Страница 80 из 81
Воронцов встал, вернулся на свое место, вытащил из ящика стола маленький сверточек и развернул его. Якушкин, вытянув шею, следил за тем, что делает майор, заглядывая в развернутый пакетик, но, должно быть, ничего не видел. Стремянной встал и подошел поближе. На бумаге лежал крохотный кусочек железа.
– Смотрите сюда, Якушкин! – Воронцов приложил сломанное лезвие к кусочку металла: сразу стало ясно, что это кончик лезвия. – Вы очень торопились и сломали нож. И вот вам недостающая часть... Она была найдена под нарами. Что вы на это скажете?
Якушкин нервно потер ладонями колени.
– Ничего не скажу, – резко бросил он и вдруг глубоко закашлялся. – Дайте... дайте мой платок.
– Возьмите. – Воронцов вынул из кармана свой и протянул Якушкину. – Он совершенно чистый, только что из чемодана.
Но Якушкин уже перестал кашлять и с замкнутым лицом, исподлобья наблюдал за Воронцовым.
– Товарищ Стремянной, подойдите-ка поближе, – сказал Воронцов, снова разглядывавший в это время вещи фотографа. – Вот интересное открытие... Смотрите.
Воронцов разостлал перед собой старый платок Якушкина и кончиком лезвия безопасной бритвы, которое он хранил между листками своей записной книжки, осторожно отрезал один из уголков платка... Тотчас же из широкого рубчика на стол выпала маленькая черная пилюля.
– Яд, – сказал Воронцов. – Стоит раздавить сквозь платок зубами пилюлю – мгновенная смерть! – Он закатал пилюлю в кусочек бумаги и спрятал в спичечную коробку. – Ну, Якушкин, теперь вы будете говорить?
Не поворачивая головы, Якушкин краем глаза посмотрел на Воронцова. Он как-то сгорбился и, казалось, еще больше постарел, голова глубоко ушла в плечи.
– Говорите же. Я слушаю, – спокойно сказал Воронцов.
– Да, действительно, я был связан с гестапо, – глухо проговорил Якушкин. – Но только как фотограф... Они не давали мне покоя... Когда я отказывался снимать расстрелы советских людей, они грозили мне смертью... Из-за этого в городе некоторые стали считать меня предателем! Я мучительно переживал это, но не мог вырваться из-под власти гестапо... Но вот пришли вы, и я решил, что этот кошмар окончен навсегда. Поэтому так активно стал вам помогать... Да, я старался завоевать доверие, мне казалось, что, разоблачая врагов, я хоть в малой степени этого добьюсь... Да, я стер имя предателя под нарами... Это было мое имя...
– Это все, что вы имеете сказать? – спросил Воронцов.
– Все, – ответил Якушкин.
– Все до конца? – переспросил Воронцов, акцентируя на последнем слове.
– Все до конца. Да, вот что касается яда... Мне его подарил Курт Мейер из жалости, на случай, если партизаны схватят меня как предателя и я не смогу доказать свою невиновность.
– И пять минут назад вам показалось, что вы этого не сможете сделать?
Якушкин испуганно поднял руку?
– Нет, нет, что вы!
– Однако вы просили у меня платок... Ну хорошо, хорошо, – словно поверив ему, сказал Воронцов. – Объяснения, которые вы мне дали, логичны...
Якушкин с облегчением откинулся на спинку стула. Тыльной стороной ладони он отер со лба пот.
Стремянной с любопытством смотрел на этого человека.
«Вот и открылось второе дно», – подумал он и невольно взглянул на Воронцова.
Воронцов, перегнувшись через стол, смотрел на Якушкина. И во взгляде его было что-то такое пристальное, напряженное, острое, что Стремянной, поймав этот взгляд, спросил про себя: «Почему он так смотрит? Неужели тут есть и третье дно?»
В эту минуту Воронцов поднялся со своего места и коротким движением руки бросил перед Якушкиным какую-то монету, вернее неправильно обрубленный кусок медной пятикопеечной монеты, вынутой из свертка.
Увидев монету, Якушкин отшатнулся. Кровь отлила от его раскрасневшегося, потного лица.
– Ну что ж, Якушкин, кончайте свою игру, – негромко сказал Воронцов, – человек, у которого другая половина монеты, – в соседней комнате. Очную ставку хотите?
– Нет, не надо. – Якушкин обнажил свои желтые зубы. Можно было подумать, что он готов вцепиться в горло Воронцову.
