Китайские миллионы

La Cidade do Santo Nome de Deus en China, — «Город Святого имени Господня в Китае», — таково португальское название этого города, но… судя по образу жизни его обитателей, можно подумать скорее, что они чтут китайское божество Ама, изображение которого некогда украшало площадь города. Из этого имени в соединении с китайским словом Као — гавань — составилось Ама-Као, сократившимся после в Макао.

А между тем это жалкое гнездо, последний остаток былого мирового владычества португальцев, подивиться, что дало приют одному из величайших борцов во имя Господне, ревностнейшему миссионеру в Азии, святому Франсуа Ксаверу, здесь и умершему, и знаменитому поэту Камоэнсу, творцу «Луизиады», прожившему здесь несколько лет. Возле грота, где он любил предаваться поэтическим грезам, португальцы выстроили ему скромный памятник. Что сказал бы он, живший в период могущества своей родины, теперь о Макао, в котором тогда дремал зародыш господства над Китаем! Что сказал бы он, глядя на теперешних «португальцев» Макао с их темным цветом кожи, узкими и косо поставленными глазами! В самом деле, ни одна из европейских народностей не отличается такой способностью в ассимиляции, иначе говоря, такой восприимчивостью к обаянию женской половины темнокожей человеческой расы, ни одна не выказывает так мало расовой гордости кавказского племени, как португальская.

— Но чем же живут, черт побери, твои соотечественники здесь, раз торговля вся перешла к англичанам в Гон-Конг? — перебил Будимирский рассказ Изы, прерванный было промелькнувшим сампаном с пьяной английской компанией.

— Если в Макао и сохранилась еще кое-какая торговля, — она вся в руках китайцев, — их здесь свыше 60000 человек против 5000 португальцев-метисов, из которых чуть не половина здесь чиновники… Долгое время они богатели еще, продавая китайских кули в рабство в Перу, Калифорнию и Мексику, но китайское правительство сумело прекратить эту торговлю. Потеряв этот прибыльный источник наживы, они в компании с китайскими купцами-друзьями стали устраивать лотереи… Дело это, благодаря необычайной склонности китайцев к азарту, также было выгодное, и португальцы, как прежде торговлей рабами, шутя составляли себе огромные состояния, а администрация колонии ежегодно получала миллионы от налогов, которыми были обложены лотереи. Однако и этот источник доходов иссяк, когда китайское правительство отменило запрещение устраивать лотереи внутри страны и теперь, вместо миллионов, лотереи дают администрации едва 100 тысяч рублей в год. Тогда добрые обитатели Макао, этого гнезда пороков, занялись контрабандным ввозом опиума, и китайцы долго не могли бороться с этим злом, пока не учредили таможни на острове Луппа. С тех пор португальцам осталось лишь одно дело — держать в самом Макао, где до них не может добраться рука китайской администрации, опийные дома и игорные для азартных игр. Они все-таки дают правительству колонии в 31 кв. версту до миллиона годового дохода.

Словом, в то время, как купцы других европейских наций стараются идти навстречу коммерческим потребностям китайцев, — португальцы бьют на их пороки и страсти.

— Славные мальчики! Значить мы здесь скучать не будем? Nein?! — воскликнул Будимирский.

Иза глубоко вздохнула.

— Не будешь, — добавила она, — здесь есть кроме игорных и опийных домов и кафе-шантаны и… все, что хочешь…

— Да, но согласно твоему плану мне придется дома сушиться?

— О, нет! Дня через два ты будешь… оливковый, а вот как усы твои… не знаю.

— Ну, усы раньше трех недель не подрастут. Да я, милая, и в твоем обществе не соскучусь.

Иза недоверчиво взглянула на человека, с которым связала ее судьба, но в это время рулевой в феске что-то крикнул ей, и она вышла из рубки.

Берег лежал в каких-нибудь 100 саженях, когда катер легко и круто повернул и пошел вдоль берега, в сторону китайского города Чин-Гана, прозванного португальцами Казабранкой.

