Страница 2 из 20
Зимой ближе к вечеру двоюродный брат тащил меня на прогулку. Даже если я не хотела. Тетя Аля сына поддерживала:
– Тебе, Ника, надо подышать свежим воздухом.
Естественно, гуляли мы с мальчишками. Встречались на деревянном мостике через овраг. Мальчишки – их было четверо или пятеро – показывали друг другу закачанные в телефоны клипы, фотки, слушали музыку. На телефонах музыка всегда была плоская – ненастоящая, слушать ее было скучно. Потом шли кататься на санках. Кто на круглых ледянках, кто – на обычных. Около дома тети Али был овраг, на который наступали многоэтажные дома. Перед оврагом многоэтажки резко тормозили – такие большие, просто огромные, они все-таки не могли перешагнуть овражек, и мне это казалось смешным, а овраг казался волшебным: он не пускал громадных стоглазых драконов к старым двухэтажным домишкам. На санки мы ложились пузом, и когда они набирали скорость, снежные брызги обдавали разгоряченные лица – вот было здорово! Ленькины друзья научили меня съезжать на животе. Прежде я съезжала на пятой точке – моя ровная спина была прислонена к железной спинке санок. Склоны у оврага неровные, катались не по всем, конечно, а по укатанным, наиболее удобным. И все равно мои санки всякий раз опрокидывались, а Ленькины приятели смеялись до слез. До моих слез, имею в виду. И был там один мальчишка, еще повреднее Леньки, он скатывался с противоположного края оврага именно в тот момент, когда начинала катиться я, и было страшно думать, что мы столкнемся. Я даже визжала, когда была маленькая, когда была еще Вороника. Кстати, мальчишкам Ленька так и говорил: «Ее зовут Вороника». И они меня так называли, а вредный Борька звал «вороненок». Но мы с ним ни разу не столкнулись, потому что, лежа на животе, оказывается, можно было санками управлять. И Борька отворачивал свои санки в последний момент. И смеялся, показывая мелкие и белые, как снежинки, зубы. Именно он научил меня кататься на животе, сняв с моих санок детскую спинку.
…И вот я выросла. Ленька тоже. Всякое было у нас с моим двоюродным братцем. Часто тетя Аля уходила по своим делам – в магазины, к подругам… И тогда я испытывала то, что в армии называлось дедовщиной. Ленька заставлял меня заваривать чай, чистить вельветовые брюки, если они были запачканы на коленках, прибираться в его раздутом школьном рюкзаке, в котором чего только не было! Кроме учебников и тетрадей – засохшие кусочки хлеба, шоколада, крошки от печенья, гвозди, булавки, детали от «Лего», проволока… Все это нужно было сортировать, вытряхивать рюкзак и складывать обратно учебники и тетради. С другой кучкой отсортированных вещей Ленька разбирался сам. Иногда кузену хотелось, чтобы я лаяла и мяукала. Приезжая домой от тети Али, я часто нажимала на спинку своего талисмана, и мои слезы превращались в разноцветные камешки. Брать брелок с собой я не смела, знала, что Ленька отберет в тот же миг.
Он научил меня играть в карты. В подкидного я играю с пяти лет. А еще была такая игра, она называлась «Пьяница». Я всегда проигрывала, и Ленька больно бил меня по носу колодой карт. «Так всегда поступают с проигравшим», – объяснял он. И когда за мной заезжала мама, она удивлялась, почему у меня красный нос. И я не смела пищать и жаловаться, потому что с кем мне потом играть, если Леньку накажут и он на меня рассердится? А мне нравилось играть с ним, жестоким. И ему нравилось со мной. Когда было скучно, что ему оставалось делать? Играть со мной, мелкой. Тогда еще не были распространены компьютеры, и Интернет был не у всех, как сейчас.
А потом, когда компьютер появился – сначала у Леньки, потом у меня, – он научил меня с ним обращаться. Показал, как выходить в сеть на всякие сайты.
Когда Леньке было пятнадцать, а мне десять, он ездил на велосипеде на свидание с девчонкой. Я – с ним, сидя на багажнике. Нет, у нас были не такие уж прекрасные отношения, что он брал меня на свидания, как верного друга. Просто я должна была отвозить обратно его велик. Велосипед был с рамой, я была мала закидывать на нее ногу, и мне приходилось ехать на нем враскоряку – одну ногу просовывать под раму. Было ужасно неудобно.
Теперь мне семнадцать, а Леньке – двадцать два, он заканчивает техникум. К нему приходят парни, и если в это время случается мне быть у маминой сестры, мне тоже хочется в Ленькину комнату – поинтересоваться, о чем они говорят, и послушать музыку с дисков. Но Ленька меня прогоняет.
– Иди отсюда, Ворона!
– Ты чего так с сестрой своей? – спросил в последний раз новоприбывший парень.
