Страница 44 из 56
Известно, что это дерево, родом из Центральной Африки, самое драгоценное из высокоствольных деревьев в тропических странах. Наши путешественники могли восхищаться им во всей его красоте в тех самых местах, где оно родилось. От громадного ствола идут почти всегда в горизонтальном направлении ветви, покрывающие большое пространство своими листьями, непроницаемыми для солнечных лучей. Под этой массой зелени легко может укрыться население целой деревни. Путешественники находят там приятную стоянку, где могут подышать свежим воздухом и утолить жажду плодами этого дерева.
Вечером путешественники приметили густой столб дыма над массой зелени; зрелище это наполнило их радостью от уверенности, что они проехали две трети своего пути.
— Мы подъезжаем к деревне Эмбоза, которую я посещал несколько лет тому назад, — сказал Лаеннек, — и если старый вождь Имбоко не умер, мы можем быть уверены в самом дружелюбном приеме.
Деревня Эмбоза находится почти на границе обитаемой территории; вверх по Банкоре идет пустыня и девственный лес, который служит убежищем нескольким племенам кумиров, или лесных наездников, всегда готовых ограбить караван и одинокого путешественника.
Это маленькое местечко с полсотней хижин принадлежит племени мосиконго, главное занятие которого состоит в собирании пальмового масла. Все живут вместе, и после каждой добычи прибыль делится начальником между всеми жителями. Для того чтобы защищаться от разбойников, они содержат отряд в двадцать пять человек, хорошо вооруженных оружием, привезенным из Малимбы; отряд этот охраняет деревню в то время, когда население занимается собиранием масла.
Лаеннек не ошибся. Имбоко, несмотря на преклонный возраст, был еще здоров и задолго до того, как пирога подошла к берегу, отправился с частью жителей узнать, кто приехал.
Пора дождей была неблагоприятна для собирания масла, и все население было в деревне.
Когда старый начальник увидал Лаеннека, он выразил большую радость. Узнав в нескольких словах о событиях, которые привели к нему его друга, он понял, что путешественники, изнуренные усталостью и лишениями, уже пять дней не имели другой пищи, кроме диких плодов, и главное — нуждались в отдыхе. Он избавил их от любопытства своих подданных и отвел в свое жилище, которое предоставлял им на все время, пока они пожелают остаться в его деревне. Как только Имбоко ушел за провизией, Гиллуа и Барте, изнемогая от волнения, бросились на шею Лаеннеку. Возвращение не казалось им теперь неосуществимой мечтой!
— Ах, — говорили они, — по вашей милости мы увидим Францию! Каким образом можем мы когда-нибудь отблагодарить вас?!
Эти трогательные выражения признательности взволновали искателя приключений до глубины сердца; целый мир воспоминаний прилил к его мозгу. Францию, Бретань, деревеньку, где он родился и которую он не надеялся увидеть, свою мать, умершую вдали от него, — все это он увидал, как во сне. Склонив голову на свою широкую грудь, он упал на землю и начал рыдать...
Барте и Гиллуа с уважением отнеслись к этой глубокой горести. Уале, услышав, что хозяин его плачет, начал печально визжать.
Но Лаеннек быстро оправился; это была железная натура; и нравственные страдания не могли ее долго подавлять.
— Извините меня! — порывисто сказал он молодым людям. — Есть часы, когда я изнемогаю, как женщина!.. Наши лишения и наша борьба еще не кончились, и я буду счастлив, только когда увижу вас на корабле, который возвратит вас на родину… Тогда я в свою очередь попрошу вас исполнить одну мою просьбу.
— Не беспокойтесь, мы добьемся вашего помилования!
— Благодарю. Но не об этом идет дело. Там, в Плуаре, есть одинокая могила, к которой никто не приходит. Это могила моей матери, умершей от горести, когда она услыхала о моем осуждении; пред вашим отъездом я отдам вам пальмовую ветвь, которую сорвал на берегу… Тут… — Голос скитальца начал дрожать до такой степени, что он был принужден остановиться. Лаеннек сделал усилие и продолжал умоляющим тоном, но так тихо, что едва можно было расслышать: — И вы… не правда ли, вы это сделаете для меня… Вы положите эту ветвь на землю, где покоится бедная старушка, которой я не мог закрыть глаза…
Последние слова замерли в сдавленном рыдании… И прежде чем молодые люди успели ему ответить, он выбежал из хижины.
