Люди сороковых годов

- Зачем же у вас это есть? - спросил Вихров полушутя, полусерьезно.

- Есть, потому что это необходимо должно быть!..

И затем генерал наклонился к Вихрову и шепнул ему что-то такое совсем уж на ухо.

- Ну, и что же? - спросил тот, в свою очередь, каким-то захлебывающимся голосом.

- А то, что я человек, по пословице: "Не тут, так там!" Ну, и она знает теперь, что это существует.

- И, вероятно, совершенно вас прощает?

- То-то мне кажется, что нет; знаете, как женщины по-своему понимают: если, дескать, нельзя, так и нигде нельзя. Повыведайте у ней как-нибудь об этом издалека и скажите мне.

- Хорошо! - отвечал Вихров.

Более приятного открытия, какое в настоящую минуту сделал ему генерал, для него не существовало на свете.

- И что ж, хорошенькая у вас эта особа? - спросил он его.

- Хорошенькая-прехорошенькая! - воскликнул Евгений Петрович с загоревшимся уже взором. - Заедемте теперь к ней, - прибавил он: выпитое для большей откровенности вино заметно его охмелило.

- Но теперь поздно! - возразил Вихров.

Ему, впрочем, самому хотелось взглянуть на эту особу.

- Ничего, может быть, еще пустит; люди знакомые, поедемте! - говорил самодовольно генерал.

Они поехали. На Мещанской они взобрались на самый верхний этаж, и в одну дверь генерал позвонил. Никто не ответил. Генерал позвонил еще раз, уже посильней; послышались, наконец, шаги.

- Wer ist da?[172] - послышался женский голос.

- Это я, отпирайте, - говорил генерал не совсем уж смелым голосом.

- Спят уже давно; нельзя! - отвечал опять тот же голос.

- Да отворите, прошу вас, - упрашивал генерал.

Шаги куда-то удалились, потом снова возвратились, и затем началось неторопливое отпирание дверей. Наконец, наши гости были впущены. Вихров увидел, что им отворила дверь некрасивая горничная; в маленьком зальце уже горели две свечи. Генерал вошел развязно, как человек, привыкший к этим местам.

- А к Эмме Николаевне можно? - спросил он в то же время робко горничную.

- Можно, чай, - отвечала та сердито.

Генерал на цыпочках прошел в следующую комнату и, как слышно, просил Эмму Николаевну выйти в залу. Та, наконец, проговорила:

- Ну, ступайте, приду! - И вскоре за тем вышла, с сильно растрепанной головой. Она была довольно молода и недурна собой. - Ну, что вам еще надо? спросила она генерала.

- А вот - позволь тебе представить моего приятеля! - проговорил старик, показывая на Вихрова.

- Ну, что же, только и есть? - спросила Эмма насмешливо генерала.

- Только вот желал познакомить его с тобой.

- О, глупости какие! Поезжайте, пожалуйста, домой, ей-богу, спать хочется! - проговорила Эмма, зевая во весь рот.

- Поедемте, в самом деле, - подхватил Вихров, - она спать хочет.

- Никогда не ездит по вечерам, а тут вдруг ночью приехал, - проговорила Эмма, зевая снова.

- Хорошо, уедем; прощай, прощай, дай ручку поцеловать! - говорил старикашка.

- Ну, на! - сказала Эмма, протягивая ему руку.

Генерал с чувством поцеловал ее.

Наконец, они снова выбрались с Вихровым на свежий воздух; им надобно было ехать в разные стороны.

- Что, недурна? - спросил с удовольствием генерал.

- Очень, - подхватил Вихров.

- Характерна только, - прибавил генерал.

- Характерна? - переспросил Вихров.

- У, не приведи бог! - отвечал старик, садясь в карету.

XVI

ЧЕТА ЖИВИНЫХ

Однажды Вихров, идя по Невскому, увидел, что навстречу ему идут какие-то две не совсем обычные для Петербурга фигуры, мужчина в фуражке с кокардой и в черном, нескладном, чиновничьем, с светлыми пуговицами, пальто, и женщина в сером и тоже нескладном бурнусе, в маленькой пастушечьей соломенной шляпе и с короткими волосами. Сойдясь с этими лицами, Вихров обрадовался и удивился: это были Живин и супруга его Юлия Ардальоновна, которая очень растолстела и была с каким-то кислым и неприятным выражением в лице, по которому, пожалуй, можно было заключить, что она страдала; но только вряд ли эти страдания возбудили бы в ком-нибудь участие, потому что Юлия Ардальоновна до того подурнела, что сделалась совершенно такою же, какою некогда была ее маменька, то есть похожею на огромную нескладную тумбу. Сам Живин тоже сильно постарел, обрюзг и, как видно, немало перенес горя.

