Страница 38 из 56
— Вот если бы нам поехать с ним, — предложил Барте.
— Ваше предложение довольно опасно,— ответил Лаеннек.— Умеете ли вы плавать?
— Достаточно для того, чтобы не бояться переплыть Конго,— ответили молодые люди.
— В таком случае можно попытаться.
Йомби, узнав, что просьба его исполнена и что, сверх того, он выкажет свое искусство перед белыми, немедленно начал одну их тех плясок, перемешанных с криками, хлопаньем и топотом, в которых негры дают исход радости, доведенной до высшего предела.
Этот пример оказался заразителен. Кунье пустился в пляс визави с фаном. В свою очередь и Буана не могла отстать от них, и трио представило полную картину выразительных гримас и кривляний, в которых заключается искусство африканского танца.
Вдруг Йомби, как бы пораженный внезапной мыслью, бросился в лес, оторвал длинную ветвь железняка и вернулся так же быстро. Путешественники подумали, что этот жест составляет часть программы и что они увидят новую фигуру странной пляски, когда фан объявил с торжествующим видом:
— Вот этим Йомби заставит плясать речного быка! Интермедия заставила на минуту забыть охоту за бегемотом, но негр ни за что на свете не отказался бы от
своей идеи, он хотел показать белым и двум другим неграм, как фанский воин охотится за царем африканских рек.
Когда сели в пирогу, Кунье пустил ее по течению, Буана осталась на берегу с Уале приготовлять завтрак. Как только лодка отошла на четыреста метров, Йомби сделал знак Кунье грести тише.
— Бара-уаду (речные быки) тут, — сказал он, указав рукой на изгиб реки, похожий на маленькую бухту, вода в которой стояла неподвижно, как в озере.
— Спроси у него,— сказал Лаеннек Кунье, который всегда служил переводчиком,— как он мог узнать так далеко присутствие этих животных?
На вопрос немедленно был дан напыщенный ответ:
— Никакое животное ни в лесах, ни в воздухе, ни в воде не может ускользнуть от глаз фана. Иомби примечает бара-уаду, потому что они не могут скрыть свое дыхание.
Действительно, присмотревшись внимательно, путешественники приметили в том месте, на которое указывал Йомби, тысячи воздушных пузырьков, лопавшихся на поверхности воды.
Фан стал на носу с веткой железняка в руке; Кунье начал медленно грести по указаниям своего товарища. Лаеннек и молодые люди на всякий случай приготовили карабины.
В ту минуту, когда лодка вошла в бухту, Йомби вдруг смело погрузил в воду свою длинную ветвь, потом с быстротою молнии бросил ее и схватил топор, лежавший у его ног. Только что он успел стать в позицию человека, собирающегося ударить, как громадная голова бегемота высунулась из воды около самой пироги, и в то же мгновение топор опустился между глаз животного, так что наполовину исчез в черепе. Смертельно раненный бросился на нападающих и опрокинул лодку, но это было его единственное и последнее усилие; он скоро растянулся в потоке черной крови, лившейся из его раны, и остался неподвижен под водой.
В это время путешественники, находившиеся только в тридцати метрах от берега, добрались до него благополучно, не оставляя своих карабинов; к счастью, все стадо, испуганное шумом, поспешило на середину реки, не думая мстить за убитого товарища.
Между тем как Кунье вплавь тащил лодку к берегу, Йомби длинной веревкой привязывал бегемота за один из его зубов и почти в одно время со своим товарищем вышел на берег. Наши путешественники могли только довести животное до берега; вытащить его из воды совсем было невозможно. Бегемот был крупен и тяжел. Лаеннек полагал, что вес его должен превзойти пять тысяч фунтов.
После короткого совещания решили разрубить тушу на месте, но для этого необходимо было переменить стоянку.
Переселение потребовало совсем немного времени, потому что запасов с ними не было никаких, кроме пороха и пуль; для пропитания путешественники должны были полагаться только на свое искусство, а из кухонной утвари хранили только чугунный котел, который Лаеннек брал с собой во все свои экскурсии и который был отдан на руки Буане.
