Пионер Советского Союза

Рядом какая-то старушка остановилась, спрашивает, что такое случилось. Как будто так не видно, что за вопрос глупый! Ленка же стоит, согнувшись пополам, и сотрясается в приступах рвоты. Из неё продолжают вываливаться утренние блины со сметаной и вареньем. Это сколько же сметаны она съела, а? Довольно порядочную грязно-белую лужу уже сделала, а её всё продолжает тошнить. И видно, что ей плохо совсем, у неё коленки подгибаются. Я её поперёк живота ухватил и держу, иначе она и на ногах бы не устояла, завалилась бы в свою лужу грязную.

А вокруг нас уже небольшая толпа собралась, человек так семь-восемь. Кто-то советует положить Ленку на лавочку, кто-то говорит, что пусть сначала из неё всё выльется, она, наверное, отравилась. И обязательно нужно к врачу. Какой-то краснофлотец сказал, что сейчас вызовет неотложку и бегом скрылся внутри сберкассы, откуда мы с Ленкой только что вышли. Правильно, там наверняка телефон есть.

Но неотложка не понадобилась. Растолкав людей, к нам с Ленкой подошёл милиционер. Ленку как раз немного отпустило, она перестала отплёвываться, разогнулась и принялась утирать рот рукавом. А потом ей вновь плохо стало. Она опять резко нагнулась, и её стошнило ещё раз, я еле удержал её, чуть не упала. Милиционер же, видя такое дело, сказал, что девочку срочно нужно доставить в больницу, чем он сейчас и займётся. Он отцепил меня от Ленки, поднял ту на руки и куда-то понёс…

Глава 12

— … Вон она! — радостно кричит Вовка, увидев спускавшуюся по лестнице Ленку.

— Лена! — мамка делает шаг к ней навстречу, обнимает за плечи и целует в щёки. Вовка тоже лезет целоваться и обниматься, а я… мне как-то неудобно. На всякий случай, я прячусь мамке за спину, а то кто её знает, эту девочку из будущего. Вдруг она сама ко мне целоваться полезет? Нет уж, поцелуи — это без меня. Впрочем, Ленка целовать меня и не собиралась. Она кое-как выкрутилась из мамкиных рук, радостно улыбнулась нам и сказала:

— Здравствуйте! Спасибо, что пришли, я так рада!

— Здравствуй, Леночка, — ещё раз говорит мамка. — Ну, как ты тут, тебе лучше?

— Да нормально всё, тёть Шур, я и не болела вовсе.

— Была бы здорова — в больницу бы не положили.

— Это просто врачи такие мнительные. Ещё и в изолятор упекли на две недели.

— Врачам виднее. Раз определили в изолятор — значит так нужно.

— Да я здорова ведь! Просто блинов переела немного, вот меня и развезло.

— Ты так нас напугала, Леночка. Представляешь, приходит наш участковый и говорит, что вас с Сашкой в больницу положили, что ты заболела и чуть ли не умираешь, а с Сашкой вообще непонятно что. Мы уж не знали, что и думать, куда бежать. Я к вам скорее приехала, а меня не пускают.

— Правильно, в инфекционное отделение никого не пускают, правила такие.

— Оно, может, и правильно, только нам-то каково, а? Нам даже толком и сказать никто не мог, что с вами.

— Да ерунда, ничего страшного. Мне в первый же день промывание желудка сделали и уколы какие-то вкололи. Больше я и не помню ничего, заснула после уколов. Утром проснулась уже здоровая, только кушать хотелось сильно.

— А мы каждый день приходили к тебе.

— Тётя Шура, что вы мне-то это рассказываете? Я ведь видела вас, в окошко махала. Знаю я, что приходили вы. И дядя Игорь в воскресенье приходил, кричал мне что-то, только я не поняла что. И ребята с нашего двора тоже были пару раз. Я всех видела, только поговорить не могла с вами. Спасибо что приходили, хоть какое-то развлечение. Там так скучно мне было, ужас! Сашу вот только не видела. Здравствуй, Саша, кстати.

— Ага, здравствуй, — отвечаю я.

— Тебя давно выпустили?

— Вчера. Ещё и отпускать не хотели, я чуть ли не убежал отсюда. Насилу вырвался от этих врачей. Они все такие мнительные тут. А я от скуки чуть ли не на потолок уже залезать стал. На дворе лето, солнышко, а ты сидишь тут в четырёх стенах, как дурак.

