелительница? — спросил теперь Нурамон.

Королева коротко кивнула.

Легкими шагами направились товарищи обратно, к выходу из тронного зала. Мандред смотрел им вслед; он был рад тому, что по крайней мере они возвращались к своей возлюбленной, хотя он никогда не мог понять, как два мужчины могут любить одну женщину и не проломить друг другу при этом головы.

Когда Фародин и Нурамон переступили порог зала, королева торжественно заявила:

— Мандред, я объявляю охоту на человека-кабана оконченной. Она принесла много горя, однако в конце концов злокозненная плоть повержена. Ты со своими товарищами проведешь еще одну ночь в комнатах охотников. Вы должны очиститься душой и телом, помянуть тех, кто не вернулся, и попрощаться друг с другом.

Эмерелль поднялась, подошла к Олейфу и взяла его за руки.

— Ты был мне почти как сын, Альфадас Мандредсон. Никогда не забывай этого!

Слова королевы показались Мандреду раскаленными искрами, упавшими на трут. У Олейфа была мать! И она была бы наверняка еще жива, если бы в качестве платы за эльфийскую охоту Эмерелль не потребовала его сына! Он с трудом взял себя в руки. Несмотря на гнев, он заметил, что Эмерелль действительно больно расставаться с его мальчиком. Даже бессердечная повелительница Альвенмарка не была абсолютно свободна от чувств. И Мандред понял, как глупо винить во всем только ее. Конечно, это она потребовала его ребенка в качестве платы за эльфийскую охоту, но ведь согласился-то он. Он продал свою плоть и кровь. И даже не спросил согласия у Фрейи, которая еще носила его ребенка под сердцем. Человек-кабан был повержен… Но его решение принесло смерть Фрейе, а ведь он хотел спасти ее в первую очередь! Что она чувствовала, когда эльфы стояли перед ней, прекрасные и в то же время холодные, требуя отдать то, что она любила? Согласилась на сделку или возмутилась? Что случилось той ночью? Он должен знать это!

— Королева… Что сказала моя жена, когда ты велела забрать ребенка?

Меж бровей Эмерелль появилась вертикальная морщина.

— Я не велела забрать Альфадаса. Я отправилась в Фирнстайн со всем двором! То была не кража под покровом ночи и метели! Я посетила твою деревню, чтобы почтить тебя и твоего сына. Но к твоей жене я пришла одна. — Она перевела взгляд на Альфадаса. — Твоя мать очень испугалась. Она хотела защитить тебя, крепко прижимала к себе… Я рассказала ей об охоте. И я никогда не забуду ее слова, Мандред. Она сказала: «Две жизни в обмен на деревню, это решение ярла, и я уважаю его…»

Эмерелль отошла от Олейфа и открыто взглянула в лицо Мандреду. Хрупкая женщина стояла почти вплотную к нему.

— Это все? — спросил Мандред.

Он знал, насколько упряма может быть Фрейя. Он любил ее, в том числе и за это.

— Есть знание, которое принесет только боль, сын человеческий. Ты сделал то, что нужно было сделать. Оставь, Мандред, не спрашивай больше.

— Что она сказала? — не успокаивался он.

— Ты действительно хочешь это знать? Ну что же… «А мужа своего я проклинаю за то, что он оторвал молодой побег от своего древа прежде, чем тот успел пустить корни. Пусть никогда у него не будет дома, настоящего дома. Пусть бродит, не ведая покоя! Не ведая покоя, как моя душа, у которой он отнял все, чем она еще могла согреться».

В горле Мандреда встал комок. Он судорожно сглотнул, однако чувство не оставляло его. Казалось, он вот-вот задохнется.

— Я пыталась утешить твою жену, — продолжала Эмерелль. — Я хотела рассказать ей о будущем твоего сына, но она не стала слушать. Дала мне от ворот поворот. И только когда дверь закрылась за мной, она расплакалась. Только знай, Мандред, мне не нравится быть жестокой по отношению к людям. Твоему сыну было предначертано вырасти в Альвенмарке. Настанет день, когда эльфам понадобится помощь людей. И именно тот род, который произойдет от твоего сына, будет верен Альвенмарку, когда мир будет объят пламенем. Теперь дело за тобой, Мандред. Отведи своего сына обратно во Фьордландию. Дай ему все, что сын может получить от отца. Помоги ему найти свое место среди людей.

— Неужели его судьба так же горька, как моя, королева?

— Кое-что я вижу ясно, кое-что смутно, а многое не вижу вообще. Слишком многое открыла я вам о вашем будущем! — Эмерелль обвела рукой зал. — Никто не должен знать свою судьбу слишком точно. Ибо в тени будущего не может вырасти жизнь.

Слова Нороэлль

По пути к террасе Фародин и Нурамон молчали. Каждый был погружен в свои мысли. После всех трудностей, которые выпали на их долю в последние дни, им не терпелось снова увидеть свою возлюбленную и услышать, что она решила. Фародин думал обо всех тех годах, на протяжении которых ухаживал за Нороэлль, а Нурамон предвкушал момент, когда скажет Нороэлль, что сумел сдержать свое обещание.

Когда они вышли из ворот в ночь, то очень удивились. Потому что на террасе ожидала не Нороэлль. Там спиной к ним стояла светловолосая эльфийка в светло-сером платье. Подняв голову, она, казалось, смотрела на звезды.

Они в нерешительности приблизились. Эльфийка повернула голову, и казалось, прислушалась. Затем вздохнула и обернулась.

Нурамон узнал ее сразу.

— Обилее!

Фародин смутился и испугался одновременно. Конечно, они знали, что, как в мире людей, так и здесь, в Альвенмарке, прошло почти тридцать лет, но только при виде Обилее они поняли, что это означает.