Спустя несколько минут он вернулся и был опять спокоен, как всегда. Имбоко с торжеством следовал за ним, а двенадцать человек несли козленка, шесть жареных цыплят, маниок, маис, хлебные плоды, бананы. Всем этим можно было накормить сто человек.
Добряк воображал, что никогда не будет в состоянии накормить своих гостей.
3. Праздник. — Озеро Уффа
Наши путешественники отдыхали уже несколько часов, как вдруг их разбудил страшный шум и Имбоко вошел в хижину с музыкантами и певцами, которые пришли устроить серенаду приезжим. Несмотря на желание начальника дать отдохнуть гостям, он не смел нарушить обычный этикет, потому что в глазах его подданных это не согласовывалось бы с законами гостеприимства.
Лаецнек и его товарищи должны были волей-неволей присутствовать при странном концерте, которым их угостили.
Мосиконго, как и все другие племена в Африке, имеют своеобразный музыкальный вкус. Колотить в тамтам, свистеть в дудки, словом, делать как можно больше шуму — это для них высшая степень искусства.
Теперь Имбоко превзошел самого себя: он созвал всех своих артистов, и больше двух часов на берегах Банкоры раздавалась африканская музыка.
Как почти всегда бывает у первобытных народов, начальник запевал куплет, который потом повторялся всеми певцами. Музыканты играли, как кому вздумалось, и можно себе представить, как это должно быть приятно для европейских ушей.
Разумеется, пение восхваляло, по обычаю древних, добродетели белых. Таким образом, благородные чужестранцы, удостоившие своим присутствием в эту минуту деревню Эмбоза, были сначала представлены как воины, знаменитые в своей стране, обладающие громадным количеством ружей и пороха и поразившие великое множество врагов. Через несколько минут шум сделался так велик, а нервы двух товарищей Лаеннека до того раздражены, что он пытался прекратить музыку, но напрасно. Негры начали тогда воспевать достоинства искателей пальмового масла и их добродетель. А кончили, расхвалив их ловкость отыскивать яйца черепахи, убивать кайманов и заклинать духов. Они остановились только тогда, когда не могли уже ни кричать, ни колотить в инструменты, и старшины деревни объявили, что никогда не видали такого прекрасного приема.
Инструменты, употребляемые в этом странном концерте, заслуживают особенного описания. Их было пять. Первый, без которого не может происходить никакое празднество, походит на лютню по форме и ручке, но построен он из очень тонкой кожи, струны сделаны из волос хвоста слона и из пальмовых волокон, натянутых от одного конца инструмента до другого и прикрепленных к нескольким кольцам; в различных местах от этих колец висят маленькие железные и медные пластинки, издающие различные звуки. Стоит дотронуться до струн, кольца шевелятся, приводят в движение пластинки, и из всех этих звуков выходит самая странная какофония, которая восхищает всех дилетантов-негров.
Второй инструмент употребляется для семейных церемоний, как, например, брак, рождение, похороны, и состоит из тонкой деревянной доски, которую стягивают, как лук, к ней привешивают пятнадцать длинных и сухих тыквенных бутылок различной величины, каждая из которых имеет вверху и внизу отверстие. Нижнее отверстие наполовину закупорено, а верхнее прикрыто деревянной пластинкой. Играющие привязывают к обоим концам инструмента небольшую веревку, которую надевают себе на шею, и с помощью двух палочек, конец которых покрыт материей, колотят по доске; звук сообщается тыквенным бутылкам и производит гармонию, столь же приятную, как и предыдущая.
Потом идет инструмент, составляющий привилегию воинов. Он состоит из куска дерева длиной в один метр и покрыт рамой в виде лестницы с маленькими дощечками, расположенными в промежутках; на нем играют палкой. Этот инструмент имеет дар возбуждать мужество солдат, и было бы невозможно вести их на неприятеля без этого инструмента. Часто преобразователи — они бывают везде — пытались в государствах верхнего Конго уничтожить этот инструмент предков, но армия восставала с единодушным криком: «Отдайте нам инструмент наших предков!» Вопрос этот, несколько раз едва не породивший восстаний и даже перемену династий, был предан забвению, и инструмент продолжал составлять радость военного сословия Конго.