Белые дьяволы

Мучимый голодом и жаждой, я попробовал есть молодые побеги хвощей. Большинство имело водянистый вкус, но я напал и на мучнистые, сладковатые, которыми мог утишить терзания желудка.

Я старался не удаляться от моря и держался в виду его. Сильный шум заставил меня оглянуться на водную гладь. Там вспенилась волна, и из нее показалась отвратительная, чудовищная голова.

Она поднялась на длинной шее, изогнулась в форме лебединой и вдруг поднялась высоко вверх. Казалось, поднялся целый столб, увенчанный головой крокодила.

Голова метнулась и схватила одну из больших птиц, стаей носившихся над морем. Послышался лязг челюстей, птица исчезла в пасти, а чудовище успело схватить уже другую. Остальные разлетелись с пронзительным криком, а голова вновь опустилась в морскую бездну.

Я продолжал путь.

Судьба столкнула меня с другим чудовищем.

Этого я знал по учебнику геологии. Оно принадлежало к сухопутным ящерам и шло, ломая на пути деревья гигантской тушей и волоча за собою длинный хвост. Маленькая сравнительно голова и тонкая шея совершенно не соответствовали грузному туловищу. Чудовище срывало побеги с деревьев побеги и пожирало их. Оно мирно паслось, как пасутся наши коровы.

Я все же поспешил уйти подальше.

Дорогу мне пересекла довольно широкая речка. Вода в ней оказалась превосходного качества, и я совершенно утолил жажду.

Переплыть речку я не решился и пошел вдоль ее берега.

Она вскоре расширилась, образуя большую заводь.

Удивительные звуки заставили меня остановиться и прислушаться.

Из кустов слышался целый хор голосов, не лишенный некоторой стройности.

— А-а-а-а-а… у-у-у-у… И потом резко:

— Э-э-э-э-э-э!

Я пробрался через гигантские мхи и заглянул, старательно прячась сам.

Мне представился большой залив, по-видимому, неглубокий, так как местами со дна поднимались моховые кочки и сама вода заросла высокими травами.

Повсюду на берегу, на кочках, наполовину высунувшись из воды, сидели огромные лягушки. Некоторые достигали высоты двух аршин. Все они были увлечены концертом, и их белые горла находились в постоянном движении.

Я невольно вспомнил о странном существе, выброшенном ручьем в долине. Но то гораздо более походило на человека, эти же отличались от лягушек только большим ростом.

Вскоре я разобрался в звуках и понял, что это к этому грубому хору примешивается другой, более нежный, несущийся с правой стороны залива.

Осторожно пробираясь по берегу под защитой мхов, я наконец нашел и вторую группу артистов.

Эти сидели на берегу около целого городка хижинок, грубо слепленных из ветвей и грязи.

Я сразу узнал странные существа, одно из которых унес на моих глазах орел Скалистых гор.

Люди, похожие на лягушек, или лягушки, похожие на людей.

Сидели они так же, как и настоящие земноводные, с согнутыми под острым углом ногами, между которыми помещались передние конечности.

Но ходили на двух ногах. Ходили тяжело, грузно, часто падая и переходя в лягушечьи прыжки. Их пение напоминало человеческий голос и было мелодично и заунывно, хотя основной мотив остался тот же…

Я не нахожу этих существ безобразными. У них такие прекрасные синие глаза, такое детское, жалобное выражение глаз.

За два дня, проведенных мною около залива, я имел возможность наблюдать этот странный народ. Их нравы произвели на меня самое лучшее впечатление. Они никогда не не дерутся, не обманывают друг друга и очень любят детей, маленьких, смешных человеко-лягушат.

Старики и старухи отличаются огромными отвисшими животами, не в состоянии ходить на двух ногах.

По-видимому, эти существа не лишены дара слова и обмениваются друг с другом особыми разнообразными звуками, состоящими почти из одних гласных.

Я заметил также, что лягушкоподобные относятся с долей презрения к настоящим лягушкам и не входят с ними в общение, держась отдельно.

Люди-лягушки нуждаются в частом купаньи и, говоря по совести, плавая в воде, мало отличаются от настоящих лягушек.

