Пионер Советского Союза

И она — взбунтовалась. И — решила идти. Идти, потому что она — Пионер Советского Союза! Хотя идти, в сущности, было некуда, и уходить было страшно, как будто квартира могла от чего-то спасти. Но идти — значило жить…

… Дениса Половцева она встретила в тот же день вечером. И не просто встретила — спасла. Те… козлы почему-то решили, что она не сможет выстрелить. Ха. Конечно, ведь они не знали, КТО учил её стрелять…

… Елена Игоревна переложила то, что лежало внутри пакета, в руку, убрала пистолет на место, осторожно и ласково закрыла коробочку и поставила её обратно. Медсестра не видела, что именно взяла женщина из коробочки, которую аккуратно поставила обратно на полку. То, что там лежало, она спрятала в кулаке и спокойно попросила:

— Помоги-ка лечь. Кажется — всё, внучка…

… Виктор Степанович Баклашов не спал. Вернее, он проснулся именно в эту секунду — от того чутья, которое уже давно выработалось у него по службе. «Умирает» — коротко подумал он и вскочил раньше, чем из соседней комнаты вбежала Лена.

— Скорей, Виктор Степанович! — по щекам медсестры текли беспомощные слёзы. — Скорей, она умирает! — и тут же, развернувшись так, что халат на ней взвихрился колоколом, бросилась обратно в спальню.

Крупно, быстро шагая следом за летящим белым халатиком, на ходу ударив кулаком по тревожной кнопке на углу стола, за которым он дремал, полковник Баклашов ощущал возмущение и гнев. На себя. На несправедливость жизни и смерти. И в то же время понимал, что это — нелепо и неоправданно. Но привычно-спокойное лицо он всё-таки «надел» и даже хотел сказать что-нибудь ободряющее — но пациентка опередила его. Комната была залита серым предрассветным полумраком, но полковник отметил машинально, какое чистое за окнами небо — впервые за несколько месяцев чистое, ветреное, настоящее небо Первомая, на которое готовится взойти солнце… И в этой комнате зазвучал голос лежащей в постели женщины — он был твёрд и даже весел:

— Оставьте. Это — всё… но это вовсе не конец. Я так думаю, что это даже начало. Нет. Не так. Я — знаю это.

— Елена Игоревна, — начал врач, но женщина остановила его, закрывая глаза — остановила одним властным жестом сухой, однако — не дрожащей руки. И врач послушно замолк, стиснув зубы и клянясь про себя, что он… он… Он сам не знал, в чём клянётся, но его мучила мысль, что такой человек уходит на его глазах, а он — он ничего не может сделать!

— Это просто срок, — не открывая глаз, сказала Елена Игоревна. — Милочка, перестаньте хлюпать, — это было обращено уже к медсестре. — Вы очень хорошо за мной ухаживали, не надо портить впечатление перед смертью и привязывать к моим ногам бадью со слезами… Поверьте, жалеть стоит не о том, что я ухожу, а о том, что многое не сделано… вы уж доделайте, пожалуйста…

— Сюда уже едут, — сказал Баклашов. — Если бы разрешили мне сделать вам…

— Пф, — спокойно ответила Елена Игоревна и распахнула чистые яркие глаза — глаза бесстрашной девчонки. — Знаю я, кто сюда едет. Мы столько раз ругались друг с другом, что я не хочу выслушивать ещё одну порцию трёпа — теперь уже сочувственного. Передайте им, что… — она нахмурилась. — Нет. Им ничего не надо передавать. Что я им скажу такого, чего они не знают, мы же всё видели и всё прошли вместе, да я ещё и учила этих щенков… А вот это — это правнуку. Когда я умру, — она пошевелила лежащим поверх одеяла правым кулаком, в котором что-то было зажато. — У меня родился правнук, и я прощаю Валерке, что она не толклась у моего скелета всё это время. Это — правнуку… Денису. Это — и коробку из шкафа, там, на дне, фотографии… тоже ему. А пистолет — на совершеннолетие… И… пусть обязательно назовут мальчишку Денисом. Передайте — я так хочу.

Эти слова она произнесла уже очень тихо, хотя и властно. И смотрела — хотя и по-прежнему чистыми глазами — куда-то мимо и сквозь врача и медсестру. Комната была полна людей, самых разных людей, и сейчас Елена Игоревна Половцева, Кавалер Золотого Ратиборца, Думец Великого Думского Круга и Старшая Круга Мораны, разговаривала именно с ними, потому что ей было чисто по-человечески приятно, что они — пришли её встречать. Она узнавала лица, здоровалась, улыбалась — и оторопело онемела, чувствуя, как её переполняют восторг и смущение, когда увидела протолкавшегося вперёд хорошо знакомого мальчишку. Который без предисловий почти возмущённо завопил:

— Ленка, ты чего лежишь, как больная?! Вставай скорей, пошли! У нас столько дел!

И — протянул ей руку…

— …А всё-таки, значит, смерти — нет, — услышал Баклашов последние слова, которые почти заглушил визг шин одного за другим останавливавшихся у подъезда автомобилей. Елена Игоревна чуть построжала, вздохнула и закрыла глаза.

Совсем.

Правый кулак её медленно разжался, и, словно прорастающий сквозь пальцы огненный цветок, на одеяле поверх груди умершей распустился-запылал алый пионерский галстук.

Ударившее в окна с поразительно чистого во всю ширь неба рассветное солнце превратило его алый цвет в ослепительное живое пламя.

По коридору с шумом бежали люди.