Лавируя между подводными и надводными камнями, катер пробирался все дальше от Макао, к той узкой полосе земли, которая, как горло, оканчивается полуостровом-бутылкой, где расположен «город азартных игр».

— Какой, однако, прекрасный лоцман эта красная феска, — заметил Будимирский, любуясь решительными, ловкими поворотами рулевого.

— Это — сын моей кормилицы и няньки… Никто, кроме его, не пройдет морем к перешейку… Видишь этот огонек на берегу? Там, правее купы деревьев? Это мой дом, — вернее ее, няньки моей, Дуглаи… Это наше убежище будет…

Будимирский молча поцеловал ее, заглядевшись в глаза Изы, блиставшие каким-то фосфорическим светом.

Через 10 минут они были на берегу, а затем и в долине Шаллэ, где Будимирского ожидал добрый ужин с страшным количеством перцу и добрая бутылка старого портвейна.

— Бедная ласточка моя! — привлекла к себе на грудь Изу старушка в полукитайском, полуевропейском костюме, пытливо оглядев Будимирского.

«Какая старая ведьма» подумал он, глядя на старуху.

VII. Моту и Хако — Похищение пакета № 1047

Будимирский жестоко ошибся, однако, полагая что оба японца, которых он видел на пристани отправились с «Генерал Шанзи». В последнюю минуту перед отплытием катера один из них скрылся в тени фонаря и, незаметно выбравшись на набережную, исчез в темноте. Так было условлено у консула еще. Член великой секты и горячий поборник идеи «Восток для сынов Востока», этот дипломатический чиновник отдал себя в полное распоряжение своих соотечественников, агентов секты, уполномоченных ее главным советом и жрицей следовать за мистером Найтом, «который, вероятно, не раз будет менять свой вид», сообщать куда следует о каждом его шаге, устранять с его дороги всякого рода препятствия, стараясь, однако, быть неузнанными им, в случае же неудачи в последнем отношении помогать открыто, но немедля сообщать об этом. К препятствиям, которые следовало устранять всеми силами, Ситрева отнесла, и даже особо подчеркнула, могущие оказаться посторонние влияния, в особенности со стороны женщин…

Изложив эти инструкции консулу и присовокупив, что Ситрева во всех прочих отношениях безусловно доверяет Будимирскому, то бишь мистеру Найту, едущему в Европу с великой миссией, Хако потребовал помощи консула для устранения первого препятствия и рассказал, в чем оно состоит.

— Так, так, дорогие братья мои, — но что же я могу сделать? Донесение пойдет почтой на «Генерал Шанзи», — вы не ошибаетесь, и под охраной французского почтового чиновника, — я тут бессилен! — ответил консул.

— Нет, этот чиновник при вашей помощи окажется в наших руках, — возразил Моту. — Возьмите ваш бланк и напишите то, что я вам продиктую…

Через 10 минут консул подписал и приложил печать к следующему «отношению», адресованному французскому генеральному консулу в Гон-Конге:

«Предъявители сего кандидаты прав Хако и Моту отправляются по распоряжению императорского правительства в Европу изучать государственную службу во всех ее многообразных отраслях и между прочим службу почтовую, недостаточно еще совершенную в Японии, для которой в этом отношении лучшим образцом может служить прекрасно организованная почтовая служба Франции, почтенным представителем которой здесь являетесь ваше превосходительство. Ввиду того, что гг. Хако и Моту отправляются сегодня на стимере “Генерал Шанзи” французской компании, я имею честь просить вашего распоряжения почтово-пароходному чиновнику о допущении гг. Хако и Моту к ознакомлению и подробному изучению способов хранения, упаковки, перевозки и регистрации в пути французской почты».

Подписав эту бумагу, консул самодовольно потер руки. Он исполнил свой долг перед сектой, не совершая ни малейшего проступка по долгу государственной службы, так как Хако и Моту действительно принадлежали к той категории молодых людей, которых Япония посылает по окончании ими высшего образования на все четыре стороны земного шара наблюдать и изучать все полезное для перенесения и укрепления на японской почве, — что же совершат Хако и Моту на борте «Шанзи» — консулу не было дела.