Страница 18 из 22
— Напрасно трудились, — заметил Дюпен. — Не совсем же Д. сумасшедший, — он, конечно, ожидал подобных нападений.
— Не совсем сумасшедший, — возразил префект, — но ведь он поэт, стало быть, не далек от сумасшествия.
— Верно, — согласился Дюпен, задумчиво выпуская клуб дыма из своей пенковой трубки, — хотя и я когда-то грешил виршами.
— Не можете ли вы, — спросил я, — рассказать подробнее об обыске?
— Видите ли, времени у нас было довольно, и мы искали везде. Я ведь собаку съел на этих делах. Я обыскал весь дом, комнату за комнатой, и все по ночам; посвятил каждой по неделе. Мы прежде всего осматривали мебель; вскрывали все ящики, вы, я думаю, сами понимаете, что для хорошего сыщика нет потайных ящиков. Тот, от кого ускользнет при обыске потайной ящик, — олух, а не сыщик. Это же так просто. У каждого письменного стола есть определенная вместимость, он занимает известное пространство. У нас на этот счет существуют точные правила. Ничто не ускользнет от осмотра. Обыскав ящики, мы принялись за кресла. Подушки были исследованы тонкими иглами, их употребление я вам объяснял. Со столов мы снимали доски.
— Зачем?
— Случается, что, желая спрятать вещь, снимают доску со стола или с другой подобной мебели, выдалбливают в ножке углубление, прячут туда вещь и кладут доску на старое место. Для той же цели служат иногда ножки кроватей.
— А разве нельзя определить пустоту по звуку? — спросил я.
— Никоим образом, если спрятанный предмет завернут в достаточно толстый слой ваты. К тому же нам приходилось действовать без шума.
— Однако не могли же вы снять все крышки, изломать все ножки и все ящики, в которых могло быть запрятано письмо. Ведь его можно свернуть в трубочку не толще вязальной спицы и засунуть… ну хотя бы в перекладину стула. Не могли же вы разбирать по кусочкам все стулья!
— Разумеется, нет. Но мы сделали лучше: мы осмотрели все стулья, всю мебель, каждую шишечку, каждую отдельную планку с помощью сильной лупы. Малейшие следы недавней работы не ускользнули бы от нас. Впадинка от буравка показалась бы размером с яблоко. Ничтожная царапинка, трещинка в местах соединения планок заставила бы нас взломать вещь.
— Полагаю, что вы осмотрели зеркала между рамами и стеклом, обыскали постели, постельное белье, ковры, шторы?
— Само собой разумеется. Исследовав таким образом все вещи, мы принялись за самый дом. Мы разделили его на участки, занумеровали их, чтобы не пропустить ни одного, и осмотрели таким же порядком, в лупу, каждый квадратный дюйм этого и двух соседних домов.
— Двух соседних домов! — воскликнул я. — Однако пришлось же вам повозиться!
— Да, но и награда обещана колоссальная!
— А сады и участки вокруг домов тоже осмотрели?
— Они вымощены кирпичом. Их осмотр не представлял особенных затруднений. Мы исследовали мох между кирпичами и убедились, что он не тронут.
— Вы, разумеется, осмотрели также бумаги и библиотеку Д.?
— Конечно; мы развязывали каждую связку, каждую папку; каждую книгу перелистывали с начала до конца, не ограничиваясь одним встряхиванием, как делает иногда полиция. Измеряли толщину переплетов и рассматривали их в лупу самым тщательным образом. Если бы что-нибудь было запрятано в переплете, мы не могли бы этого не заметить. Некоторые из книг, только что полученные от переплетчика, были осторожно исследованы тонкими иголками.
— Вы исследовали полы под коврами?
— Еще бы. Мы снимали ковры и рассматривали доски в лупу.
— Обои?
— Тоже.
— Заглянули в подвалы?
— Как же.
— Ну, — сказал я, — значит, вы ошиблись: письмо спрятано не в его доме.
— Боюсь, что вы правы, — отвечал префект. — Так вот, что же вы мне посоветуете, Дюпен?
— Основательно обыскать еще раз весь особняк.
— Это ни к чему, — возразил префект. — Я головой ручаюсь за то, что письма в доме нет.
— Другого совета я вам дать не могу, — сказал Дюпен. — У вас, конечно, есть точное описание письма?
— О да! — Тут префект достал из кармана записную книжку и прочел подробнейшее описание внутреннего и особенно внешнего вида пропавшего документа. Вскоре после этого он ушел в таком угнетенном состоянии духа, в каком я его еще никогда не видал.
Месяц спустя он нанес нам вторичный визит и застал нас за прежним занятием. Усевшись в кресло и закурив трубку, он начал болтать о том о сем. Наконец я спросил:
— Как же насчет письма, любезный Г.? Я думаю, вы убедились, что поймать этого министра с поличным нелегко?
— Да, черт его подери! Я еще раз произвел обыск, по совету Дюпена, но, как и ожидал, без успеха.