- Давно ли ты здесь и ради каких дел? - спросил его Вихров и почти старался не видеть m-me Живину - такое тяжелое и неприятное впечатление произвела она на него.

- Да вот приехал, - отвечал Живин, - ищу места по новым судебным учреждениям.

- И, конечно, получишь его; ты так этого заслуживаешь... А вы в первый раз еще в Петербурге? - спросил Вихров Юлию Ардальоновну, чувствуя, что он должен же был о чем-нибудь заговорить с ней.

- Нет, я уж не в первый раз, - отвечала она. Встреча с Вихровым, кажется, не произвела на нее никакого впечатления, и как будто бы даже она за что-то сердилась на него или даже презирала его. - Теперь я только проездом здесь и еду за границу, - прибавила она.

Живин при этих словах жены потупился.

- За границу! - повторил Вихров. - Что ж, вы там будете лечиться? спросил он не без внутреннего смеха, глядя на ее массивную фигуру.

- Мне не от чего лечиться, - отвечала Юлия Ардальоновна, поняв, по-видимому, соль его вопроса, - я еду так, надоело уж все смотреть на русскую гадость и мерзость.

"Ну, из этой гадости, конечно, уж ты сама - первая!" - подумал про себя Вихров, и как ни мало он был щепетилен, но ему все-таки сделалось не совсем ловко стоять среди белого дня на Невском с этими чересчур уж провинциальными людьми, которые, видимо, обращали на себя внимание проходящих, и особенно m-me Живина, мимо которой самые скромные мужчины, проходя, невольно делали удивленные физиономии и потупляли глаза.

- Что ж мы, однако, тут стоим на дороге! - сказал он, желая куда-нибудь отойти не в столь многолюдное место.

- Да зайдем ко мне; я недалеко тут живу... - сказал как-то робко Живин.

Вообще видно было, что он очень обрадовался встрече с приятелем и в то же время как-то конфузился и робел перед ним.

- С большим удовольствием, - поспешил ему ответить Вихров.

- А ты тоже домой пойдешь? - спросил Живин жену.

- Домой! - сказала она и вместе с тем гордо и с презрением ответила взглядом проходившему мимо ее гвардейскому улану, явно уже сделавшему ей гримасу.

Живины жили, как оказалось, в Перинной линии, в гостинице; по грязной лестнице они вошли с своим гостем в грязный коридор и затем в довольно маленький, темный номер. Здесь, между разными, довольно ветхими дорожными принадлежностями и раскиданным платьем, Вихров увидал на обычном диване перед столом овчинный женский тулуп. Юлия Ардальоновна, скинув с себя бурнус и свою пастушескую шляпку, с пылающим и багровым от ходьбы лицом, села на этот именно диван и только немножко поотодвинула от себя вонючий тулуп. Вихрову показалось, что в ней пропало даже столь свойственное всем женщинам чувство брезгливости.

- Скажи, пожалуйста, - обратился он снова к Живину (с Юлией он решительно не в состоянии был говорить), - где живет Иларион Ардальонович Захаревский, и видишься ли ты с ним?

- Как же, вот он и хлопочет для меня о месте.

- Я просил одного господина передать ему, что я здесь и что очень бы желал повидаться с ним.

- И он мне тоже говорил; но занят ужасно, почти никуда, кроме службы, и не выезжает.

- Но я сам бы к нему приехал, боюсь только, чтобы не помешать ему.

- А вот видишь что! - отвечал Живин, соображая. - В пятницу в Петербург возвратится Виссарион, и они уже непременно целый вечер будут дома... Хочешь, я заеду за тобой и поедем!

- Очень рад; но откуда же Виссарион возвращается?

- С юга, подряды там берет - миллионер ведь теперь.

172

Кто там? (нем.).