– Товарищ Стремянной, – сказал Воронцов, – разрешите вам представить: перед вами агент гестапо Т-А-87!
Якушкин рванулся с места и тут же бессильно привалился к краю стола. «Вот и третье дно открыто», – подумал Стремянной.
А Воронцов между тем поднялся с места и, заложив руки в карманы, остановился перед Якушкиным.
– А теперь скажите мне, куда вы дели планшет, который сняли с бургомистра, пока он лежал без сознания. Ну, знаете, там, в автобусе, который вы подорвали противопехотной миной. В этом планшете были документы. Некоторые из них касались укрепленного района.
Какой-то живой, хитрый огонек мелькнул в потускневших глазах Якушкина. Он пожал плечами.
– Зачем мне было их хранить? Разумеется, я их уничтожил.
– Нет, – сказал Воронцов. – Вы их не уничтожили.
– Почему вы так думаете?
– Вы слишком расчетливы для этого. Вы знаете цену фотографиям, картинам. Знаете, чего стоят и военные документы, особенно если они нужны для предстоящих операций.
– Дорого стоят, – вдруг сказал Якушкин и весь как-то подобрался, словно готовился к прыжку. – Вы правы, я действительно знаю им цену и дешево не отдам.
– Какова же ваша цена? – усмехнулся Воронцов.
– Жизнь.
– Этого я вам обещать не могу. Не от меня зависит. Хотите рискнуть – рискуйте.
Якушкин минуту помедлил. Потом, прищурившись, посмотрел куда-то в угол, поверх головы Воронцова:
– Что ж, рискнем, пожалуй. – Он протянул руку к лежащему на столе штативу фотоаппарата. – Разрешите?
– Подождите, – сказал Воронцов.
Он придвинул штатив к себе и разнял ножку на две части. Потом осторожно вынул из полой части трубки свернутую фотопленку.
– Это? – спросил он.
– Да, – ответил Якушкин, тяжело опершись о стол. – На ней все отлично видно. Фотографировал сам. Посмотрите на свет. Подлинники уничтожены. Хранить было неудобно и опасно.
Стремянной быстро поднялся с места и через плечо Воронцова взглянул на негатив. Воронцов передал ему пленку, и он долго и внимательно рассматривал ее.
Среди снимков различных приказов и донесений он увидел несколько кадриков, испещренных значками и витиеватыми линиями. Казалось, изображения в каждом кадрике совершенно разные. Но опытный глаз Стремянного сразу определил, что это части одного плана: очевидно, Якушкин фотографировал его по квадратам.
– Ну как? – спросил Воронцов.
Стремянной задумчиво свернул пленку.
– Проявим – виднее будет, – сказал он и взглянул на Якушкина.
– Вы будете довольны, – сказал Якушкин, – в этих снимках много полезного.
Воронцов кивнул Анищенко, молчаливо приказывая увести арестованного.
– Пойдемте! – сказал Анищенко.
Якушкин покорно поднялся и, сутулясь, пошел вслед за конвоиром.
– Интересно, – сказал Стремянной, когда дверь за ним затворилась, – какая у него сейчас будет встреча с задержанным вами агентом. Узнают ли они друг друга без монетки?..
Воронцов встал и прошел по комнате.
– Так... Так... – проговорил он улыбаясь. – Действительно интересно. Только встречи-то и не будет, товарищ Стремянной.
– Понимаю. Вы их разместите поодиночке.
Воронцов оперся о край стола.
– Скажу вам по строгому секрету, – сказал он уже серьезно. – К сожалению, человека с другой половиной монеты мы еще не задержали. Просто Якушкин не выдержал психической атаки. Я его переиграл... Теперь, конечно, предстоит узнать, кто у него в помощниках и где явки!..
В этот момент кто-то робко постучал в дверь. Воронцов крикнул:
– Входите!
Дверь медленно распахнулась. На пороге стояли Коля и Витя, взъерошенные и усталые.
– Мы хотим уйти!.. – сказал Коля.
Воронцов помахал ребятам рукой:
– Входите, входите!.. Присаживайтесь!..
Мальчики вошли и неловко пристроились на табурете, где только что сидел Якушкин.
Стремянной глядел на них с нескрываемой досадой. И надо же, чтобы сейчас, когда только что начали серьезный разговор, явились детдомовские пареньки! Зачем они нужны Воронцову? Отправил бы их домой, чем терять время на разговоры. Но Воронцов уже был целиком занят ребятами.