Доброе сердце

— Они не боятся тебя, — пробормотала Сьюзен.

— Конечно, нет. Они давно ко мне привыкли. — Шон посмотрел на нее и улыбнулся, увидев на ее лице выражение детского изумления.

— Ты самый счастливый человек на свете, — шепнула она лихорадочно, — а это самое чудесное место на земле. Я бы отдала все, что угодно... — она прикусила язык.

— Ты бы отдала все, что угодно за что, Сью? — тихо спросил он, и, почувствовав его взгляд, она нахмурилась и опустила глаза.

— Который час?

— Рано. Около семи. Ты хочешь есть?

— Я съела ночью одну булочку, — пробормотала она, все еще глядя в окно.

— Я заметил. Но это было давно.

Она рассеянно кивнула.

— Так жалко, что пропал ужин. Такой восхитительный ужин. Тебе нужно было разбудить меня.

— Ни за что на свете.

Она медленно повернула голову и посмотрела на него, едва заметно улыбаясь.

— Мы так и не поговорили про то, что я узнала в больнице.

Его слова не соответствовали мягкому и внимательному взгляду:

— Не думаю, что мне это интересно.

Сьюзен молча разглядывала его лицо, отметив, что он побрился. Он также переоделся: на нем теперь были нежно голубой свитер и черные джинсы.

— Тебе это должно быть интересно, — сказала она с мягкой настойчивостью.

Шон шумно вздохнул, засунул руки в карманы, опустив голову, заговорил очень тихо.

— Наверное, целый год я почти ни о чем другом не вспоминал. Как я ни старался, я не мог не думать об этом. Эти мысли не давали мне жить, они присутствовали всегда, что бы я ни делал... — он поднял на нее глаза. — И вдруг вчера это исчезло. Я впервые освободился от этого. Это было... опьяняюще.

Сьюзен мягко улыбнулась. Он все еще пытается оправдываться, стараясь найти подходящее объяснение тому, что случилось вчера между ними. Это и вправду неплохое объяснение. Оба действительно были опьянены вчера — радостью, окружающей их красотой и весельем — и играли как дети, а потом, немного забывшись, зашли чуть дальше, чем хотели, как это часто бывает с детьми.

Ее немного опечалило то, что Шон испытывает необходимость в оправданиях. И явно жалеет о случившемся. Что касается ее, то она ни о чем не жалела, даже о том глупом стриптизе, который устроила в пустой комнате. Вчера ночью она увидела настоящего Шона Форрестера, человека, способного и дарить нежность, и по-детски испытывать радость, — этот образ останется с ней навсегда. Более того, теперь она увидела настоящую Сьюзен Конти — конечно, глупую и наивную, но даже после долгих, мрачных лет сурового одиночества способную любить.

И эта мысль вызвала улыбку на ее лице. Которая тут же исчезла, едва она взглянула на Шона.

Он все еще стоял у окна, но ей казалось, что находился гораздо ближе — как будто энергия, излучаемая им, уменьшала расстояние между ними.

— Сью, — пробормотал он.

Или ей это показалось?

— Что? — прошептала она.

— До твоего появления здесь это был самый обычный дом. Ты принесла с собой чудо.

Сьюзен чувствовала, как сердце бьется все быстрее, словно стараясь защититься от надвигающегося шторма, но, видно, поздно. Шон стоял уже рядом с ней. Он оперся коленом в край кровати и нежно положил руку ей на грудь так, что сердцу было уже не спрятаться.

— Я хочу тебя, Сьюзен.

Жаркое дыхание обжигало ей лицо. Она боялась закрыть глаза, зная, что чудо всегда происходит именно тогда, когда ты моргаешь. И ты пропускаешь его — птичка уже улетела, кролик появился, а прекрасный человек исчез в тумане...

Губы Шона коснулись ее лба, потом век, кончика носа, виска. Губы Сьюзен раскрылись ему навстречу в извечной прелюдии слияния тел.

Не волнуйся, шептал ей внутренний голос, сейчас он тебя не покинет. Просто не сможет. Пусть на это короткое мгновение, но он принадлежит тебе. Сьюзен улыбнулась в душе, но рука, Шона распахнула халат на ее груди, и из победительницы она превратилась в побежденную.

