Страница 23 из 81
Черт подери! Неделя только на то, чтобы высмотреть за оградой нужного человека! Сколько же времени потребуется, чтобы связаться с ним, а затем организовать подпольную группу? Нельзя ли сделать это побыстрей?.. За неделю ведь многое может случиться. Вдруг однажды утром окажется, что лагерь пуст, а все военнопленные вывезены в неизвестном направлении.
Внезапно скрипнула дверь, и в щель просунулась взлохмаченная голова партизана. Очевидно, кто-то стоявший за его спиной мешал ему войти, тянул назад. За дверью шла возня. Однако, вцепившись в дверь, партизан не давал себя оттолкнуть, лицо его выражало крайнее отчаяние.
– Антон Мироныч!.. – прохрипел он. – Выдь на минутку!.. Срочное дело!..
Колесник встал и, тяжело ступая, вышел из блиндажа.
«Где-то заваруха!» – подумал Геннадий Андреевич.
Из-за тонких стен блиндажа до них доносились возбужденные голоса партизан, среди которых выделялся басовитый голос Колесника. Потом голоса стали удаляться и наконец совсем смолкли.
Колесник вскоре вернулся. В руках он держал смятую записку и озадаченно ее перечитывал.
– Тут важное сообщение, – сказал он. – Вчера я поручил Куликову проникнуть в Стрижевцы, выяснить, есть ли там каратели. А он сообщает, что в деревне появились два подозрительных человека. Говорят, что бежали из концлагеря... Сами же средь бела дня спрятались в сарае, невдалеке от дома полицая. Его жена украдкой им обед носила.
– А кто такой этот полицай? – спросил Геннадий Андреевич. – Может быть, он сочувствующий? Вы его проверяли?..
– Проверяли, – угрюмо взглянул на него Колесник. – Это хитрая лиса!.. Одно обещает, другое делает. При первой возможности мы его уберем... Ну что ж... – Он подумал. – Пусть Куликов их ведет. Допросим, и все станет ясно...
– Все станет ясно, – повторил Геннадий Андреевич.
Колесник вынул из планшета потрепанный блокнот и стал писать ответ Куликову.
Глава тринадцатая
ЛАГЕРЬ «ОСТ-24»
Побег двух ребят вывел Курта Мейера из себя не потому, что они так уж были ему нужны. Это был непорядок. Плохо, стало быть, работает полиция. Сегодня бегут подростки, а завтра побегут взрослые.
На всякий случай он послал в сторону Малиновки отряд на трех машинах и выставил на дороге усиленные посты. Это ничего не дало.
В последнее время Мейер вообще не мог поздравить себя с успехом. Едва только он установил имя руководителя подполья, как тот ушел к партизанам. Теперь приходилось искать другие пути. Один из них – засылка к партизанам двух человек, якобы бежавших из концлагеря.
В течение нескольких дней после того, как двое агентов ушли в лес, он непрерывно требовал сообщений, какова их судьба. И, когда на пятый день наконец ему доставили секретный пакет с партизанской листовкой, он, прочтя ее, долго сидел в тяжелом раздумье, решая, что же делать дальше: засылка не удалась – оба пойманы и расстреляны!
В инсценировке расстрела Юренева теперь необходимость отпала. Он не мог рисковать и этим ценным агентом.
Юренев принесет больше пользы в концлагере: он будет информировать о настроениях заключенных. Там нужно иметь надежного человека. До начала работ в укрепрайоне остаются считанные дни. Скоро начнется переброска рабочей силы. Возможны всякие неожиданности.
Узнав о новом решении Мейера, Юренев взмолился. Жить рабской жизнью заключенных, работать вместе с ними, питаться скудной пищей – он этого не выдержит. Не таким он представлял себе сотрудничество с Куртом Мейером. Его заставляют делать самую мерзкую, самую черную работу. А что, если он выбьется из сил и надсмотрщик, который не будет знать о том, кто он такой, пристрелит его? Нет, нет, куда угодно, только не на строительство укрепрайона!
Но Курт Мейер остался глух к его мольбам. Единственное, что он сделал для Юренева, – приказал накормить его в последний раз получше. К нему в одиночку принесли ужин из офицерской столовой и бутылку вина. Он выпил ее, а потом в припадке пьяного отчаяния долго ругался и бил ногами в дверь, требуя, чтобы его выпустили. Но тюремщик даже не заглянул в глазок.
Утром его под конвоем отправили в концлагерь. Как только за ним закрылись двери барака, все привилегии его окончились. Он стал заключенным без имени, под номером 564. Все свои донесения он должен был передавать начальнику лагеря капитану Бергу, не вступая, однако, с ним в личный контакт. Для этого ему сообщили систему конспирации.