Я видел их общественное собрание.

Да, несомненно, они обсуждали совместно общие вопросы. Рассаживаются на берегу. Один, старейший, мурлыкает особым образом, другие слушают внимательно. Потом начинают отвечать, иногда в одиночку, иногда хором.

В одно из таких собраний случилось ужасное несчастье. Налетела стая огромных птиц, в раскрытых клювах которых виднелись ряды острых зубов.

Все бросились к землянкам, но птицы успели унести троих взрослых и нескольких детей.

Когда хищники улетели, народ вышел опять на берег и затянул жалобную песню:

— А-а-а-а-а…

Скорбный стон окончился душу раздирающей трелью, и мне показалось, что эти существа способны плакать. Они утирали лапками свои прекрасные синие глаза.

Я крайне жалею, что не мог подробнее наблюдать жизнь и обычаи людей-лягушек. На третий день я углубился в лес в поисках пищи, устал и решил выкупаться в каком-то ручье.

Но едва я опустился в прохладные воды, меня подхватило и понесло стремительное течение. Я боролся изо всех сил, но пенистый поток увлекал меня все дальше, ударил о камень, и я потерял сознание.

Очнулся я на берегу ручья, протекавшего по долине.

Совершенно без одежды, оружия и припасов, я едва не погиб, но, к счастью, меня спасла партия промышленных охотников за козами.

Я не смею делать каких-либо выводов из того, что видел, но иногда мне приходит в голову, что человек был счастливее, когда был лягушкой…

Передо мной на короткий миг открылся мир прошлого, и занавес вечности опустился вновь над тем, чего, быть может, не должен видеть человеческий глаз.

Василий Ян

Загадка озера Кара-Нор

Иллюстрации Б. Шварца

От редакции

Урянхаем раньше называлась плодородная долина в верховьях Енисея, замкнутая с севера Саянскими горами, с юга — хребтом Таннуола, за которым начинается Монголия. Теперь Урянхай является независимой Народной Республикой Танна-Тува. Население республики — около 100 000 человек, из них большая часть танна-тувинцы, иначе называемые «сойоты» или «урянхи», и около 18 000 русских переселенцев. Танна-тувинцы — тюркского происхождения, говорят на языке, близком киргизскому и татарскому. Они носят одежду, заимствованную у монголов, и китайские косы, причем до Революции были в религиозном подчинении у невежественных буддистских монахов-лам, совершенно не заботившихся о просвещении народа. Коренные реформы при новом строе должны вызвать быстрый расцвет юной республики.

Нижеследующий рассказ написан автором со слов партизан, вернувшихся из Монголии после боя с белыми на Улясутайской дороге в 1921 году. Желательно, чтобы лица, бывавшие в том районе, помогли разгадать описанное в рассказе странное явление и выяснить, имеет ли оно под собой какую-нибудь реальную почву.

I. У партизанского костра

Под деревьями на берегу Енисея горело несколько костров. Вспышки красного пламени озаряли обветренные лица, желтые полушубки, шапки с наушниками. Блестки играли на темных дулах ружей. Партизаны пили баданный чай, пересмеивались, чинили сбрую и одежду. В нескольких шагах от костров было уже темно. Там стремительно неслась бурная и мрачная река.

— Эй, гвозди! — хриплый голос покрыл шум разговоров. — Укладывайся на боковую. Парома, видно, не дождаться. Завтра чуть свет начнем плавить коней.

— Ладно, Турков, дай уздечку справлю. Коли она не выдюжит — коня потеряю.

Из-под лохматой папахи торчал непослушный белокурый завиток. Молодое лицо Кадошникова склонилось над сыромятными ремнями. Ловко работало шило, всучивалась дратва.

Рядом с ним на черном изогнутом корне корявого тополя сидела синяя монгольская шуба. На широкой груди, расшитой черным плисом, распласталась рыжая борода. В голубых глазах прыгали искры костра. Заскорузлая пятерня доставала из розового ситцевого мешка сухарные крошки, сыпала в деревянную миску, поливая мутным чаем из прокоптелого жестяного чайника. Огонь костра и тихая ночь располагали к мечтательности.