Жестокие игры

— Представляю, — рассмеялась она. — Ты наверное голоден?

— Да не то, чтобы, а так как-то.

— Я сейчас приготовлю завтрак.

Светлана ушла на кухню, а я стал читать принесенные ею протоколы допросов подозреваемых, арестованных вчера в сауне отряда ВОХР. В основном все отрицали какую-либо причастность к убийствам. И о складе оружия они, естественно, не имели не малейшего понятия. Лишь один Геннадий Никитин, успешно дурачивший нас в роли вокзального бомжа, сразу и во всем признался. Об инсценировке нападения на Башутина он ничего толком не знал. Операцией этой руководил сам Кандобин. Слышал, что кино крутили Безменов Павел по кличке Рыжик, Контарь Олег, Столешников Игорь и якобы хахаль Оксаны Паршиной, которого там и хлопнули. А что там почему и зачем, он не знает. Задание убить воровского авторитета Мартынова по кличке Крот и «кагэбэшника» Оксане Паршиной, Павлу Безменову, Олегу Контарю и ему, Геннадию, давал также сам Кандобин. А операцией непосредственно на месте, то-есть в казино «Черный кот», руководил заместитель начальника отряда ВОХР Сердюков Борис Игнатьевич. Паршина вызвала авторитета уже после закрытия казино и в мужском туалете шлепнула. «Кагэбэшника» же они прихватили на улице. Контарь сначала вырубил его ударом кастета по голове. После чего его погрузили в УАЗик и там, в машине, Павел Безменов, его убил. После этого они отвезли труп к Пашино и там неподалеку в лесочке прикопали, но так, чтобы труп быстро обнаружили. Да, перед этим Кандобин решил подставить торгоша Спиридонова, чтобы милиция поверила, что это именно он совершил эти убийства. Накануне Игорь Столешников пробрался в квартиру Спиридонова и выкрал его туфли и рубашку. А когда труп «кагэбэшника» прикопали, то рядом на свежей земле оставили след ботинка Спиридонова, а рубашку испашкали в крови «кагэбэшника». А на следущий день Столешников отнес ботинки и рубашку назад в квартиру Спиридонова. Почему решили подставить именно этого торгоша? У него в ларьке Кандобин брал как-то водку и тот вместо нормальной, подсунул ему «самопальную». С того времени Кандобин имел на Спиридонова большой зуб. А когда все это началось, решил подставить. А чтобы милиция быстрее на него вышла, он, Никитин, сыграл роль вокзального бомжа и на похоронах Мартынова сказал одному из воровских авторитетов, что видел, как какой-то мужик около подъезда дома Мартынова подходил к нему накануне убийства и совал пачку денег. Авторитеты за это ухватились и с его, Никитина, слов нарисовали портрет Спиридонова. Вот и все, что он знает. Слышал, что Спиридонова повязала милиция. А что потом произошло, не знает. Об убийстве подполковника милиции Щаповаленко ему ничего неизвестно. Поговаривают, что его «замочил» якобы Сердюков, но точно сказать не может.

И вдруг, ноздри мои затрепетали от вкусного запаха жаренной ветчины. Я немедля прервал свое скучное занятие, пошел по запаху и вышел прямиком на кухню, где обнаружил Светлану, а на сковороде дозревал ветчина с яйцом — мой любимый завтрак. И глядя на неё (Светлану конечно), я вспомнил, что совсем, совсем скоро у нас будет свадьба. За большим празднмичным столом соберутся все наши друзья, будут пить вино и до самозабвения кричать нам «горько». А мы будем вставать и целоваться, вызывая бешенный восторг у «почтенной публики». Неужели же все это будет?! Я до сих пор до конца в это не могу поверить. Кажется, что стоит лишь хорошенько себя ущипнуть и... И «все пройдет, как с белых яблонь дым», исчезнет, растает, улетучится, будто мираж, как прекрасный цветной сон. Вот с этим постоянным ощущением страха однажды проснуться я и живу. Ага. Мое большое и основательно потрепанное жизнью сердце с большим трудом справляется с подобными перегрузками.