– Да прикинь – все время ко мне лезет! Влюбилась, что ли? Ворона – ворона и есть.– Зачем же ты ее так называешь?Два года назад я каталась на лыжах в лесу. На подъезде к городу увидела двух мальчишек, рассматривающих что-то черное на снегу. Один из них тыкал в это «что-то» лыжной палкой. Приблизившись, я поняла, что на снегу перед ними лежит раненая птица. Ворона. Она била одним крылом по снегу и передвигалась буквально на несколько сантиметров. Наверное, таким образом хотела уползти, спрятаться от изуверов. Второе ее крыло совсем не работало. В следующую минуту я увидела, как тот же пацан нацелил острие лыжной палки прямо в воронью грудь, где должно быть сердце. Не знаю, что со мной случилось, только я подкатила к нему стремительно, как ракета, и толкнула его вместе с его палкой.
– Не трогай! – заорала я.
Парнишка свалился в снег и забарахтался в сугробе.
– Ты чего-о? Ненормальная, да? – заорал он оттуда.
Я, с разгону пролетев нужное место, крикнула в ответ:
– Она живая, дурак!
Развернулась и покатила назад, к птице.
– Нет, ты правда ненормальная! Это же ворона! – Мальчишка поднялся и стал вытряхивать из рукавиц снег, с ненавистью глядя на меня. Второй его спутник стоял, разинув рот, не зная, что предпринять.
– Живая! – снова крикнула я.
Потом воткнула в снег лыжные палки и подняла раненую птицу. Глаза у нее уже покрывались синей пленкой. Но она была живая, я услышала слабый гортанный звук.
Я положила ее в свою лыжную шапочку и взяла с собой. Ничего эти парни мне не сделали, наверное, потому что были младше. Смотрели только вслед, вылупив глаза. Меня трясло всю дорогу. Я шла с непокрытой головой до автобуса и от него до дома. Я даже простыла тогда.
Это же ворона! Ужасно! Не понимаю, как можно делить живых существ на людей, животных, птиц… Все живое испытывает боль. Вот того бы парня самого так – лыжной палкой, острием…Я отвезла птицу к нам на станцию юннатов. Я хожу туда с пятого класса. Мы ее вылечили. Она до сих пор живет на станции, ворона Галя. И очень любит, когда дети, приходящие на станцию на экскурсию, разбрасывают блестящие конфетные обертки. Собирает их к себе в гнездо, которое устроила на ветках сухой березки, – деревце стоит у нас в зале, в углу. Его привезли из лесу специально для Гали.Я почувствовала себя такой же раненой вороной, когда меня Ленька обозвал перед своими приятелями. Шла домой и глотала слезы от обиды.
Я вспоминала, как этот новоприбывший на меня поглядел – не то чтобы он меня пожалел, но взгляд у него был сочувственный. Теплый. Он такой невысокий, коренастый. Глаза большие, темные.
Не знаю, как его зовут.
Неужели он с Ленькой будет дружить?
Лучше бы со мной подружился.Потому что, хотя мне и нравится Виля Вельс, я не прочь подружиться с любым парнем, ровесником или постарше. Потому что Виля мне нравится как красивый киноактер, я уже говорила, ну например, как Леонардо Ди Каприо. Я ведь не льщу себе надеждой, что Ди Каприо познакомится со мной и в меня влюбится.На улице конец марта. Последний школьный снег тает со страшной силой. Почему снег «последний школьный»? Потому что скоро у нас последний звонок, выпускные экзамены. В июне – выпускной вечер. И все. Я закончу школу. В нашем классе все пронизано этими недалекими в будущем событиями. Ничего другого больше не существует. «Последний звонок», «ЕГЭ», «выпускной» – ключевые слова.
Я живу на шестом этаже. В нашем доме умудрилось поселиться пять человек из нашего класса. Двое вообще в нашем подъезде. Думаете, мы дружим? Нет. На пятом, прямо под нами, живет Папуас. Так мы прозвали Кольку Лемешева за то, что он почти в любую погоду ходит в школе в растянутых футболках и бандане. Только в самые крутые морозы переодевается в толстовку. Интересно, как он на выпускной вечер придет? Ему бы очень подошла юбочка из пальмовых листьев и перья на голове. А под Колькой Папуасом живет еще один одноклассник – Витек Кетов по прозвищу Кед. Он почему-то девчонок не любит и со мной даже не всегда здоровается. И везде говорит, что не существует любви. На двадцать третье февраля мы с девчонками подарили ему книжку про любовь, так он разделался с ней как тузик с грелкой – всю изорвал и выкинул в урну. И снова сказал, что любви не существует. Он даже не сказал это, а продекламировал, как артист: «Любви нет, девки», только что на стул не вскарабкался. Мне его жаль.