Красное платье

— Да ладно тебе, не ломайся. Сама хороша — разве можно так одеваться на работе? Ты, можно сказать, людям спокойно работать не даешь своим внешним видом. Мы все-таки живые мужчины, — уже сердито добавил Денис. — Соглашайся. Хочешь, втроем пойдем? Я буду переводить, если что, и честь твою охранять от поругания. То же мне недотрога. Вчера ведь Терлецкому дала? Дала. А что ж американцу не дать для укрепления добрососедских связей? Он ведь гуманитарку привезет, много, тонны — для детских домов, между прочим, для больных стариков. Пожертвуй собой, Зоя Космодемьянская.

Я помертвела. Откуда Денис знает про Терлецкого и почему он говорит такие гадости?

— Что там Терлецкий тебе наговорил про меня? У нас с ним ничего не было!

— Да ладно тебе, не было! Наоборот, твой рейтинг резко повысился, Терлецкий сегодня вместе с нами делегацию встречал, всем рассказал, что ты в постели — просто дикая кошка.

— Вот гад! — возмутилась я. Да что же это такое за издевательство! Никакие молитвы не помогают, одни унижения, вранье и сальности. Может, надо больше молиться?

— Да ладно тебе, не кипятись. Что особенного? — примирительно улыбнулся Денис.

— Вы все просто циники! И пошляки! Все, со своими Терлецкими и американецкими!

Я шипела и боялась перейти на крик. Денис меня оскорбил. А какой гад Терлецкий! Эх, бросить бы всю эту работу, век не видеть эти сальные рожи! Но нет, надо терпеть, платят здесь слишком хорошо для того, чтобы можно было капризничать. Я сделала несколько глубоких вдохов. «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя».

Мой американец подошел, держа в руках какой-то пакет.

— Мне только что сказали, что у тебя очень маленький ребенок. Ему нужны детские витамины. Это — очень хорошие детские витамины, самые лучшие. А здесь еще препарат от простуды — специальный детский тайленол. Если вдруг твой малыш заболеет, эти вещи ему пригодятся. И еще — вот тебе медвежонок Тедди. Это подарки, посмотри.

Я нерешительно взяла пакет. Какая роскошная игра на моих материнских чувствах! Я открыла пакет.

Витамины, огромная разноцветная банка, очень яркая и красивая, сто восемьдесят витаминов с разными фруктовыми вкусами. Медвежонок… О! Это был самый прекрасный медвежонок, которого можно вообразить. Он был совершенно беленький, мягкий, одет в вязаную задорную шапочку и шарфик, его мордашка была такой хорошенькой и приветливой, что… мое сердце растаяло! Я мигом представила, как понравится Богданчику этот прелестный медвежонок, как он будет спать с ним в кроватке под бочком… Маленькие мальчики так любят игрушечных медвежаток…

— Лиза, не спи, ты согласна? — наседал Денис. — Подарок бери и поехали в Третьяковку, время дорого.

— Да… только в Третьяковку, — прошептала я, завороженная медвежонком. Как же легко меня можно купить на Богданчика, как на живца, — но мне надо заехать домой, покормить сына и переодеться.

Денис недовольно поморщился, но не возражал.

Мы загрузилась в «патрол» вчетвером. Денис сел рядом с шофером, меня усадили рядом с американцем. До моего дома было совсем близко. Однако американец — его звали Рон — успел изрядно утомить меня своими бесконечными топиками о русской культуре с позиции американцев, о его восприятии Москвы и обустройстве экономики, об основах воспитания детей… Я успешно кивала, не понимая примерно пятьдесят процентов текста, но мне показалось, что американец уверен, будто я все прекрасно понимаю. На самом деле он говорил забавные вещи, которые я хорошо поняла, особенно про нашу экономику.

Он считал, что ваучеры — это действительно фикция, как говорил недавно мужик с грязными ногтями в молочной очереди, что Чубайса и Гайдара консультируют аферисты-американцы Шлейфер и Хей, которые очень хорошо известны в Америке с плохой стороны, что, скорее всего, весь русский народ просто и грубо ограбят, и все дело будет в нефти… Американец сказал, чтобы мы гнали из страны Сороса! Немедленно, иначе всем будет только хуже. Только зачем этот проповедник все это рассказывал? Не могла же я взять поганую метлу и выгнать ею Сороса заодно с Шлейфером и Хеем? Странный американец, думает, что у нас и правда — власть народа? Таких вот уборщиц?

