Страница 55 из 64
— Вы забыли про акцент, — позлорадствовал Черепов.
— Верно. «Дай, дай хот што-ныбуд… Ы и ысчезну», — так лучше?
— Гораздо, — решил детектив. — Вы пишите симпатическими чернилами?
— Вот еще новость! — удивился Частников. — Пишу, как все: справа налево. Ах, вас удивляет, что бумага чистая и держу я ее вверх тормашками? Текст здесь. — Прозаик постучал пальцем по затылку. — С бумажкой сверяюсь по привычке.
— Я готов к репетициям. Вижу — повеселимся на славу, — сказал детектив. — Мне только надо разложить кое-что по полочкам.
— Могу помочь, если найдутся полочки, — отозвался Частников.
— Спасибо, сам управлюсь.
— Не проспите ужин, как обед, — посоветовал прозаик и ретировался…
«Что ж! — подвел итоги Черепов. — Вывод у меня такой: хитроумный Частников под личиной представления вполне сознательно поведал все, что знал и думал. Он считает убийцей Чеймберса, бывшего партийного работника, на которого нынешний фантаст не похож, как капля азотной кислоты на каплю соляной. Но не бывало в нашей прежней действительности: днем человек занимался хозяйственной деятельностью в райкоме, а по ночам летал в другие галактики перенимать партийный опыт. Чудачкава, видимо, закончил бухгалтерские курсы в глубокой юности; следовательно, умеет считать, если учился на совесть, но драчлив и пишет с ошибками. Спрашивается: зачем в меня влюбилась Ничайкина, раз она критикесса и лесбиянка? Какую роль сыграл в их жизни мордоворот? Где они познакомились и составили преступный заговор? С кем крутит шашни Ничайкина: с Частисветовой или с Чуждой? Обе для меня — женщины-загадки! Что за намек проскользнул, будто Ничайкина и есть желанная бабка Марфа? В ее номере, по крайней мере, нет самогонного аппарата. Но за какие заслуги так честил и хвалил ее покойный Чернилов в дневнике?» Страшная догадка обожгла мозги детектива: критикесса и есть искомый Батон, отсюда — ее хлебобулочная бисексуальность — черная и белая, — по ее приказу Д. Р. Сковородкин ввел Чернилову смертельную инъекцию самогона. Непроясненной для следствия оставалась лишь роль Частисветова, удравшего в горы, глухонемой горничной, хранившей мешок соли с песком на пятом этаже, и самого Частникова. Кто он — осторожный друг или безумный враг?
Между тем кончался второй день расследования, а дерзкий бандит(-ка), угробивший(-ая) писателя, сидел (-а) где-то за углом, в номере и не думал(-а) сдаваться.
Черепов полистал дневник в раздумьях и беспочвенных догадках, нашел еще одну запись об отличном самогоне бабки Марфы и с ненавистью бросил тетрадь в дальний угол. «Пора переходить к следственным экспериментам», — решил детектив и оперативно накарябал такое безобразие: «Прошу доставить в № 503 один литр самогона к 21.00. Оплату гарантирую. Подпись: неразборчиво».
Записку он подсунул Ничайкиной под дверь и отправился на ужин.
Чуждая уже смотрелась в кресле как незатейливый предмет обихода, с которого необходимо стирать пыль периодически. Черепов вдруг решил открыться ей в своих догадках и, улегшись грудью на стол администратора, приблизил губы к уху Чуждой.
— Да пошел ты! — закричала администратор, опережая слова и поступки детектива. — Мало ему девок на этажах! Нет, лезет к замужней женщине! Хватит дураком прикидываться, сыщик! Приехал шпионить — так шпионь! Потом доложишь по инстанциям…
— Ваш муж в тюрьме, — зачем-то прошептал Черепов и, схватив краем глаза приоткрытую дверь каморки, отданной для отдыха администраторам, увидел голые волосатые ноги на раскладушке. Жаль, что за волосами он не различил татуировок тем же краем глаза, по которому сегодня основательно прошелся кулак мордоворота. Но удержал себя от искушения выяснить, кому принадлежат татуированные ноги и татуированные ли они вообще, медленно разогнулся, все еще сдерживаясь из последних сил, повернулся и… уперся в живот Чеймберса.
Фантаст затушил о ладонь окурок, выдохнул в лицо Черепову дым последней затяжки и нагло сказал:
— Верните то, что я сегодня порвал в гневе, а вы подобрали из любопытства. Это очень важно для науки и всего человечества.
