Найду и удержу

Есть идея и покруче — выпустить компактные диски с голосами птиц. Их продать и...

Варя улыбнулась, откинувшись на спинку стула. Он отозвался скрипом, но в этом звуке пока не слышно угрозы. Рано еще, он совсем новый, спасибо хозяину мебельной фабрики. Впрочем, этот дар нельзя считать абсолютно бескорыстным — Варины помощники раскопали в архивах чертежи старинной мебели. А новоявленный местный фабрикант бестрепетно вставил в свой логотип старинную дату — 1799 год, с которого якобы ведет отсчет его собственное мебельное дело.

Просто этот стул, на котором Варя сидела с утра, утомился. «А вообще-то, дорогуша, — спросила она себя, — не пора ли дать ему отдохнуть?»

Варя посмотрела на часы, которые висели над дверью. Они, словно подчинившись силе взгляда, подали голос. Неведомая птица — даже столь тонкий эксперт, как ее дед, не мог определить, кого из пернатых имели в виду конструкторы часов, вставляя в них голос, — прохрипела шесть раз. Что означало конец рабочего дня.

Варя собралась перевести взгляд на потемневшее окно и понять, идет снег или уже перестал. Если перестал, то дворник расчистил тропинку, и она в своих новых коротких ботинках на тонкой шпильке нормально доберется до троллейбусной остановки. А если снег идет, значит, начерпает полные.

Она вздохнула — что ж, как говорит Родион Степанович в таких случаях, щеголь моды не теряет, хоть замерз, но щеголяет.

Резкий телефонный звонок напомнил о том, что она еще на работе.

— Варвара Николаевна, — узнала она голос дамы из городской администрации, — вы поддержите, если мы выдвинем Серафима Федоровича Скурихина на орден Славы России?

Варя быстро представила себе могучую грудь Скурихина. Зрелище впечатляющее, он и сам знает об этом. Многие городские дамы не прочь положить голову на эту грудь, с усмешкой подумала Варя. Более того, он сам намекал ей на это не раз. Но с некоторых пор Варя взяла себе за правило — не понимать никаких намеков и отказываться от вполне ясных предложений мужчин.

— Конечно, — сказала Варя в телефон. — Здорово. — Кстати, подумала она, если его наградят, то и другие захотят такую же конфетку. А значит, ей станет легче работать на благотворительный фонд.

— Я пришлю вам бумагу, вы подпишете рекомендацию...

Этот хозяин пивоваренного завода действительно сделал много для музея, а точнее — для создания отдела родной природы. Он оказался поклонником птиц. Варя сама видела, как загорелись его глаза и задрожали руки, когда он понял, сколько магнитофонных лент с голосами птиц в ее фонде.

«Это надо издать, растиражировать». Он шумно дышал. Варе показалось, что этот здоровяк похож по своей резвости на фокстерьера, который долго жил у них, но, к всеобщей печали, уже покинул этот мир. Жаль, огорчалась Варя всякий раз, стоило ей подумать о собаках, что у них такой короткий век. Только полюбишь, только привяжешься — а срок исчерпан.

«Но... разве так бывает только с любовью к собакам?» — насмешливо спросила она себя. Так происходит со всякой любовью. Поэтому после смерти Фокса Варя больше не хотела заводить собак. Как не хотела и новой любви после того, как скончалась ее первая... Надежнее всего, решила она, любить жизнь, по крайней мере ты не узнаешь, что она кончилась. Она ведь кончится вместе с тобой.

Варя всегда любила ясность и добивалась ее. Это у нее от деда. Сколько раз она сидела с ним в кустах, притаившись, почти не дыша, чтобы точно узнать, кто поет. Они с ним замирали, упершись коленями в мокрый мох. Они терпели, не произнося ни звука, когда оводы впивались в шею и наслаждались вседозволенностью, как делают все жаждущие чужой крови. Все не важно, все переносимо для собирателей птичьих песен.

У претендента на награду, пивовара Скурихина, живут самые настоящие породистые русские канарейки, точно такие, какие три века назад жили даже в царских покоях.

— Таких канареек, — рассказывал он однажды, усевшись напротив нее в кресле, — держал еще мой прадед. Хотите посмотреть-послушать, Варвара Николаевна? Я помню, когда был студентом и заходил к вам, Родион Степанович говорил, что вы наверняка продолжите его птичье дело.

— Я продолжаю, — сказала она ему. — Я создам условия для птичьих голосов с вашей помощью. — Она улыбнулась ему так нежно, как только могла.

— А я завел себе канареек. Знаете ли, душа тоскует по лесу... Хотел стать орнитологом, но времена переменились.

— Пивная пена затмит своей пышностью и густотой пышность и густоту любого леса, — в тон ему сказала Варя.

— Вы все правильно говорите, Варвара Николаевна. — Он опустил голову. — Гм, Варвара Николаевна, — повторил он. — Я же, девочка, знаю тебя с детства, а вот что-то есть в тебе такое, что не дает мне говорить: Варюха и «ты».

— Я думаю, мой пост и кресло, да? А может, и этот флигель.

— А ты знаешь, что это за флигель? — Он сощурился.

— Знаю. В нем жила любовница хозяина поместья, в котором наш музей. Сам он жил в главном доме.

— На его месте я забрал бы ее отсюда в главный дом, — сказал Скурихин и пристально посмотрел Варе в глаза. Ничто не изменилось в Варином лице, в эту игру они с Серафимом играли давно, с самого начала, как она стала директором благотворительного фонда.

— Но у него была жена, — насмешливо бросила Варя.

— Побыла и вся вышла. Как у меня. Ты знаешь, что я снова свободен?

— Ах, какое волнение для местных дам, — ехидно бросила она. — Рада за них. Перестанут скучать.

— Как бы я хотел, чтобы ты сказала: «Для всех местных дам». — Серафим подчеркнул слово «всех» и снова, не мигая, уставился на ее губы в ожидании.

— Для всех местных дам, — сказала она и увидела, что он одобрительно кивает. Но тут же добавила: — ...которые готовы претендовать на новую роль в вашей жизни, Серафим Федорович.

— Думаешь, легко все время ошибаться? — спросил он с искренним огорчением в голосе.

— Трудно? — с участием поинтересовалась Варя.

— Черт его знает, в чем дело. — Он пожал плечами. — Женишься — вроде честная женщина, поживешь — как подменили. Сколько раз пробовал, а все то же самое.

Варя улыбнулась и спросила:

— А теперь?

— Вдовствую. — Он с облегчением вздохнул.

— Как? Прямо вот так, да? И это... кара за... обман? — насмешливо полюбопытствовала она.

— Господь с вами, Варвара Николаевна. — Он попытался помотать головой, но шея была такая толстая, что голова повернулась на одну восьмую оборота, не больше. — Неужели я...

— Нет, что вы, Серафим Федорович, — поспешила успокоить его Варя. — Да и вообще все это не мое дело. Ваша благотворительность...

— Может, думаешь, что я грехи замаливаю? — Он сощурился. — Нет, просто я могу и хочу... — Он сделал паузу, окинул ее таким пристальным взглядом, что Варя едва не расхохоталась. Она удержалась, не желая его обидеть. — Могу и хочу, — повторил он, — сделать для города что-то полезное. Мой прадед, думаешь, чем занимался?