Так, упиваясь непонятными рассуждениями, мы доехали до моего дома.

«Патрол» остановился у подъезда, вызвав нездоровое оживление бабулек, тусовавшихся на лавочке. Те стали активно шушукаться и переглядываться. Через двадцать минут я спустилась вниз и увидела, что Рон стоит в окружении старушек и Денис, отдуваясь, переводит простонародную лексику, на которой бабульки пытают Рона о дальнейшем развитии американо-российских отношений и перспективах поставок гуманитарной помощи. Увидев меня, Рон просиял, заторопился и напоследок по очереди обнял всех бабок, смешно приговаривая по-русски:

— Дружба. Мир. О'кей.

Каждая бабка получила от Рона по упаковке жвачки, блок которой валялся в машине.

Глаза обогащенных заморским товаром бабулек зажглись, и они дружно замахали нам вслед.

…Лаврушинский переулок. Третьяковская галерея. Сколько с ней связано воспоминаний! Сюда меня водил мой папа, рассказывал о своих любимых картинах. Он увлекался Суриковым и знал о его картинах все или почти все. Потом мы ходили сюда на экскурсию с классом, несколько раз. Потом я приходила со своими подружками, с Леной, с Хорхе… Я глубоко задумалась и, видимо, полностью улетела в ностальгический транс, из которого меня вывел требовательный голос Рона:

— Я знаю, у вас здесь есть одна какая-то очень большая картина на библейскую тему, я бы хотел ее посмотреть. О'кей? — спросил Рон.

— Наверное, он имеет в виду Иванова «Явление Христа народу»? Переведи, пожалуйста, а то я не знаю, как по-английски будет явление, — взмолилась я, жалобно глядя на Дениса. С непривычки голова гудела от постоянного перевода. — Я могу кое-что рассказать об этой картине, но только тыл переводи, ладно?

Денис кивнул, и мы прошли по анфиладе залов на третий этаж, в десятый зал, где всегда толпится множество народа, рассматривая «Явление Христа народу». Здравствуй, Иванов! Я снова пришла к тебе.

Я начала рассказывать робко, потом осмелела. Денис переводил. Лицо Рона становилось все более просветленным. Он смотрел на меня совсем с другим чувством, в нем не было утренней сальности, только нежность и свет. Он показался мне симпатичным. В мозгу мелькнула шальная мыслишка: «А может, и вправду выйти за него замуж? Уехать в Пенсильванию, стать американкой… Нет, не смогу оставить маму и бабушку. Не смогу их бросить в беде. Нет». Я продолжила свой рассказ:

— Александр Андреевич Иванов — потомственный художник, он с раннего детства мечтал быть художником. Много раз это подводило его — учителя считали, что мальчик не может так прекрасно писать маслом и акварелью, что ему помогает рисовать отец, но отец никогда не помогал выполнять сыну учебные работы. Иванов с самого детства был талантлив. Фактически он отказался от личной жизни, посвятил себя живописи. Долгое время Иванов жил в Италии, изучал искусство и делал бесчисленное количество работ. «Явление Христа народу» он писал около двадцати лет. Эта картина — история всех людей, характеров и темпераментов. Картина разделена на две части — небо и землю. На грешной земле толпятся разные люди: раб с веревкой на шее, улыбающийся с надеждой, его богатый, холеный хозяин с ухоженными седыми кудрями и дебелым телом, златокудрый Иоанн Богослов, Андрей Первозванный, Нафанаил Сомневающийся, старик и мальчик, бедный и богатый, уверовавший и сомневающийся, нагой и одетый — все вместе. В одном из персонажей угадывается Николай Васильевич Гоголь, русский писатель. Он очень дружил с Ивановым и часто позировал ему. Вдали видны римские всадники с копьями — предчувствие распятия.

В центре юноша, одетый в точно такие же одежды, как и Спаситель. Но лица его мы не видим. Почему? Потому что каждый из нас может стать подобным Спасителю. Эта картина как зеркало, как отражение разных проявлений единого Божественного.