— Я тоже так, Саш, — соглашается Ленка. — Скукотища — жуть! Даже книжек никаких нет, вообще никаких, представляешь?! Про погамать я уж и не вспоминаю.

— Про что ты не вспоминаешь? — услышал незнакомое слово Вовка.

— Про… эээ…

— Про погавкать, про погавкать она не вспоминает, Вов, — пытаюсь я помочь бестолковой Ленке. — Это игра такая.

— А как в неё играют? А меня научишь? А сколько…

— Стоп! — затыкаю я Вовку. — Покажу и научу. Потом, попозже. А пока давай, гостинцы доставай. Лен, тебе теперь можно передачи приносить. Смотри вот, что мы для тебя собрали…

Ну Ленка, ну колбаса! Опять я выручать её должен. Совсем не может она язык за зубами держать, то одно ляпнет, то другое. Какое-то «погамать» вспомнила. Кстати, а что это такое-то? Мне и самому любопытно стало, нужно будет спросить её, когда наедине снова останемся. Ещё теперь и для Вовки придётся придумывать игру в «погавкать». Ладно, может, забудет он. А если не забудет, то… да придумаю что-нибудь. Скажу, например, что некогда мне или ещё что-то в этом роде.

Сегодня среда, 1 августа. Вчера я, наконец-то, вырвался из больницы и эту ночь уже дома провёл. Ух, и как же мне эта больница за две недели осточертела, вот кто бы знал! И это я в обычной палате лежал, кроме меня там ещё трое мальчишек было. Двое выздоравливали, а третий вроде меня на карантине был. Мы и поболтать могли, и побеситься, и в шашки поиграть. Книжки, опять же, были у нас, причём немало, целый шкаф! Оказывается, в инфекционное отделение передать книжку можно, только обратно её уже не возвращают, так она в больнице и остаётся. Вот постепенно полный шкаф книг и скопился, от прежних пациентов они остались.

Но это у меня всё так относительно неплохо было, Ленке же пришлось гораздо хуже. Она не в обычной палате лежала, а в изоляторе. Говорит, что ей даже еду передавали через специальный шкаф в стене. С одной стороны шкаф открывают, ставят туда еду и закрывают. После чего Ленка со своей стороны шкаф открывает и достаёт поднос с едой. И с грязной посудой всё точно так же, только в обратном порядке. Книжек же у неё вообще никаких не было, то есть совсем! Из всех развлечений у Ленки только тарелка радио была, и всё. Ещё в окно можно смотреть, но там ничего интересного обычно не происходило. Только если навестить её кто придёт. В палату к Ленке, конечно, никого не пускали, но под окном постоять можно. Ко мне же, пока я в больнице был, посетителей допускали. Вернее, это мне разрешалось выходить к ним. Ведь я — то больным не был, меня просто на карантине держали.

Ленка, конечно, тоже не болела ничем, она просто нашей еды несколько переела, вот её и развезло с непривычки. Действительно, если человек всю жизнь питался сосисками со вкусом картона, а потом ему настоящую еду дали, человеку может и дурно стать, особенно если побольше съесть. Ленка же тем утром, помню, блинов умяла больше, чем мы с Вовкой вдвоём. Причём довольно-таки сильно больше. Да обожралась она просто, чего уж там.

Зато с этой вот Ленкиной болезнью мне удалось на милицейской машине прокатиться. Вчера вечером ребятам во дворе рассказал, как мы ехали, так мне весь двор обзавидовался. А то! Карету скорой помощи не стали ждать, Ленку на заднее сиденье милицейской машины погрузили, меня рядом с ней, и мы понеслись! Водитель ещё всё время сигналом дудел, постовые на перекрёстках при нашем приближении движение перекрывали, а мы неслись, быстрее ветра! Нам даже автобусы и трамваи дорогу уступали.

А в самой больнице ничего интересного не было. Все две недели я только и делал, что ничего не делал. Утром ещё врач заходил, а потом весь день никого, только нянечка дежурная в коридоре. Хочешь — сиди, хочешь — лежи, хочешь — книжки читай, хочешь — в шашки играй. В общем, что хочешь — то и делай. Скукотища страшная! И это ещё нас четверо в палате было. Бедная Ленка, как она там с ума-то не сошла одна?!

Впрочем, всё уже позади. Меня вчера, пусть и со скипом, но выписали. Похоже, дня через два и Ленку выпишут. Её уже перевели из изолятора в обычную палату и даже свидания разрешили. Кажется, врачи поняли, что ничем заразным она не болела, а просто блинами её мамка перекормила.