Детектив рассмеялся в наглое лицо и пошел в столовую, но Чеймберс задержал его железной хваткой. Черепов вмиг посерьезнел, физиономия его приобрела тупое, бандитское выражение.
— Будешь путаться под ногами и мешать следствию — сломаю руку, — заявил он.
Чеймберс отступил, будто пораженный многочисленностью неприятельского войска.
— Мой бластер всегда к вашим услугам, — лишь промямлил…
В столовую детектив проскользнул боком, чтобы сотрапезники не увидели его сразу, а он бы подслушал, о чем у них там речь. И ему удалось! Ему всегда все удавалось.
— Как ваши успехи? — спросил Частников.
— По-моему, клюнул, — ответил с виду беззаботный Чудачкава.
— И у меня клюнул, — сказал Частников.
— Не слишком ли много наживки на одну сикильдявку? — спросила Ничайкина. За два часа ничего не осталось в ней от прелестной девушки, которой она никогда не была, так как постарела в детстве, — мегера, и только. — Он омерзителен! Еще одна беседа с этим пришибленным — и я сама свихнусь.
— Два дня назад вы утверждали обратное, — заметил Чудачкава.
— Два дня назад он выглядел менее пришибленным.
— Интересно, кто его так пришиб? — спросил Чудачкава.
— Да уж не я! — выпалила Ничайкина.
— А он что об этом думает? — спросил Чудачкава.
— Не ссорьтесь. Если вам лень — я дошибу его в одиночку — уж больно экземпляр великолепный, — решил Частников. — Сейчас он объявится, надо занять его нейтральной беседой. Пусть поломает озабоченную голову.
— А вот и я, — объявил Черепов, поднимаясь из укрытия — широкой спины гражданки за соседним столиком.
Все три сотрапезника принялись насвистывать в потолок.
Черепов поерзал на стуле, создавая заду максимум удобств, и спросил без задней мысли:
— Что сейчас: обед или ужин? А может, опять завтрак, ха-ха!
— Вы прервали очень интересный диспут, предлагаю вам включиться, — сказал Частников. — Я доказывал, что приключения, фантастика и детективы — это не жанры художественной литературы, это адаптированная скоропись для слабоумных и для тех, кто вследствие неурядиц и перевозбуждений временно ослаб душой и помыслами. Адаптируйте «Мертвые души» — великолепный авантюрный роман; добавьте в «Ревизор» песен и плясок — чудесный водевиль без хэппи-энда; уберите из «Преступления и наказания» мучительные раздумья — чем не советский детектив, в котором сначала показывают преступника, а потом долго рассказывают, как его ловили всем отделением.
«Если он так не любит детективы, с чего ему жаловать писателей-фантастов? — ослепила Черепова мысль. — А если он ненавидит детективы до такой степени, что готов прибить писателя-фантаста, то кто же убил Чернилова и когда прибьют Чеймберса? Мог ли Частников — такой сытый, вальяжный, довольный — поднять нож (пистолет, топор, пачку снотворного) на собрата по перу? Мог. Но и Чеймберс мог… И безнравственный Чудачкава… И Частисветов-мемуарист, спустившись с гор… У них жанровая война, пленных не брать».
Между тем слова вылетали из Частникова непрерывно:
— Автоматизированность жизни, заданный нам ритм: встал, умылся, сходил на работу, посмотрел «ящик», лег, опять встал и тут же лег, — все это съедает жизнь без остатка. Именно искусство призвано отделить сегодняшнее «встаю» от завтрашнего «встану» и вчерашнего «встал». А детективы, как автомат, как хамство в трамвае, строятся из заданных элементов. Какая тут жизнь? Какое искусство! Не до него. Я прочитал сотню детективов, но толком не могу вспомнить ни одного, как наряд партработника. Что я делал во время чтения? Проводил время, отвлекался. Но и алкоголик проводит время, отвлекается за бутылкой. А попросите его вспомнить пять последних пьянок — не вспомнит ни одной, пил по схеме с условными друзьями!.. Вот за что у меня душа болит!
— А на меня очень сильное впечатление произвели романы Сименона, — начал Черепов…
— Кого?! — закричал Частников, нечаянно плюнул в детектива куском котлеты и не извинился. — Да этот бумагомаратель, да этот чернилопереводчик катал по восемьдесят страниц в день! Вы представляете, что такое восемьдесят страниц? Их просто переписать дня и ночи не хватит! Когда уж тут оставлять сильное впечатление! Подумать, что пишешь, и то нет времени! Да этому «ширпотребу», этому стахановцу пера надо было руки оторвать при рождении!..