— Ты чудо, — прошептал он хрипло, сжимая ладонями грудь Сьюзен. Она задышала чаще, уже обе его руки были под ее халатом.

Он мой, думала Сьюзен, радостная волна поднялась в ней и пробежала по телу. Нет, неправда. Это я принадлежу ему.

Лихорадочно избавившись от одежды, они передавали друг другу свою страсть от тела к телу, изнемогая в наслаждении и забыв обо всем на свете. Его жадные губы на ее груди, на животе и бедрах, осторожные прикосновения ее осмелевших рук — все слилось в сияющем щедром потоке любви.

10

Они лежали на кровати, раскинувшись, запутавшись в простынях, блаженно невинные, словно дети, утомленные игрой.

Уютно устроившись в объятиях Шона, Сьюзен бездумно водила пальчиком по его груди, затем ее рука спустилась ниже и погладила его по животу. Боже мой, только и подумала она, изумленная своей необычной смелостью.

— Эй, поосторожнее, — рокочущим голосом произнес Шон, теснее прижимая ее к себе. — Еще одно такое движение, и ты никогда не выберешься из этой кровати.

Ну и отлично, подумала Сьюзен, улыбаясь ему в грудь.

Внезапно ей ужасно захотелось увидеть выражение его глаз теперь, когда страсть утихла.

Она приподнялась на локте и посмотрела на него, вновь изумившись этой мужественной красоте.

Шон поправил непослушную прядку ее волос.

— Скажи мне, что ты чувствуешь, Сью? — прошептал он.

Любовь, мысленно ответила она. Мысленно, потому что облечь в слова то, что испытала, казалось невозможным. Ведь таких слов просто не существовало. Даже для писательницы, с иронией подумала Сьюзен. Забавно. Первый раз в жизни лежать обнаженной рядом с мужчиной после всего, что произошло — и ничуть не смущаться. И все же обсуждать это она не могла.

— Сью?

Она вздохнула и села в отчаянии, что не может преодолеть запрета. Слова она заменила поцелуем.

— Шон, — прошептала Сьюзен, еще не зная, что скажет.

Долгий звонок телефона в кабинете прервал ее и безжалостно вернул их к реальности.

— Я в первый раз слышу, как звонит твой телефон.

— Забудь о нем, — прошептал он. — Он звонит все время. Я больше не снимаю трубку.

— Когда ты перестал отвечать на звонки?

Она чувствовала его горячее дыхание.

— Сразу после выхода книги. — Голос зазвучал жестче. — Было слишком много звонков — от репортеров, сумасшедших... Казалось, телефон вообще не перестанет звонить никогда.

— И они все еще не оставили тебя в покое?

— Да. — И в этом единственном слове прозвучала смертельная усталость.

Она прижалась щекой к его груди, впервые представив, что ему пришлось пережить, находясь в центре такого скандала, когда совершенно незнакомые люди звонили в любое время суток, обвиняя его в преступлениях, которых он не совершал, приставая и бесконечными вопросами усиливая неутихающую боль.

И это не прекратится, неожиданно осознала она, пока все не узнают правду.

Неохотно оторвавшись от него, она подняла голову и взглянула ему в лицо. Обыкновенный телефонный звонок совершенно изменил его: на лбу опять пролегли складки, а глаза затуманила боль.

И во всем этом виновата Джудит, подумала она, чувствуя, что внутри нее разворачивается холодная и тяжелая пружина злобы. В эту минуту Сьюзен так ненавидела эту женщину, как, наверное, никого и никогда в своей жизни, и поклялась себе, что освободит Шона из паутины, которую та соткала вокруг него.

Глубоко вздохнув, она быстро села в постели и схватила халат.

— Нужно вставать, Шон. Я сейчас приму душ и оденусь, а потом нужно продолжить работу. Прежде чем я сяду за новый сценарий, предстоит еще многое сделать.

Он ответил не сразу. Когда он наконец заговорил, между словами были такие долгие паузы, как будто он боялся произносить их.

— Тебе не нужно писать новый сценарий, Сьюзен. Неужели ты этого не понимаешь? Теперь это совсем не важно...

Она помедлила, глядя на него и думая о том, как ей хочется вернуться к нему... Но ей необходимо изменить его жизнь, чтобы клевета, выдуманная Джудит, больше не причиняла ему боль.