Однако, господа, со всей отвественностью должен заявить, что все это глюки пожилого и вечно рефликсирующего Иванова, ничего общего ко мне не имеющего. Я — матерый практик, материалист и неисправимый оптимист, привык опираться на факты, а не на умозрительные схоластические представления о жизни. Если я вижу на скородке яичницу с ветчиной, ощущаю её цвет и запах, то знаю наверняка, что очень скоро обязательно её съем чего бы мне это не стоило. Если вижу перед собой прекрасную молодую женщину, смотрящую на меня, будто на картину Иванова (не этого шизика, а художника) «Явление Христа народу», то уверенно подхожу к ней, целую её в трепетные уста и ощущаю под рукой биение её сердца. И это сводит меня с ума, и я на какое-то время забываю все на свете — и эту яичницу, и свой голод, и все эти протоколы (пропади они пропадом).

— Сережа, ты с ума сошел! — говорит она с предыханием. — А как же яичница?

— Яичница не волк, в лес не убежит.

— Но она остынет, — пытается вразумить меня Светлана.

— Лучше пусть остынет яичница, чем все остальное. — И, чтобы не дать ей возможности возразить, вновь её целую.

А потом мы ели яичницу и чувствовали себя расчудесно. А потому, господа, мой вам совет — никогда не слушайте галиматью всяких там схоластов Ивановых, ибо ни к чему хорошему это не приведет. Стоит лишь день послушать их нудотину, как на второй уже хочется повеситься. Ага.

После завтрака я позвонил Рокотову.

— Привет, Володя! Как настроение?

— Здравствуй, Сережа! Бодрое. Идем ко дну.

— Надо полагать, что это твоя очередная дебильная шутка?

— Очередная, — согласился Рокотов. — Я в том смысле, что работы невпроворот.

— Так это и хорошо. Наличие работы позволяет ощущать пульс времени, её отсутствие неизбежно ведет к апатии, поиску смысла жизни, а в конечно счете — к деградации личности.

— Да ты ещё и философ! — удивляется мой друг.

— Нам, «покойникам», ничего другого не остается. Как наш клиент?

— Это который?

— Леонтьев? Сообщил своим московским хозяивам, что все готово к приему «правителя всея Сибири»?

— Еще не узнавал. Узнать?

— Обязательно. И вот ещё что, давай ко мне Кандобина. Хочу составить с ним приватный разговор.

— Хорошо. Минут через сорок тебе его доставят.

— В таком случае, будь здоров и не кашляй.

— Пока, Сережа.

Главаря банды Кандобина я дал указание не допрашивать, хотел сам с ним встретиться. Но показаний Леонтьева для нашей встречи было явно недостаточно. Сейчас же они были подкреплены признанием Никитина. А это уже кое-что. Сейчас его можно капитально взять «за жабры» и вытянуть из него не только то, что он знает, но и то, о чем только догадывается.

Через час в сопровождении конвоя в квартире появляется Кандобин — этакий статный, ухоженный красавец лет тридцати восьми — сорока. Породистое холеное лицо. Светло-карие чуть навыкате нагловатые глаза. Хорош, нечего сказать! Такие обычно нравятся проституткам и богатым вдовам. Презрительно опущенные уголки губ очевидно должны показать, что мужик он тертый, его на арапа не возьмешь и, вообще, он давно всех имеет, в том числе и следователей.

— Здравствуйте, Дмитрий Петрович! — радушно здороваюсь я.

Он нагло смотрит на меня и вызывающе говорит:

— Без адвоката я никаких показаний давать не буду.

— Это как вам будет угодно, — улыбаюсь я. — Но только не думаю, что это в ваших интересах. Пока вы лишь задержаны в качестве подозреваемого. Если вы убеждены, что задержаны необосновано и сможете мне это доказать, то я тотчас распоряжусь вас освободить. Адвокат вам будет предоставлен в случае вашего ареста или предъявления вам обвинения. Я понятно выразился?

— Да, — кивает Кандобин.

— В таком случае, присаживайтесь, Дмитрий Петрович. — Я указаваю на стул. Он садится. — Разрешите представиться — следователь облпрокуратуры Иванов Сергей Иванович.

Значительное лицо Кандобина дрогнуло, глаза выразили удивление.

— Как Иванов?!

— Так — Иванов. А что вас удивило?

— Но «зеки» говорят будто вас «замочили».

— Не верьте слухам, Дмитрий Петрович. Это самый не надежный источник информации.

— Но, говорят, будто было сообщение по радио, — все ещё не мог он поверить в мою реальность.

— Говорят, что в Москве кур доят, — выдал я образчик народного фольклора. — Вы что же, считаете, что перед вами сидит фантом того самого Иванова? Если вы действительно так считаете, то я разрешаю до меня дотронуться. — Я протянул ему через стол руку.