— Какая, вы сказали, обещана награда? — спросил Дюпен.
— Огромная сумма, очень щедрая награда. Точной цифры не назову, но скажу одно: я лично выдал бы чек на пятьдесят тысяч франков тому, кто доставит мне это письмо. Дело в том, что необходимость найти его возрастает с каждым днем. На днях награда удвоена. Но, будь она даже утроена, я не могу сделать больше того, что сделал.
— Ну, знаете, — протянул Дюпен, попыхивая пенковой трубкой, — я думаю… мне кажется, Г., вы еще не все сделали, не все испробовали. Вы могли бы сделать больше, думается мне, а?
— Как? Каким образом?
— Видите ли, — пфф, пфф — вы могли бы — пфф, пфф — посоветоваться кое с кем. Пфф, пфф, пфф. Помните анекдот об Абернети?[37]
— Нет, черт с ним, с Абернети!
— Разумеется, черт с ним! Но один богатый скряга вздумал как-то выудить у Абернети медицинский совет. Вступив с ним для этого в разговор где-то на вечере, он описал свою болезнь под видом болезни вымышленного лица. «Вот каковы симптомы, — сказал он в заключение. — Что бы вы ему посоветовали, доктор?» — «Что бы я посоветовал? — отвечал Абернети. — Пригласить врача».
— Но, — сказал префект, слегка покраснев, — я решительно готов заплатить за совет. Я действительно дам пятьдесят тысяч франков тому, кто поможет мне найти письмо.
— В таком случае, — сказал Дюпен, отодвигая ящик письменного стола и доставая чековую книжку, — вы можете сейчас же написать чек. Как только он будет готов, я вручу вам письмо.
Я остолбенел. Префект был точно громом поражен. В течение нескольких минут он сидел нем и недвижим; разинув рот и выпучив глаза, он недоверчиво смотрел на моего друга. Затем, опомнившись, схватил перо и после некоторых колебаний и растерянных взглядов написал чек и протянул его через стол Дюпену. Последний внимательно прочел чек, спрятал его в записную книжку, затем открыл бювар, извлек оттуда письмо и подал префекту. Полицейский схватил его вне себя от радости, развернул дрожащими руками, пробежал, ринулся как безумный к дверям и исчез, так и не сказав ни единого слова с той минуты, как Дюпен предложил ему подписать чек.
Когда он ушел, мой друг приступил к объяснению. — Парижские полицейские, — начал он, — по-своему народ очень полезный. Они настойчивы, изобретательны, хитры и знают свое дело до тонкости. Когда Г. описал мне, как он производил обыск в доме министра, я ни минуту не сомневался, что обследование было сделано безукоризненно — для такого рода обследований.
— Для такого рода обследований?
— Да. Принятые меры были в данном случае не только лучшими, но и выполнены в совершенстве. Если бы письмо было спрятано на той территорий, где они производили обыск, эти молодцы, без сомнения, нашли бы его.
Я рассмеялся, но Дюпен, по-видимому, говорил вполне серьезно.
— Итак, — продолжал он, — меры были по-своему хороши, исполнение тоже не оставляло желать лучшего. Недостаток их заключался в том, что они не подходили к данному случаю и к данному лицу. Существует группа очень остроумных приемов, род прокрустова ложа, и к ним префект прибегает во всех случаях. Но он подходит к делу или слишком глубокомысленно, или слишком поверхностно, так что сплошь да рядом любой школьник оказался бы сообразительнее. Я знал одного восьмилетнего мальчика, который изумлял всех своим искусством играть в «чет и нечет». Игра эта очень простая: один из играющих зажимает в руке несколько шариков, а другой должен угадать, четное у него число или нечетное. Если угадает — получит один шарик, если нет — должен отдать шарик противнику. Мальчик, о котором я говорю, обыгрывал всех в школе. Разумеется, у него был известный метод отгадывания, основанный на простой наблюдательности и оценке сообразительности партнеров. Например, играет с ним какой-нибудь простофиля, зажав в руке шарики, и спрашивает: «Чет или нечет?» Наш игрок отвечает: «Нечет» — и проигрывает; но в следующий раз выигрывает, ибо он рассуждает так: простофиля взял в первый раз четное число — хитрости у него хватит как раз настолько, чтобы взять теперь нечет, — поэтому я должен сказать «нечет». Он говорит: «Нечет» — и выигрывает. Имея дело с партнером немного поумнее, он рассуждает так: в первый раз я сказал «нечет»; помня это, он будет рассчитывать (как и первый), что в следующий раз я скажу «чет» и, стало быть, ему следует взять нечет. Но он тотчас сообразит, что это слишком простая хитрость, и решится взять чет. Скажу лучше «чет». Говорит: «Чет» — и выигрывает. В чем же, в конце концов, суть игры этого школьника, которого товарищи называли «счастливцем»?
37
Абернети Джон (1764–1831) — английский хирург, известный своим эксцентрическим поведением.