Сидя на нарах, покрытых прелой соломой, он проклинал тот час, когда предложил свои услуги гестапо. Он стал убийцей и предателем. Теперь его послали почти на верную гибель. Он будет вместе со всеми рыть землю, таскать мешки с цементом, страдать от голода. А если с ним поступят особенно несправедливо, он не сможет даже пожаловаться из боязни, что окружающие заподозрят его в связи с гестапо. Он станет таким же рабом, как и все, кто сейчас вокруг него, но к тому же бесчестным и подлым. Он будет предавать своих товарищей и каждую минуту ждать разоблачения и кары. Подпольный суд суров и неумолим, приговор только один – смерть.
Да, он попал в мышеловку, из которой нет выхода. Он обречен. Только чудо может спасти его. В отчаянии он упал ничком на грязные нары и закрыл лицо руками. Так он долго лежал, словно в забытьи.
– Не падай духом, товарищ, – услышал он низкий, чуть хрипловатый, спокойный голос, – через все нужно пройти.
Он поднял голову и открыл глаза. Рядом с ним на краю нар сидел высокий, худощавый человек в тщательно залатанном красноармейском обмундировании. Его узкое, длинное лицо с выдающимся вперед подбородком выглядело изможденным, но в то же время было в нем что-то подкупающее – сильное и волевое. Такой человек знает цену и слову и поступку. Он с участием смотрел на Юренева прищуренными серыми глазами.
Юренев приподнялся и оперся на локоть.
– Это просто так, – сказал он смущенно, – блажь нашла.
Барак, в котором они находились, был совсем недавно построен самими заключенными из больших камышовых плит. Он защищал от ветра, но не от холода. Вокруг были устроены двухэтажные деревянные нары, на которых, тесно прижавшись друг к другу, на ночь ложились заключенные. Места для каждого оставалось ровно столько, чтобы лежать на боку.
Ночью через каждые два часа дежурный командовал:
– Повернись на правый бок!.. Повернись на левый бок!..
И все поворачивались. На одном боку всю ночь не проспишь.
Кормили два раза в день: в семь утра и в пять вечера. Каждый получал по куску хлеба и половину котелка пшенного супа. Иногда в нем можно было обнаружить маленькие кусочки мяса.
Кухня находилась в другом конце лагеря, и за супом туда посылали дежурных.
При раздаче пищи всегда присутствовал ефрейтор Гундер, высокий тучный человек. Он стоял, широко расставив ноги, заложив руки за спину, и надменно поглядывал на заключенных. Ритуал раздачи обеда был разработан им во всех тонкостях. Взмах черпака, и человек отходит. Следующий делает шаг вперед и протягивает котелок. Опять взмах черпака... Если досталось меньше, жаловаться нельзя. Рядом – большой медный таз с нарезанным хлебом. Бери кусок – отходи!
В лагере содержалось около шестисот заключенных. Среди них были и военнопленные, и мужчины призывного возраста, и те, кого гитлеровцы просто считали подозрительными. Большую часть людей разместили в бараках. Но мест для всех там не хватало, и остальных заключенных поселили в деревянных домах на близлежащих улицах. Всю эту часть города обнесли высокой колючей изгородью. Часовые стояли через каждые сто метров.
Юренев оглядел желтые стены, свитые из сухих и тонких прутьев. Если в бараке что-нибудь загорится, стены вспыхнут мгновенно, огонь начнет пожирать их со страшной быстротой. Никто отсюда не выскочит. Да, на хорошенькое дельце послал его Курт Мейер, будь он проклят!
Вскоре Юренев познакомился с окружавшими его людьми.
С одной стороны соседом по нарам оказался Алексей Охотников, тот самый человек, который так дружески обошелся с ним в минуту охватившего его отчаяния, с другой – молчаливый, страдающий от старой раны в ноге боец Еременко. Его еще в июле взяли в плен где-то под Воронежем, и он до сих пор не мог привыкнуть к заключению: по ночам кряхтел, стонал и глухо ругался. Юренев рассказывал им, как пытался бежать, какие тяжелые допросы выдержал в гестапо, намекал на то, что связан с подпольем. Его молодое, открытое лицо с усталыми глазами, в которых отражалось пережитое страдание, вызывало к себе невольную симпатию. Ему поверили. Он близко сошелся с Алексеем Охотниковым. Оба были из одного города. Юренев подробно рассказал Охотникову о событиях, связанных с гибелью Кати. Он ведь хорошо ее знал. Они виделись в студии, когда Юренев выступал по радио.