Весь день рубили бегемота длинными полосами; прежде чем коптить, их сушили на огне, вытапливали жир, который Буана сливала в тыквенные бутылки, приготовленные Кунье и Иомби.
Увидев уже вечером, что запас превосходит весом то, что пирога может вместить, путешественники бросили свое дело и начали строить на ночь шалаш и разводить костер для защиты от хищных зверей.
За этим занятием им показалось, что остатки бегемота на берегу зашевелились. Барте и Гиллуа хотели уже пойти узнать, что значит это странное явление, когда Лаеннек остановил их.
— Берегитесь!— сказал он.— Это, может быть, крокодилы. Конго ими наводнен.
Лаеннек сказал правду, потому что через несколько минут остатки бегемота исчезли под водой.
Крокодил оспаривает у бегемота владычество над большими африканскими реками. Справедливость требует сказать, что ни тот ни другой не может успешно бороться с противником, поэтому они имеют обыкновение избегать друг друга, и довольно редко можно встретить их в одних и тех же местах, если только, как в настоящем случае, крокодила не привлечет труп его врага.
Это величайшее из всех пресмыкающихся трудно захватить, особенно когда с годами в крокодиле развивается вся находчивость самого недоверчивого инстинкта. Часть его существования, скрытого в недрах вод, ускользает от наблюдения; многие его привычки составляют еще тайну для науки.
Геродот, который в древности сообщил об этом животном сведения, узнанные от жрецов и жителей Египта, описал его лучше, чем бегемота, потому что большая часть его описаний подтверждена современной наукой.
Крокодил, очень маленький, когда он родится и вылупляется из яйца, не превышающего величину гусиного, достигает в старости необыкновенных размеров — от десяти до одиннадцати метров.
Когда он вырастает совсем, его кожа, покрытая сверху чешуей, приобретает такую жесткость, что недоступна пуле; живот и подмышки — единственные места, уязвимые для выстрела. Пасть проходит во всю длину головы и вооружена страшными зубами, из которых многие выходят наружу; только верхняя челюсть обладает подвижностью, язык мало развит, если только можно назвать языком перепонку, едва заметную на дне пасти.
Как все амфибии, крокодил выходит на берег, чтобы спать и отдыхать от деятельной жизни, которую ведет под водой. На берегу же самка кладет яйца, из которых вылупляются через месяц от солнечного жара детеныши.
Если крокодилы ведут непримиримую и вечную борьбу почти со всеми животными, даже самыми большими, то между собой они живут, по-видимому, согласно и, так сказать, семейно; нередко можно видеть и больших и маленьких в числе от десяти до двенадцати, а часто и более на песчаных островках среди рек.
Но к крокодилам приблизиться нельзя; при малейшей тревоге, поднятой самым бдительным из них, вся стая исчезает под водой.
Достаточно далекого паруса лодки, чтобы встревожить крокодила, особенно когда он разлучен со своими и наслаждается жизнью в одиночку; поэтому очень трудно поймать крокодила, если только он не в глубоком сне, которого был давно лишен.
Некоторые животные также служат ему передовыми часовыми. Долго существовал предрассудок, будто все живое в природе бежит при его приближении. Это не так. Напротив, несколько водяных птиц живут постоянно в его соседстве. Одна из них, очень маленькая — трошил, — сделалась даже его товарищем.
Во время сна крокодила эта птичка забирается в полуотверстую и окровавленную пасть чудовища и выклевывает насекомых, обыкновенно наполняющих ее.
Ихневмон, напротив, ожесточенный враг крокодила; он все время отыскивает крокодиловы яйца в песке и пожирает их, ограничивая таким образом размножение и инстинктивно занимаясь уничтожением, более полезным для человека, чем для него.
Слишком большое размножение крокодилов было бы бичом для человека; его соседство очень часто пагубно для прибрежных жителей Экваториальной Африки.
Иногда случается, что это животное, побуждаемое голодом, нападает на домашний скот, утоляющий жажду возле его жилища. Крокодил даже выходит из воды, когда примечает добычу, которая кажется ему легка и беззащитна, например ребенка или человека, спящего на берегу.